Беллармин, Роберто

Роберто Беллармин

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Роберто Беллармин (Bellarmino, Bellarmine), Роберто Франческо Ромоло Беллармино (4 октября 1542, Монтепульчано — 17 сентября 1621, Рим) — учёный-иезуит, богослов-полемист, кардинал и великий инквизитор Католической Церкви, писатель и гуманист. Главный обвинитель в процессе Дж. Бруно, руководитель первого процесса над Галилеем в 1613—1616 годах. Канонизирован в 1930 году, объявлен в католицизме Учителем церкви в 1931 году. Память отмечается 17 сентября

«Некоторые стремятся иметь наполненный книгами дом, считая, что нуждаются в них ежедневно. Но если бы было так, то они не смогли бы есть, спать и так далее, поскольку книг настолько много, что всей жизни было бы недостаточно, чтобы их пролистать и тем более — прочесть. Следовательно, они собирают книги, которые читают редко или не читают вообще. Зачем же они держат их? Только от желания глаз видеть забитые вещами дома, от желания плоти лениться сходить в библиотеку и от гордыни, которая заставляет их походить на мудрецов». Р. Беллармин

Биография

Роберто Беллармин родился 4 октября 1542 года в Монте-Пульчиано в Тоскане в семье обедневших дворян, но его дядя по матери Марчелло Червини был известным учёным-церковником и стал в 1555 году римским папой-реформатором Марцеллом II, просидев на папском троне целый месяц.

В детстве Беллармин обучался в римском иезуитском колледже, где прославился своими стихами на итальянском и латыни. В 1560 году в Риме он вступил в иезуитский орден и приобрел известность в качестве преподавателя словесных наук и астрономии, а также и в качестве проповедника. В продолжение двух лет он изучал в Падуе богословие и в 1569 году был послан в Лувенский университет, где читал лекции о «Summa» Фомы Аквинского и написал еврейскую грамматику, в настоящее время вышедшую из педагогической практики.

В 1576 году папа Григорий XIII назначил его профессором полемического богословия в новоучрежденном римском коллегиуме (Collegium Romanum), поручив читать лекции о спорных пунктах веры. Р. Беллармин становится богословским консультантом Великого Инквизитора Джулио Сантори. Но богословский труд «Диспуты» не понравился папе Сиксту V (1585—1590) и попал в Индекс запрещённых книг.

Чтобы искупить обвинение в ереси, в 1589 году Беллармин становится богословским адъютантом папского легата во Франции. Незадолго до этого, 1 августа 1588 года, доминиканский монах Жак Клеман убил последнего из династии Валуа короля-ренегата Генриха III, и сторонники католической партии подвергались преследованиям со стороны нового короля-гугенота Генриха IV Бурбона. Беллармин со своими соратниками сразу же попал в тюрьму, где их морили голодом. После долгих лет религиозной войны голодали десятки тысяч парижан, в городе уже не осталось кошек, собак и крыс, и высокопоставленных арестантов от голодной смерти спасло только то, что испанский посланник отдал им свою любимую лошадь. Беллармин вернулся в Рим только в 1592 году, после смерти Сикста V, и сразу же приступил к научным занятиям.

Покровительствовавший Беллармину новый папа Климент VIII поручил ему исправить латинскую Библию, Вульгату, канонизированную на Тридентском соборе 1546 года. В 1592 году Беллармин написал предисловие к новому изданию Вульгаты, которую сам и отредактировал, и тогда же был назначен ректором римского коллегиума. В 1598 году Беллармин стал кардиналом, а в 1602 — архиепископом капуанским и поселился в Капуе. Он завёл редкую для тех времён практику посещать все приходы своей епархии раз в год. Активно занимался благотворительностью от имени церкви, посещал больных и бедняков, продолжал исполнять обязанности идеологического советника Священной Палаты. В процессе Дж. Бруно (сожжён инквизицией 17 февраля 1600 года) Беллармин является главным обвинителем. Его подпись под смертным приговором учёному стоит девятой, перед подписью Джулио Сантори. По смерти последнего в 1602 году, Беллармин становится главой Священной Палаты римской и всемирной инквизиции.

После смерти Климента VIII в 1605 году Беллармин приезжает в Рим для участия в конклаве (выборе нового папы), но избранный Лев XI сидел на престоле 24 дня, и Беллармин участвует в следующих выборах, в которых на этот раз победил Павел V (1605—1621). На обоих конклавах Беллармин был одним из кандидатов в папы римские.

При папе Павле V он поселяется в Риме в звании протектора целестинского ордена и инспектора германской иезуитской коллегии и работает в пяти Конгрегациях, в том числе продолжает Великим Инквизитором Католической Церкви (эту должность он занимает до самой своей смерти в 1621 году).

В 1613—1616 году Беллармин ведёт инквизиционный процесс против Галилея, окончившийся в тот раз отеческим вразумлением дерзкого астронома и запрещением книги Коперника.

Роберто Беллармин умер в 1621 в Риме от лихорадки после непродолжительной болезни и глухоты, его биографию написал иезуит Фулигаттий (Рим, 1624), в 1627 году был начат процесс по канонизации Беллармина, который закончился положительно в 1930 году. Захоронен в римской церкви Сант-Иньяцио (Sant'Ignazio di Loyola a Campo Marzio).

В 1675 году обнаружилась автобиография Роберто Беллармина, опубликованная в Ферраре в 1761 году.

Папа Пий XI в 1931 году объявил Беллармина Учителем церкви. Таким образом, Роберто Беллармин стал одним из 33-х Учителей католической веры.

