Ришельевский лицей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ришельевский лицей
Год основания

1817

Реорганизован

в Новороссийский Императорский университет

Год реорганизации

1865

Расположение

Одесса

К:Учебные заведения, основанные в 1817 году

Ришелье́вский лице́й — высшее учебное заведение в Одессе. Создан по указу императора Александра I в 1817 году, в 1865 году преобразован в Новороссийский Императорский университет. Назван в честь одесского градоначальника и губернатора Новороссии А. Э. де Ришельё, инициативе которого обязан своим существованием.





История

Идея создания лицея в Одессе принадлежала генерал-губернатору Новороссийского края герцогу А. Э. де Ришельё, обратившемуся к императору Александру I с соответствующей просьбой. Однако решение по этому вопросу было принято не сразу. Открытие лицея произошло уже после того как Ришельё стал премьер-министром Франции (1815), а на посту одесского градоначальника его сменил А. Ф. Ланжерон.

Ришельевский лицей был образован согласно высочайше утверждённому 2 мая 1817 года Уставу на базе Одесского благородного института. Торжественное открытие лицея состоялось 7 (19) января 1818 года. Средства на открытие лицея пожертвовал Николай Штиглиц. По словам современников, известие об открытии лицея вызвало у первого министра Франции слёзы радости. Ришельё тут же написал благодарственное письмо жителям Одессы и передал в дар лицею свою библиотеку и 13 тысяч франков. Позднее он подарил лицею своё генерал-губернаторское денежное содержание в России, оставленное Александром I за Ришельё на время его пребывания во Франции.

Ришельевский лицей стал вторым по времени создания лицеем в Российской империи после Царскосельского. Аристократия, русская и иностранная, отнеслась к новому лицею с большим энтузиазмом: на воспитание в Одессу стали посылать детей не только из провинции, но и из обеих столиц. В числе первых воспитанников лицея встречаются имена князей Волконских, графов Сен-При и Рошфора, князя Четвертинского, графа Штакельберга и др.

Первым директором лицея по представлению герцога де Ришельё с 1817 по 1820 год был аббат Шарль Николь. Император Александр І при посещении лицея, остался им чрезвычайно удовлетворенный, благодарил аббата Николя и наградил его орденом Анны II степени с бриллиантами. Далее директорами лицея были: Рэмэ Аксифьевич Жилле (1820—1821)[1]; Иосиф Алоиз Иванович Гейнлет (1821—1825); Иван Семенович Орлай (1826—1829); Николай Иванович Синицын (1832—1844); Александр Григорьевич Петров (1844—1852); Николай Никифорович Мурзакевич (1853—1857); Павел Васильевич Беккер (1857—1862)[2];

Ришельевский лицей до 1837 года представлял собой среднее учебное заведение повышенного типа. Система образования в лицее выглядела следующим образом:

  1. Приготовительное образование (изучение Закона Божьего, русской грамматики, русской истории, географии и арифметики) — от 8 до 10 лет.
  2. Литературное образование:
    1. класс грамматики — от 10 до 12 лет;
    2. класс словесности — от 12 до 14 лет;
    3. класс риторики — от 14 до 16 лет.
  3. Образование в высших науках (изучение математики, физики, механики, логики, метафизики, естественного и народного права, фортификации и артиллерии) — от 16 до 18 лет.

Кроме того, при лицее, был педагогический институт. Его воспитанники, окончив курс, оставались при лицее на шесть лет: первые четыре года в роли надзирателей и два года — адъюнктами при профессорах.

По новому Уставу от 29 мая 1837 года Лицей стал отдельным и самостоятельным заведением, по составу и правилам весьма близким к университетам. При нем были учреждены отделения (физико-математическое и юридическое), имеющие характер университетских факультетов. С 25 октября 1838 года: «Государь Император высочайше повелеть желает: разрешить студентам Ришельевского лицея носить при мундирах и мундирных сюртуках шпаги и треугольные шляпы по форме, созданной для университетских студентов». На физико-математическом отделении лицея преподавались: чистая и прикладная математика, физика и физическая география, естественная история, химия, технология и коммерция; на юридическом отделении преподавались: римская словесность, энциклопедия и история правоведения и практическое судопроизводство. Кроме того на обоих отделениях читались: философия, российская словесность, русская и всеобщая история и статистика, а для православных воспитанников — догматическое и нравственное богословие, история церкви и история церковного права. Позднее в лицее было основано отделение — институт восточных языков, а затем — коммерческое отделение. В 1841 году было создано еще одно отделение — камеральное, на котором изучались политическая экономия, финансы, торговля, коммерция, физика, физическая география, химия, естественная история, сельское хозяйство, технология, архитектура и обзор русских законов. Это отделение было наиболее многочисленным; оно готовило государственных служащих и юристов в области государственного и частного права.

