Хукер, Ричард

Ричард Хукер
Richard Hooker
Дата рождения:	1554(1554)
Место рождения:	Хэвитри (Heavitree), Эксетер, графство Девон, Англия
Дата смерти:	3 ноября 1600(1600-11-03)
Место смерти:	Бишопсборн (Bishopsbourne), графство Кент, Англия
Супруга:	Жанна Черчмэн (Jean Churchman)

Ричард Хукер (нем. Richard Hooker; март 1554 — 3 ноября 1600) — англиканский священник и влиятельный богослов . Представления Хукера о разуме и толерантности сильно повлияли на Англиканство. Он был одним из основоположников (вместе с Томасом Кранмером и Мэтью Паркером) англиканской богословской мысли.

Ранние годы (1554—1581)

Детали жизни Хукера известны нам из его биографии, написанной Айзаком Вальтоном (Izaak Walton). Хукер родился в деревне Хэвитри в районе Эксетера в графстве Девон приблизительно незадолго до Пасхального Воскресенья. Он учился в Exeter Grammar School до 1569. Ричард происходил из хорошей семьи, которая, однако, не отличалась ни благородством происхождения, ни богатством. Его дядя, Джон Хукер, сделал успешную карьеру, став камергером в Эксетере.

Джон Хукер смог добиться для Ричарда покровительства Джона Джевеля (John Jewel), епископа Солсбери. Последний постарался, чтобы Ричарда приняли в Колледж Тела Христова в Оксфорде (Corpus Christi College, Oxford). 14 августа 1579 года Хукер был рукоположён в священники Эдвином Сандисом (Edwin Sandys), который с 1576 по 1588 был Архиепископом Йоркским. Сандис нанял Хукера учителем для своего сына Эдвина. Так же он преподавал Джорджу Кранмеру, пра-племяннику Архиепископа Тома Кранмера.

Женитьба (1581—1584)

В 1581 году Хукер был назначен священником в Собор Святого Павла. По словам А. Уолтона, Хукер совершил «фатальную ошибку», женившись на дочери своей домовладелицы, Джейн Черчмен. Уолтон пишет:

There is a wheel within a wheel; a secret sacred wheel of Providence (most visible in marriages), guided by His hand that allows not the race to the swift nor bread to the wise, nor good wives to good men: and He that can bring good out of evil (for mortals are blind to this reason) only knows why this blessing was denied to patient Job, to meek Moses, and to our as meek and patient Mr Hooker.

Семья Черчмен принадлежала к пуританской ветви Церкви Англии и, посему, крайне неодобрительно смотрела на сторонников Хукера из Высокой Церкви. Тем не менее, Ричард, как представляется, был хорошим мужем, который всегда обращался с женой с должным уважением. У них родится шестеро детей, хотя лишь двое доживут до зрелых лет. Хукер называл Джейн своей душеприказчицей.

Зрелые годы (1584—1600)

В 1584 году Хукер стал пастором церкви Св. Марии в деревне Дрейтон Бичем, что в графстве Бакингемшир. Благодаря опеке архиепископа Эдвина Сандиса королева Елизавета I назначила Хукера пастором Temple Church в Лондоне. Там Хукер столкнулся с Уолтером Траверсом — одним из ведущих пуритан.

Позднее Хукер служил младшим священником в Кафедральном Соборе Солсбери и священником в церкви Св. Андрея в графстве Уитшир. Невозможно переоценить значение работ Хукера, особенно его труда «Of the Laws of Ecclesiastical Polity» (О законах церковной организации). Впервые опубликованный в 1593 году, монументальный восьмитомный труд Хукера касался в основном отношений Церкви и государства, но также затрагивал вопросы интерпретации Библии, сотериологии, этики и рукоположения. Красной нитью через работы Хукер проходит идея о том, что теология включает в себя молитву, что теология релевантна социальной миссии Церкви.

В 1595 году Хукер становится священником в церкви Св. Марии в Бишопсборне, в графстве Кент. Он умер 3 ноября 1600 года и похоронен там же, в церкви Св. Марии.

