Робен, Поль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)
Поль Робен
Paul Robin
Род деятельности:

педагог, общественный деятель

Дата рождения:

3 апреля 1837(1837-04-03)

Место рождения:

Тулон, Франция

Гражданство:

Франция Франция

Дата смерти:

31 августа 1912(1912-08-31) (75 лет)

Место смерти:

Женева, Швейцария

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Поль Робен (фр. Paul Robin; 1837, Тулон — 1912, Женева) — французский педагог и общественный деятель. Участник Первого интернационала, анархист, радикальный неомальтузианец.





Биография

Поль Робен родился 3 апреля 1837 года в Тулоне. Он был выходцем из буржуазной семьи. Его отец был католиком и ярым патриотом.

В 1861 году Робен заканчивает Высшую нормальную школу в Париже, по окончанию которой, он становится профессором лицеев Рош-сюр-Йона и Бреста. Однако его преподавательская деятельность в этих учреждениях длилась недолго из-за конфликтов с администрацией по поводу взглядов на развитие народного образования.

В 1865 году Поль Робен переезжает в Бельгию, где завязывает контакты с членами Международного товарищества трудящихся (I Интернационал). При его участии создается бельгийская секция Интернационала. В Интернационале Робен представляет свои педагогические идеи, изложенные в «Докладе об интегральном образовании». Он призывает «искать новую систему воспитания, при которой одновременно будут развиваться мыслящий ум и работающая рука»[1].

В содержание интегрального воспитания Робен включал знание научных законов, способов их исследования, общее понятие о промышленности и её современных приёмах, теоретическое и практическое изучение орудий, развитие художественного чувства и т. д[1].

В 1869 году за свою активную политическую деятельность в составе рабочего движения Робен был выслан из Бельгии. Он переезжает в Швейцарию, а затем во Францию, где в июле 1870 года заключается в тюрьму.

С 1871 года Поль Робен живёт в Лондоне, где участвует в работе Генерального совета Первого Интернационала[1]. Он быстро порывает с «авторитарным» течением внутри организации, возглавляемым Карлом Марксом, и присоединяется к либеральному течению Михаила Бакунина. На протяжении всей жизни Поль Робен остался верен дружбе с Бакуниным, и не отказался от своих политических воззрений даже после исключения из Первого интернационала всех анархистов в 1871 году.

В 1879 году Робен возвращается во Францию, где ему удается опробовать на практике свои педагогические идеи. С подачи видного французского педагога-реформатора Фердинанда Бюиссона, с которым Робен сотрудничал при подготовке «Словаря педагогики», министр Жюль Ферри назначает его инспектором начального образования в Блуа.

При поддержке Бюиссона Робен с 1880 года становится директором детского приюта Прево близ Сампюи[en] в департаменте Уаза. Под его руководством детский приют стал работать на принципах гуманизма и интернационализма. Важной инновацией Робена стало совместное обучение мальчиков и девочек внутри одного учебного учреждения. Педагогические методы Робена оказались слишком революционными для того времени. Несмотря на то, что в его защиту выступил Октав Мирбо, в 1894 году Робен был вынужден уйти в отставку с поста директора приюта в результате травли со стороны французской реакционной прессы во главе с антисемитским изданием «La Libre Parole[fr]»[1].

После этого Поль Робен становится во Франции активным пропагандистом идей неомальтузианства, которые распространялись из Англии. Неомальтузианцы выступали за ограничение деторождения. В контроле за рождаемостью Робен видел расширение прав и возможностей бедных слоев населения, особенно женщин.

Будучи уставшим и измученным борьбой, Поль Робен покончил с собой с помощью яда 1 сентября 1912 года. До конца оставаясь позитивистом, он в последние минуты жизни занимался исследованием воздействия яда на собственный организм. Хотя Робен завещал использовать свой труп в качестве удобрения, после смерти его тело было кремировано, а прах захоронен на кладбище Пер-Лашез.