Согласно именному указу Александра II от 10 июня[1862 года[уточнить] Ришельевский лицей был преобразован в Новороссийский университет.

Здания лицея

До 1857 года лицей располагался в двух и сейчас сохранившихся двухэтажных зданиях на Дерибасовской, 16 и Ланжероновской, 17. Торцы зданий по Екатерининской соединяло одноэтажное строение с высокими воротами. Впоследствии к старым лицейским зданиям со стороны Екатерининской пристроили дом 14, протянувшийся во всю длину квартала от Дерибасовской до Ланжероновской.

Так образовался комплекс зданий, известный в дореволюционной Одессе как дом Вагнера — по имени купца-владельца первого универмага в городе, который приобрёл его после переселения лицея на Дворянскую (Петра Великого), дом 2.

В 1865 году лицей был преобразован в Новороссийский университет.

Современники о лицее

В разное время лицей посещали Александр I, поэт Константин Батюшков, поэт Василий Жуковский, писатель О. И. Сенковский, поэт Адам Мицкевич, царь Николай I, хирург Пирогов, поэт Яков Полонский, великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин и многие другие известные лица.

В первый же год существования в лицее побывал приехавший в Одессу поэт Константин Батюшков. Он обошёл классы, спальни, столовую, больницу и по первому впечатлению написал благоволившему к нему директору Публичной библиотеки в Петербурге А. Н. Оленину, чей племянник учился здесь, что «лицей в цветущем состоянии». А Тургеневу написал: «Лицей есть лучшее украшение Одессы».

Менее восторженно отозвался о лицее литератор и востоковед О. И. Сенковский (Барон Брамбеус), побывавший тут немногим позже Батюшкова:

  • «Здесь скорее воспитываются блестящие офицеры, нежели дельные купцы и горожане, предназначенные к разным нужным в общественной жизни профессиям.»

Однако, судьбы воспитанников свидетельствуют, что Сенковский сгустил краски.

В 1837 году лицей посетил Василий Андреевич Жуковский и, не вдаваясь в детали, отметил в дневнике от 31 августа: «Обозрение лицея».

Более подробно написал о лицее поэт Яков Полонский в романе «Дешёвый город»:

  • «Низенькие пасмурные сени двухэтажного, жёлтой краской выкрашенного здания. В зале накрыт стол. На зелёном сукне его покоилась книга, что-то вроде свода законов, лежали списки студентов и возвышалась казённая, усердно вычищенная чернильница с неразлучною песочницей. За столом был ряд кресел, а недалеко от входа, вдоль стены, в два ряда тянулись косые столы и скамейки для экзаменующихся».

В числе воспитанников лицея были братья Александр, Яков и Иван Бачей. Первые два окончили лицей соответственно в 1841 и 1842 годах, а Иван, не доучившись, поступил на военную службу. Все они потом честно послужили Отечеству, но имена их остались бы лишь в лицейских, банковских, военных да других документах, не перенеси их на страницы своей книги «Кладбище в Скулянах» внук Ивана писатель-одессит Валентин Катаев.

  • Мне бы хотелось перед смертью благословить моих детей, но никого из них не было в Скулянах: три сына: Александр, Яков и самый младший, мой любимец Ваня, учились в Ришельевском лицее в Одессе… — воссоздаёт писатель мысли умирающего прадеда.

Ришельевский лицей и литература

А. С. Пушкин в Ришельевском лицее

Одесский старожил, ришельевский лицеист, журналист Н. Г. Тройницкий вспоминал, что стихи Пушкина в лицее «перечитывали, переписывали, затверживали на память, некоторые из его ненапечатанных стихов ходили у нас по рукам в рукописях, как запрещённые».

