Ли Хёсон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ри, Кайсэй»)
Перейти к: навигация, поиск
Ли Хёсон
이회성 (李恢成)
Дата рождения:

26 февраля 1935(1935-02-26) (89 лет)

Место рождения:

Маока (Холмск), Карафуто

Гражданство:

Япония Япония
КНДР КНДР
Республика Корея Республика Корея

Род деятельности:

писатель

Язык произведений:

японский

Дебют:

«Прошлой ночью» (その前夜, 1963)

Премии:

премия Акутагавы
премия Номы

Ли Хёсон (кор. 이회성, 李恢成, I Hoeseong, I Hoesŏng; р. 26 февраля 1935, Маока, губернаторство Карафуто) — японский писатель корейского происхождения. Японизированное чтение имени — Ри Кайсэй (в литературе часто используется наряду с Ли Хёсон). Центральная тема произведений — возможные пути обретения корейскими дзайнити собственной идентичности и её двусмысленность. Многие из работ — политически окрашены. Для стиля характерен акцент на устном начале. Часто противопоставляется своим современникам-корейцам, склонным к большей интроспективности и тяготевшим к постмодернистскому письму. Основные сочинения: «Прачка» (砧をうつ女, премия Акутагавы, 1972), «Несбывшаяся мечта» (見果てぬ夢), «Вечные скитальцы» (百年の旅人たち, премия Номы), «Каяко ради» (伽倻子のために, экранизировано в 1984 году Кохэем Огури), «Жизнь на земле» (地上生活者, публикуется с 2000 года).





Биография

Родился в 1935 году на острове Сахалин, бывшем на тот момент частью Японской империи. В 1945 году после капитуляции Японии во всеобщей послевоенной неразберихе, по ошибке оказавшись принятым за японца, вместе с другими членами семьи был выслан в Японию. Планы о возвращении в Корею остались по ряду причин неосуществлёнными и семья поселилась в Саппоро. Старшая сестра, отставшая от семьи по пути в Японию, осталась брошенной на Сахалине. Психологическая травма, полученная в результате этого и других событий тех лет, впоследствии стала неизбывным мотивом литературного творчества писателя.

После окончания средней школы в Саппоро, Ли поступил на отделение русской литературы филологического факультета университета Васэда. В университетские годы принимал активное участие в протестном движении студентов-иностранцев. Первое время после окончания университета пытался писать на корейском, однако уже вскоре в своих произведениях полностью перешёл на японский язык. Работал корреспондентом в газете Ассоциации северокорейских граждан в Японии. В 1960-х, несколько отдалившись от деятельности Ассоциации, дебютировал как писатель. Первое значительно сочинение — рассказ «Прошлой ночью» (その前夜, 1963). В 1969 году был удостоен премии журнала «Гундзо» для начинающих писателей за новеллу «Снова по той же дороге» (またふたたびの道). В 1972 году за рассказ «Прачка» (砧をうつ女), посвящённый памяти рано ушедшей из жизни матери, был награждён премией Акутагавы, став первым в её истории лауреатом-корейцем. В этом произведении писатель создал форму-гибрид подчёркнуто одномерного японского сисёсэцу и корейского ритуального плача, отсылающего в свою очередь к устной традиции корейских сказаний и шаманизму. Такого рода эксперимент над формой, построенный на остром столкновении устного и письменного, был отчасти мотивирован стремлением озвучить идею того, что язык задает рамки мышления, толкования мира, помещённую в сугубо корейский контекст, в котором японский язык продолжает ассоциироваться с языком насилия и колонизации[1].

Награждение Ли премией Акутагавы имело важное значение не только для признания его собственного художественного творчества, но также и для привлечения общественного внимания к литературе корейских-дзайнити вообще, вызвав волну дискуссий о том, каков онтологический статус корейцев, пишущих на японском, каким образом они в этой ситуации могут сохранить свою национальную идентичность и противостоять японской культурной ассимиляции (в числе наиболее известных из этих публичных дебатов, развернувшийся в ноябре 1970 года на страницах журнала «Бунгаку» с участием Ли и Кэндзабуро Оэ).

Незадолго до решения о присуждении ему премии Ли в числе других представителей корейской и японской интеллигенции в качестве свидетеля защиты выступил с показаниями на получившем в Японии очень широкую огласку процессе против корейца-дзайнити, убившего двух якудза. В своем выступлении Ли, как и в ряде произведений, недвусмысленно указал на последовательную политику дискриминации, проводимую против корейцев и вынуждающую их от безысходности к саморазрушению и насилию.

В 1970 году инкогнито впервые после войны посетил Южную Корею. Второй визит состоялся в 1972 году уже после получения премии Акутагавы. Впоследствии, однако, Ли, сохранявшему северокорейское гражданство, неоднократно отказывали в выдаче визы вплоть до ноября 1995 года. Только после прихода к власти Ким Дэ Чжуна, провозгласившего курс на смягчение отношений с Северной Кореей, Ли смог получить южнокорейское гражданство.

В 19761980 годы был написан роман «Несбывшаяся мечта» (見果てぬ夢, в 5 тт.), амбициозное произведение, попытка осмысления возможных альтернатив доктрине чучхе. После «Несбывшейся мечты» наступил почти десятилетний период молчания (при этом Ли, однако, плодотворно работал как публицист), за время которого Ли через многочисленные столкновения с другими культурами пережил существенный мировоззренческий сдвиг, придя к осознанию многозначности собственной идентичности, далеко выходящей за рамки просто японского корейца.

Последнее десятилетие, начиная с 2000 года, писатель работает над многотомным романом-эпопеей «Жизнь на земле» (地上生活者), главным произведением своей жизни. В основе своей роман подчёркнуто автобиографичен, однако при этом носит в большей степени характер масштабной притчи, нежели сисёсэцу.

Напишите отзыв о статье "Ли Хёсон"

Примечания

  1. Melissa Wender. Mothers write Ikaino // [books.google.com/books?id=X6IxEzgK74QC Koreans in Japan: Critical Voices From the Margins]. — RoutlegeCurzon, 2000. — P. 85.

Литература

  1. Melissa L. Wender. [books.google.co.jp/books?id=45UWBPsUTzoC Lamentation as history: narratives by Koreans in Japan, 1965-2000]. — Stanford University Press, 2005.

Ссылки

  • [homepage1.nifty.com/naokiaward/akutagawa/jugun/jugun66RK.htm Информация о произведениях писателя, в разные годы выдвигавшихся на премию Акутагавы] (яп.)
  • [www.yomiuri.co.jp/book/news/20050728bk06.htm Статья о «Жизни на земле», главной работе писателя последних лет] (яп.)
  • [homepage3.nifty.com/fujino/koyu/ogurikohei2.html О работе над экранизацией повести «Каяко ради»] (яп.)

Отрывок, характеризующий Ли Хёсон

Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.