Деяния

Роберто Беллармин прославился как богослов, изложивший римское учение самым искусным и систематическим образом. Он развивал учение о сверхдолжных заслугах Католической Церкви, и опирающиеся на него учения об индульгенциях и о чистилище.

В вопросе о светской власти пап Беллармин утверждал, что хотя папа и не имеет прямой власти над государями, подобной той, которую он имеет над епископами, но что ему принадлежит косвенное право сменять королей и объявлять гражданские законы недействительными, если того требуют заботы о спасении души христиан. Так же он заявлял, что теоретически и папа может быть еретиком, хотя в тот же момент, когда это случится, еретик перестанет быть папой. Эта смелая формулировка не понравилась деспотичному папе Сиксту V (1585—1590), который считал, что она ограничивает священные полномочия римского папы. В результате, «Диспуты» Беллармина на короткое время попали в Индекс запрещённых книг. Эта книга были запрещена и в протестантских монархиях.

После смерти Сикста V Беллармин отомстил папе-диктатору, существенно исправив Сикстову редакцию Вульгаты (Беллармин внёс около 3 тысяч изменений). Окончательная редакция Беллармина 1592 года, под названием «сиксто-климентины» просуществовала в качестве официальной Католической Библии до середины XX века.

В 1597 году Беллармин пишет новый католический катехизис (краткое изложение доктрин веры) для детей из 96 вопросов, исправив предыдущее 600—страничное произведение такого рода 1556 года, призванное бороться с лютеранской ересью. Впоследствии этот катехизис был переведён на 62 языка и выдержал более 500 переизданий. В 1598 году он пишет более развёрнутый катехизис из 273 вопросов для взрослых и духовных лиц. В это же время он выступает главным обвинителем на процессе Джордано Бруно, казнённого 17 февраля 1600 года.

После отставки с капуанской архиепископской кафедры Беллармин исполнял административные обязанности в пяти римских Конгрегациях, в том числе в Священной Палате. На этом посту он возглавил первый процесс 1613—1616 годов против Галилея и учения Коперника. Беллармин уважительно отнёсся к Галилею, провёл с ним несколько научных дискуссий и даже посмотрел в изготовленный Галилеем телескоп, после того, как член комиссии учёный-иезуит Клавий убедил кардинала в богоугодности этого занятия. Приговор в отношении Галилея был очень мягок — ему всего лишь запретили пропагандировать «ошибочную и ложную» гелиоцентрическую теорию, но книга Коперника «О вращении небесных сфер» была внесена в Индекс запрещённых книг, где состояла до 1835 года. Когда Галилей позже жаловался на слухи о том, что он был вынужден отречься и покаяться в своих гелиоцентрических взглядах, Беллармин выписал свидетельство, которое отрицает эти слухи, заявив, что Галилей просто был уведомлен об указе и сообщил, что, как следствие этого, учение Коперника не может «защищаться или разделяться». Претензии Беллармина к гелиоцентрической теории заключались в её несогласованности с сообщениями Библии, которую он знал досконально, безусловно считал божественным окровением и абсолютной истиной.

С 1614 по 1619 годы Беллармин написал несколько сочинений, развивающих систему духовных упражнений Игнатия Лойолы. Эти произведения были чрезвычайно популярны среди католиков и переводились на многие европейские языки.

Среди прочих кардиналов Ренессанса инквизитор, иезуит, гуманист и проповедник Беллармин разительно отличался бытовой скромностью, добротой и дружелюбием. Именно поэтому после смерти в 1621 году пошли слухи о его святости, и его могила стала объектом паломничества и поклонения. В 1627 году начался процесс по его беатификации, который протянулся до 1930 года.

Сохранились сведения о развлечениях Р. Беллармина в часы редкиого досуга: к ним относились пение и игра на музыкальных инструментах — скрипке и лютне, для которых он писал мадригалы о любви к Богу для церковного исполнения иезуитской братией.

В честь него были прозваны белларминами специальные магические «ведьмины бутылочки», которые будто бы защищали людей и дома от ведьминых чар.

Труды

• «Disputationes de controversiis christianae fidei adversus hujus temporis haereticos» (Рим, 1581—1593)
• редакция и предисловие к Вульгате (1591—1592)
• «Dichiarazione più copiosa della dottrina cristiana», 1598
• «Concerning the Power of the Pope», 1609
• «De officio principis christiani» (Рим, 1609)
• «Tractatus de potestate summi pontificus in rebus temporalibus», 1610
• «De scriptoribus ecclesiasticis», 1613
• «Лестница умственного восхождения к Богу по степеням созданных вещей» (Антверпен, 1615; Москва, 1786, 1845)
• «О вечном блаженстве святых» (Антверпен, 1616; СПб., 1784)
• «О воздыхании голубицы, или о пользе слез» (Антверпен, 1617; Москва, 1745)
• «О седми изречениях от Христа на кресте провещанных» (Антверпен, 1618; Москва, 1795, 1832)
• «Наука благополучно умирать» (Антверпен, 1620; Москва, 1783)
• «Christianae doctrinae applicatio» (Рим, 1703)
• «Собрание сочинений в 5 томах» (Венеция, 1721)
• «Автобиография» (1675 или Феррара, 1761; Бонн, 1887)
• «Руководство к Богопознанию» (Москва, 1783)
• «Полное собрание сочинений в 12 томах» (Париж, 1870—1874)
• «Robert Bellarmine: Spiritual Writings»,— New York: Paulist, 1989

См. также

• Галилео Галилей
• Франсиско Суарес
• Роберт Парсонс

Литература

• Беллармин, Роберт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.jesuit.ru/history/jesuits/Bellarmino.htm Св. Роберто Беллармин] на русском сайте иезуитов

Отрывок, характеризующий Беллармин, Роберто

– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.