Одесский лицеист Александр Сумароков рассказывал, как летом 1824 года, оставшись на каникулы в лицее, он читал запретную для воспитанников поэму «Руслан и Людмила», а для маскировки приготовил речи Цицерона.

В это время входит в класс незнакомая мне особа в странном костюме: в светло-сером фраке, в чёрных панталонах, с красной феской на голове и с ружейным стволом в руке вместо трости (это была знаменитая пушкинская железная трость).
 — Что вы читаете?

— Речи Цицерона.

 — Читали ли вы Пушкина?

— Нам запрещено читать его сочинения.

 — Видели ли вы его?

— Нет, я редко выхожу из заведения.

 — Желали бы его видеть?

— Я простодушно ответил, что, конечно, желал бы, о нём много говорят в городе, как мне передавали мои товарищи.

Он усмехнулся и, посмотревши на меня, сказал:
— Я Пушкин, прощайте.

О посещениях Пушкиным Ришельевского лицея писал Тройницкий:

  • «Проходя как-то по лицейским коридорам и классам, он сказал: „Как это напоминает мне мой лицей!“»

Это более или менее правдоподобно, сомнение вызывает другой эпизод, переданный Тройницким: «В другой раз, застав одного воспитанника за чтением „Онегина“, он шутя заметил ему: „Охота вам читать этот вздор“».

Замечание вполне в духе Пушкина, но — «Евгений Онегин» вначале печатался отдельными выпусками-главами, первая из которых была опубликована лишь в феврале 1825, спустя семь месяцев после отъезда поэта из Одессы. А в бытность Пушкина в Одессе находившийся «в работе» роман в списках вряд ли распространялся.

Рассказы о появлениях поэта в стенах лицея сегодня ни подтвердить, ни полностью опровергнуть нельзя. Но даже если это и легенды, то они лишь подтверждают, что одесситы издавна связывали лицей с Пушкиным.

Пушкинская Одесса — это ещё и огромный старинный дом на углу Дерибасовской и улицы Маркса, бывший «дом Вагнера», здесь помещался Ришельевский лицей. Среди лицеистов ходили по рукам, как и во всём городе, запрещённые политические стихи Пушкина, его эпиграммы на Воронцова. «Дом Вагнера» связан не только с именем Пушкина. Это огромное строение раздалось на три улицы, охватив, кроме Дерибасовской, ещё Екатерининскую и Ланжероновскую… Просторный двор его сохранил спокойные, уютные и изящные черты старой одесской архитектуры. Круглый каменный бассейн, тенистые акации, арки… Именно здесь в 1825 году жил Адам Мицкевич.

— одессит Лев Славин, «Итак, я жил тогда в Одессе…»

А. Мицкевич в Ришельевском лицее

В памяти одесситов лицей в первую очередь связан с именами Пушкина и Адама Мицкевича, об опальных днях которого в Одессе напоминает мемориальная доска с его барельефом.

Вопреки распространённой легенде, Пушкина в Одессе Мицкевич не застал: опоздал на полгода и познакомился с ним позже. А здесь он познакомился с приятелем Пушкина В. Туманским, которому его письменно рекомендовал Кондратий Рылеев. Как писал Максим Рыльский в статье «Адам Мицкевич»: «он был гостеприимно и ласково принят русской интеллигенцией». Но не властями.

Мятежного польского поэта поселили в помещении Ришельевского лицея, но под предлогом отсутствия вакансий к преподаванию не допустили. Не объяснить же было ссыльному поэту, что в столице решили не оставлять его на службе в Ришельевском лицее и вообще на юге. Так прожил он в лицее девять месяцев и уехал в Москву 29 октября 1825.

Этой датой подписано его последнее одесское стихотворение «Размышления в день отъезда»:

Откуда вдруг в сердце тоска и тревога?
Вернулся, брожу от порога к порогу,
Забыл словно что-то взором смятенным,
С прощальным приветом блуждаю по стенам.
Они столько дней и ночей терпеливо
Внимали здесь вздохам моим сиротливым.
По словам автора книги о Мицкевиче «Он между нами жил…» Юрия Калугина,
Мицкевичу по приезде отвели небольшую квартиру во дворе Ришельевского лицея, на втором этаже.