Труды

Трактат об Оправдании (Learned Discourse of Justification)

Эта работа основывается на проповеди, прочитанной Хукером в 1585 году. В ней он отстаивает принцип «justification by faith», но допускает, что даже не принимающие его могут быть спасены Всевышним, имея в виду католиков. При этом Хукер полагал, что христиане должны уделять большее внимание тому, что их объединяет, чем тому, что их разделяет. Эта проповедь вызвала широкий общественный резонанс и подвигла Хукера к написанию книги. Так, Уолтер Траверс публично выразил несогласие с тем, что католики также имеют возможность спастись и с хукеровским неприятием кальвинизма. Свой ответ Хукер дал в одном из самых своих известных произведений — «О законах церковной организации» (Of the Lawes of Ecclesiastical Politie)

«О законах церковной организации» (Of the Lawes of Ecclesiastical Politie)

Данная работа является самой известной и состоит из девяти книг, первая из которых увидела свет в 1594 году и четыре последних — посмертно. Хукер призывал найти нечто среднее между позициями католиков и пуритан («Via Media»). Он утверждал, что разум и традиция являются ключевыми элементами в понимании Святых Писаний, а также, что Библия была написана в определенных исторических условиях: «слова должны пониматься в соответствии с теми событиями, по поводу которых они были сказаны».

Также важное место занимает проблема управления церквями, то что Хукер называл «политией». Пуритане, которых тогда зачастую называли «Женевской церковью» ввиду сильного влияния Кальвина, считали, что необходимо понизить роль клира и уделить больше внимания церковным практикам. Хукер попытался выработать наиболее оптимальные способы управления церквями. Вопрос этот имел такую значимость, несмотря на свою узкую богословскую и теологическую специфику, из-за того, что на карту было поставлено положение короля как Верховного Правителя Церкви. Если допустить, что лютеровские принципы «всеобщего священства» будут доведены до крайности, то доминирующая роль монарха будет поставлена под угрозу. С другой стороны, если предположить, что монарх — помазанник Божий и правитель Церкви, то местные приходы, каждый со своими доктринами, станут невозможными.

Латитудинарные схоластические идеи

Хотя Хукер опирался на идеи Фомы Аквинского, он принимал их достаточно вольно. Он полагал, что церковная организация, равно как и организация политическая, безразличны Богу. Те или иные незначительные догмы не оказывают никакого влияния на спасение или неспасение души, а лишь регулируют моральную и духовную жизнь верующих. Он считал, что были и хорошие, и плохие монархии, и хорошие, и плохие демократии, — единственное, что важно, — это набожность людей. Хотя Хукер говорил, что власть регулируется Библией и раннехристианскими традициями, зиждется она на разуме, набожности и благочестии людей. Власти необходимо подчиняться, даже если требуется, чтобы Святой Дух и верный разум исправили её.

Наследие

Как пишет Айзек Уолтон, король Яков I говорил о Хукере следующее: «Я полагаю, что работы Хукера — это чистое, полное и ясное выражение разума, опирающегося на Святые писания, Отцов Церкви и схоластов, а также на закон Божий и законы земные». Особое внимание, которое Хукер уделял разуму, толерантности и всеобщности, оказало большое влияние на развитие Англиканизма, равно как и на философскую мысль (Джон Локк).

Для дальнейшего чтения

• Faulkner, Robert K., Richard Hooker and the Politics of a Christian England (1981)
• Grislis, Egil, Richard Hooker: A Selected Bibliography (1971)
• Hooker, Richard, A Learned Discourse of Justification. 1612.
• Hooker, Richard, Works (Three volumes). Edited by John Keble, Oxford, 1836; Revised by R. W. Church and F. Paget, Oxford, 1888. Reprint by Burt Franklin, 1970 and by Via Media Publications.
• Munz, Peter, The Place of Hooker in the History of Thought (1952, repr. 1971).

Ссылки

• [www.bartleby.com/213/1805.html Public Domain source]
• [anglicanhistory.org/hooker/ Hooker’s works online]
• [justus.anglican.org/resources/bio/64.html Biographical sketch]
• [www.exeter-cathedral.org.uk/Clergy/Hooker.html Exeter cathedral page]
• [www.templechurch.com/pages/history/church/richard_hooker.htm Hooker at the Temple Church]
• [www.thoemmes.com/encyclopedia/hooker.htm Richard Hooker in Dictionary of British Philosophers]

Отрывок, характеризующий Хукер, Ричард

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.