Во главе детского приюта Прево

Свои педагогические идеи Робен пытался реализовать в детском приюте Прево, где жило и училось более 600 детей. До прихода Робена приют напоминал казарму. Благодаря Робену дети узнали заботу, дружеское участие и в интернате зародились отношения взаимного уважения и помощи. В приюте Прево внимательно относились к здоровью и физическому развитию детей. Был составлен рациональный режим питания, сна, закаливания, спорт, учебных занятий. По сравнению с обычной школой, учебный процесс в Прево был существенно. На трудовое обучение отводилось ежедневно пять часов. Дети старше десяти лет поочерёдно знакомились почти с двадцатью ремеслами, специализируясь затем в одном из них. В интернате располагались сельскохозяйственная ферма, столярная, слесарная и кузнечная мастерские. Семь часов в день шли уроки по программе начальной школы, на которых систематически использовались различные учебные пособия: телескоп, барометр и т. д. Сами занятия проводились в поле, лесу, саду. Практическая педагогическая деятельность Робена явилась одним из первых опытов демократического воспитания[1]
.
В опубликованной в 1900 году работе под названием «Сампюи» (Cempius) бывший ученик приюта Габриель Жиру (Gabriel Giroud) описывает педагогическую практику, внедренную Полем Робеном. В этой работе опубликована фотография мастерской «типографии-литографии», где изображены работающие ученики. Эта прекрасно оборудованная мастерская удивительно напоминает профессиональную типографию. Вероятно, в Сампюи ученики печатали не только брошюрки, инструкции, но и свои собственные работы[2].

Также Поль Робен рассматривал вопросы нравственного воспитания с позиций свободы. Цель нравственности в приюте Прево определялась в соответствии с основным принципом утилитаризма Иеремии Бентама: достижение наибольшего счастья для наибольшего числа людей. Взгляды Робена на проблему расходились с позицией официальной педагогики того времени, в основе которой лежало религиозное воспитание. Робен же к проблеме веры подходил с философских позиций: так как отсутствие бога так же нельзя доказать, как и наличие его, значит, одинаково вредно насаждать и религию, и атеизм.

Кроме того,
Поль Робен предъявлял высокие требования к кандидатам на должность воспитателя. «Педагоги же нашего приюта должны смотреть на себя как на членов сообщества подростков, как на отцов или матерей большой семьи. Надо учиться находить своё счастье в этой среде детей и юношества, надо постепенно — на уроках, и в игре, и за столом — заниматься их воспитанием, надо самому находить удовольствие в играх; только тогда можно почувствовать себя вполне на своем месте, быть полезным делу»[2].
Достижения приюта не могли не признать правительственные чиновники. Однако против Робена восстало католическое духовенство. Робену было объявлено об отставке. С того момента, как Робен покинул стены приюта Прево, заведение это стало медленно угасать. Однако разработанные им принципы и формы деятельности легли в основу многих новых школ Европы[2].

Педагогические идеи

Т. В. Цырлина выделяет следующие педагогические принципы, которые пропагандировал Поль Робен:

  • Воспитание должно быть всесторонним, то есть направленным на развитие всех сторон человеческой природы.
  • В основу воспитания должен быть положен разумно организованный физический труд.
  • Воспитание должно быть совместным, то есть равным для юношей и девушек.
  • Нравственное воспитание должно занимать центральное место в общей системе воспитания.
  • Педагоги и учащиеся должны строить свои взаимоотношения на основе сотрудничества и признания свободы воспитанников.[3]

Теоретическое и практическое наследие Поля Робена оказало огромное влияние на таких педагогов, как Франсеск Феррер и Себастьян Фор[fr].

Напишите отзыв о статье "Робен, Поль"

Примечания

Литература

  • Джуринский А. Н. [www.otrok.ru/teach/enc/txt/17/page58.html Ровен] / гл. ред. Давыдов В. В. — Российская педагогическая энциклопедия. — М.: Научн. изд. «Большая Российская энциклопедия», 1993. — Т. 2. — С. 266. — 608 с. — ISBN 5-85270-140-8.
  • Цырлина Т. В. На пути к совершенству : Антология интересных школ и педагогических находок XX века. — М. : Сентябрь, 1997. — (Библиотека журнала «Директор школы» ; вып. 5). — ISBN 5-88753-010-3.</span>

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Робен, Поль
  • [aitrus.info/node/242 Педагогика Поля Робена]. Международная ассоциация трудящихся (2009.08.08). — По материалам работы [Цырлина 1997].
  • [tsput.ru/res/other/Bschool/SYSTEMS/systems5.htm Сиротский дом П. Робена ( Франция)]. История гуманистических воспитательных систем сиротских учреждений в России и за рубежом. «Дети-сироты. Адрес опыта: Яснополянский детский дом». Сайт ТГПУ. — По материалам работы [Цырлина 1997].
  • [fra.anarchopedia.org/Paul_Robin Paul Robin] (фр.). Anarchopedia.
  • [www.encyclopedie.picardie.fr/Robin-Paul.html ROBIN, PAUL] (фр.). PICARDIA.

Отрывок, характеризующий Робен, Поль

«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!