Неизвестно, где именно жил в здании лицея Адам Мицкевич. Но, как вспоминал лицеист, а потом профессор лицея К. П. Зеленецкий, «между старейшими воспитанниками лицея оставалась в памяти та комната, в которой жил Мицкевич».

Лицей как достопримечательность Одессы

Лицей и торговля цветами на Дерибасовской

С конца XIX века, как и гораздо позже, напротив здания бывшего лицея зимой и летом продавали цветы. Это в прямом смысле яркое воспоминание детства осталось во многих книгах.

Возле большого углового дома Вагнера испокон веков шла уличная торговля цветами. Это был один из красивейших уголков города, где прямо на тротуаре под платанами стояли зелёные рундуки и табуретки, заваленные цветами. В синих эмалированных мисках плавали розы. Из вёдер торчали снопы гладиолусов, белых и красных лилий, флоксов, желтофиолей, тубероз…
 — Валентин Катаев, Зимний ветер.
  • Продавщицы цветов на углу Дерибасовской и Екатерининской, такие же нарядные, как их тюльпаны и розы, качавшиеся в вёдрах с водой. — Лев Славин
  • На Дерибасовской улице каждый вечер можно было встретить около цветочниц многих знаменитых людей… — Константин Паустовский, Начало неведомого века.

В сказочном городе, созданном воображением Юрия Олеши в романе «Три толстяка», в котором немало одесских реалий,

на углу, где горел фонарь, вдоль тротуара стояли экипажи. Цветочницы продавали розы… Большие розы, как лебеди, медленно плавали в мисках, полных горьковатой воды и листьев.

Дом Вагнера

В верхнем этаже дома Вагнера с 1860 года помещалось издательство Великанова. Старый дом универсального магазина Вагнера всегда привлекал внимание одесситов. Когда на рубеже XIX и XX веков в газету «Одесский листок» просочились слухи о предстоящей перестройке здания, одесситы забеспокоились. Владельцу дома пришлось через своего поверенного данный слух печатно опровергать:

Ввиду того, что в местных газетах от времени до времени распространяются слухи о перестройке дома Вагнера, я, во избежание каких-либо запросов вынужден дать пояснение в том, что все эти сведения неосновательны
 — успокоила читателей газета «Одесский листок», ноябрь 1899.

В то время во дворе дома Вагнера помещалось известное «пивное заведение» Брунса, куда захаживала местная и приезжая «богема» — художники, поэты и литераторы: Бунин, Куприн, С. Юшкевич, А. Фёдоров, ученик поэта Майков и литературный наставник Валентина Катаева.

Свободные вечера просиживали в пивной Брунса за кружкой пива с сосисками. Хозяин был австриец… туда же к 11 часам приходили художники, и все сидели до полуночи.
 — писала жена Бунина Вера Николаевна.

Александр Фёдоров описал пивную Брунса в романе «Природа»:

Художники поднялись вверх по площади к театру, миновали шумную улицу и, свернув куда-то во двор, попали в прокуренную немецкую пивную, несколько напоминавшую мюнхенские Bier-halle среднего разбора. Тут никому не было друг до друга дела, и оттого Лозинский любил эту пивную. Его хорошо знала прислуга… и почти одновременно с тем, как он сел на клеенчатый диван, перед ним появилась большая кружка пива.

Известные преподаватели

Известные воспитанники

Интересные факты

В 1989 году на базе одесской средней школы № 36 было открыто среднее учебное заведение под названием Ришельевский лицей. Современный лицей располагается по адресу Елисаветенская (Щепкина) ул., д. 5. Лицей тесно связан с Одесским национальным университетом имени И. И. Мечникова и предназначен для работы с одаренными учащимися, интересующимися естественно-математическими науками. Прием детей в него осуществляется после 6 класса[25].

