Никон (Рклицкий)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Никон и фамилией Рклицкий.

Архиепи́скоп Ни́кон (в миру Николай Павлович Рклицкий; 4 декабря 1892, село Борки, Черниговский уезд, Черниговская губерния — 4 сентября 1976, Нью-Йорк) — епископ Русской Православной Церкви заграницей, архиепископ Вашингтонский и Флоридский.

Биография

Родился 4 (17) декабря 1892 в селе Борки Черниговской губернии в семье священника Павла Рклицкого и его матушки Елизаветы, урождённой Корсакевич. Фамилия Рклицкий, как рассказывал архиепископ Никон, имеет славянские корни и происходит от реки Рклик в Чехии. Вероятно, что кто-то из предков Владыки переселился из Богемии в Черниговские места.

Окончил Черниговскую духовную семинарию и юридический факультет Киевского университета (1915).

Участвовал в Первой мировой и на стороне белых в Гражданской войне в России.

С 1921 года жил в Сербии, где окончил юридический факультет Белградского университета. Редактировал в Белграде газету «Царский Вестник» (1928—1941). В 1939 году издал «Деяния Зарубежного Собора Русской (синодальной) Церкви, состоявшегося в Сремских Карловцах в 1938 году».

В октябре 1941 года принял монашеский постриг; был вскоре рукоположён в иеродиакона и иеромонаха.

Служил военным священником в Русском корпусе в составе вермахта. Во время битвы за городок Чачак в октябре 1944 года был легко ранен. 1 января 1945 года стал старшим священником Русского Корпуса.

В 1944 году был эвакуирован из Белграда в Германию и приписан к первоиерарху Русской Православной Церкви Заграницей митрополиту Анастасию (Грибановскому) в Карлсбаде. В апреле 1945 года вместе с Братством преподобного Иова Почаевского был переправлен в Швейцарию.

С августа 1945 года был секретарём митрополита Анастасия (Грибановского).

В мае 1946 года был возведён в сан архимандрита.

С декабря 1946 года жил в Нью-Йорке, служил секретарём архиепископа Виталия (Максименко) и епархиальной канцелярии.

27 июня 1948 года был хиротонисан во епископа Флоридского, викария Северо-Американской и Канадской епархии.

В 1959 году был возведён в сан архиепископа.

С 1960 года — архиепископ Вашингтонский и Флоридский, секретарь Архиерейского Синода РПЦЗ.

По кончине архиепископа Виталия (Максименко) 8 марта 1960 года, возглавил Свято-Владимирское Общество и Строительный Комитет по сооружению начатого в 1940 году Свято-Владимирского храма-памятника в Джексоне, Нью-Джерси, на ферме РООВА (Русское объединённое Общество взаимопомощи в Америке), где 31 декабря 1968 года совершил литургию при посещении храма-памятника Владимиром Кирилловичем, которого приветствовал как Главу Российского Императорского Дома.

С 1964 года был одним из заместителей председателя Архиерейского Синода РПЦЗ.

Чувствуя, что ему уже не под силу дальнейшее управление Русской Зарубежной Церковью, митрополит Анастасий (Грибановский) объявил о своём решении уйти на покой, и предложил избрать ему преемника. На собравшемся с этой целью Архиерейском Соборе после долгих прений, голоса почти ровно разделились между архиепископом Иоанном (Максимовичем) и архиепископом Никоном (Рклицким). Дабы избежать раскола 27 мая новым Первоиерархом РПЦЗ был избран самый молодой епископ, Брисбенский Филарет (Вознесенский).

По воспоминаниям епископа Иеронима (Шо)

Владыка Никон глубоко верил в грядущее воскресение России, российской монархии, да еще и в то, что когда-то Россия займет первенствующее место в мире. Он также был уверен в том, что церковное разделение, возникшее в Русской Православной Церкви в ХХ веке, придет к концу и что центр нашей Церкви снова будет в России. При этом Владыка был большим сторонником миссионерской работы среди нерусских. Он совмещал в себе служения горячего русского патриота-монархиста и миссионера. <…>

Владыка Никон поддерживал совершение «миссионерских» богослужений на других языках, идею восстановления западного православия, и даже допускал новый календарь в нерусских общинах. Нередко поступали просьбы о разрешении венчания в субботу или в посту, и Владыка всегда старался с пастырской любовью содействовать. Все это он делал с целью распространения Веры Христовой и сохранения русских эмигрантов и их потомков в ограде Святой Церкви.

Владыка с отеческой любовью относился ко всем. Он всегда был любезным, благостным и доступным, на письма он непременно отвечал сам. Когда он посещал приходы, Владыка всегда призывал паству поддерживать своих священников. Такую же любовь Владыка проявлял и к священникам, которые несли свое служение вне Русской Зарубежной Церкви. <…>

Но в тех случаях, когда это требовалось, Владыка проявлял также и необходимую твердость.

Скончался 17 сентября 1976 года в Нью-Йорке. Погребён в Свято-Владимирском храме-памятнике в городе Джексон (США).

Сочинения

Автор книги Краткое жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого (Белград, 1935), а позже — многотомного издания Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Нью-Йорк (10 томов биографии и 7 томов творений, изданных в 1956—1969).

Литература

1. Митрофан (Зноско-Боровский), епископ. Хроника одной жизни. М.: Свято-Владимирское братство, 2006, стр. 548—585.

Ссылки

• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5242 Никон (Рклицкий)] На сайте Русское Православие
• [rusk.ru/st.php?idar=50341 В Москве почтили память архиепископа Никона (Рклицкого)]
• [www.eadiocese.org/History/abpnikon/bio.ru.htm Биография Архиепископа Никона (Рклицкого)]

Отрывок, характеризующий Никон (Рклицкий)

Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.