См. также

Напишите отзыв о статье "Ришельевский лицей"

Примечания

  1. Реми Акинфиевич (Петр Иванович) Жилле (Gillet) (1766—1849) — гувернер Д. П. Бутурлина; после Ришельевского лицея был профессором Петербургского педагогического института и Царскосельского лицея (1830—1841).
  2. 1 2 Беккер Павел Васильевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. В 1838 году преподавание этой дисциплины в лицее было прекращено.
  4. Богдановский Александр Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. Когда благодаря Н. И. Пирогову «Одесский вестник» перешёл в заведование лицея, Совет последнего избрал в его редакторы профессоров Георгиевского и Богдановского — см. Малис Юлий Николай Пирогов. Его жизнь, научная и общественная деятельность.
  6. Гриневич, Илья Федорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  7. [www.emomi.com/history/mechanics_odessa/university/karastelev.htm Биографическая справка.]
  8. Михневич, Иосиф Григорьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  9. Мурзакевич, Николай Никифорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  10. Павловский, Михаил Карпович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  11. Палимпсестов, Иван Устинович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  12. Рафалович, Артемий Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  13. Селецкий (Петр Дмитриевич 1821—1879), окончив курс в Киевском университете состоял несколько лет адъюнкт-профессором по кафедре законоведения в Ришельевском лицее; позже был киевским губернским предводителем дворянства.
  14. Иван Петрович Сокальский (1830—1896), писатель, отец В. И. Сокальского
  15. Александр Григорьевич Тройницкий (1807—1871), русский статистик. По окончании Ришельевского лицея преподавал в Одесском институте благородных девиц историю и географию. С 1834 года — главный редактор «Одесского вестника» и «Journal d` Оdessа». С 1857 года — в статистическом комитете Министерства внутренних дел; с 1858 года — член совета министра внутренних дел, с 1861 года — товарищ министра, с 1867 года — член Государственного совета. Играл видную роль в организации государственной статистики России; по его настоянию были реорганизованы статистические органы Министерства внутренних дел. Центральный статистический комитет получил права департамента; для координации ведомственной статистики был создан Статистический совет, возглавлявшийся им.
  16. Савченко В.А. Одесса масонская. Очерки. — Одесса: Optimum, 2007. — С. 66. — ISBN 966-344-138-8.
  17. Тройницкий Александр Григорьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  18. Протопопов, Николай Порфирьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  19. Н. П. Протопопов позже был учителем в Ришельевском пансионе и гимназии по русскому и латинскому языкам.
  20. И. Г. Шершеневич — будущий директор 1-й мужской гимназии в Одессе.
  21. Пахман, Семен Викентьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  22. Пинскер, Лев Семенович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  23. Юрист Дмитрий Егорович Стражеско, отец Н. Д. Стражеско
  24. Окс, Моисей Абрамович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  25. [rl.odessa.ua/ Сайт Ришельевского лицея при Одесском национальном университете]

Литература

  • Александров Р. Прогулки по литературной Одессе. — Одесса, 1993.
  • Алексеенко М. В. Пожертвования и дары частных лиц как важные источники пополнения книжного фонда библиотеки Ришельевского лицея // Вісник Одеського національного університету. — Сер. : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство . — 2012 . — Том 17, вип.1(7) . — С. 11-36.
  • Атлас Д. Старая Одесса, её друзья и недруги. — Одесса , 1992. — ISBN 5-206-00348-4.
  • Горбатюк А., Глазырин В. Юная Одесса в портретах её создателей. — Одесса, 1994. Optimum, 2002. — ISBN 966-7776-72-7.
  • Егоров А. Д. История лицеев в России от основания до закрытия (даты, события, факты). — Иваново, 1992.
  • Егоров А. Д. Лицеи России : Опыт исторической хронологии. Кн. 1-5. — Иваново, 1993—1995.
  • Егоров А. Д. Лицеи России : Ришельевский Лицей. — Иваново, 1993.
  • Рудаков В. Е.,. Лицеи в России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Михневич И. Г. Исторический обзор 40-летия Ришельевского лицея с 1817 по 1857 год. – Одесса, 1857.
  • Полевщикова Е. В. Библиотека Ришельевского лицея в 1817—1828 гг. : по материалам Государственного архива Одесской области // Вісник Одеського національного університету. — 2007 . — Том 12, вип. 4 : Бібліотекознавство, бібліографознавство, книгознавство . — С. 29-95.
  • [www.memoirs.ru/rarhtml/1262Filippov.htm Филиппов М. А. Профессоры братья Бруны. Из воспоминаний М. А. Филиппова // Русская старина, 1898. — Т. 93. — № 1. — С. 111—120.]


Отрывок, характеризующий Ришельевский лицей

– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.