Робертсон-Смит, Уильям

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Робертсон и Смит

Уильям Робертсон-Смит

Уильям Робертсон-Смит (8 ноября 1846, Абердиншир, Шотландия — 31 марта 1894, Кембридж, Англия) — шотландский востоковед, филолог, библеист, исследователь Ветхого Завета. Редактор Энциклопедии Британника и автор статей в Энциклопедии Библика. Профессор теологии и клирик Свободной церкви Шотландии. Внёс значительный вклад в соединение традиционного филологического изучения Библии с новыми достижениями антропологии.

Биография

Родился 8 ноября 1846 года в Абердиншире.

В 15 лет поступил в Абердинский университет, откуда в 1866 году перевёлся в Нью-колледж Эдинбургского университета с целью стать клириком.

В 1870 году после окончания обучения он пришёл работать на кафедру гебраистики Крист-колледжа.

В 1875 году он написал значительное число статей религиозной тематики в девятом издании Энциклопедии Британника. В это же время приобрёл большую известного из-за судебного разбирательства, где он обвинялся в пропаганде ереси в своих статьях в энциклопедии, поскольку критически подходил к Библии как к источнику, что стоило ему в 1881 году преподавательского места в Крист-колледже.

После ухода из Крист-колледжа, стал доцентом (англ. Reader) арабистики в Кембриджском университете, пройдя путь до университетского библиотекаря, профессора арабистики и научного сотрудника в Колледже Христа.

В 1881 году выходит трактат «Ветхий Завет в иудейской церкви» (англ. The Old Testament in the Jewish Church), а в 1882 году — «Пророки Израиля» (англ. The Prophets of Israel).

В 1887 году Робертсон-Смит становится издателем Британники вместо умершего Томаса Бейниса.

В 1889 годы вышел главный труд Робертсона-Смита «Религия семитов» (англ. Religion of the Semites), где впервые представлено обобщённое описание иудейской религии с применением метода социологического анализа феномена религии.

В 1889—1894 годах Робертсон-Смит занимал кафедру Адамсовского профессора арабского языка в Кембриджском университете.

Скончался 31 марта 1894 года от туберкулёза.

Научный подход

Его взгляды на исторический метод библейской критики можно представить следующим образом:

Древние книги дошли до нас сквозь пелену тысячелетий, до того как изобретение печати предотвратило многие несуразности. Некоторые из них сохранились лишь в негодных списках, записанных рукой писца из невежественных веков. Другие были искажены издателями, которые внесли в подлинный текст чужеродное. Очень часто необходимая книга выпадает из поля зрения на долгие годы, и когда обнаруживается, то всё её подлинное содержание теряется; а у старинных книг обычно отсутствуют титульные листы и предисловия. И когда этой безымянный свиток снова попадает в оборот, то некий малознающий редактор или переписчик был не прочь дать заглавию своё название, которое становится действующим, как будто таким было изначально. Или снова точный смысл и содержание книги часто становится непонятным из-за накопившихся за века ошибок, что ведёт к неправильным истолкованиям. Повторюсь, античность оставила нам множество рукописей с явными признаки подделки, как некоторые из апокрифов, или Сивиллины предсказания, или письма Фалариса ставшие предметом знаменитого критического очерка. Во всех описанных случаях историческая критика должна изживать косные взгляды, во имя торжества истины. Она должна пересмотреть сомнительные заголовки, вычистить вставки, изобличить подделки; но она должна провозглашать лишь истину, показывать правдивый лицо античности таким, какое оно есть. Книга, которая действительно древняя и действительно ценная, не боится критики, которая лишь даст ей оценку по совести, и установит авторство до мельчайших подробностей. Бентли

Оригинальный текст (англ.)  

Ancient books coming down to us from a period many centuries before the invention of printing have necessarily undergone many vicissitudes. Some of them are preserved only in imperfect copies made by an ignorant scribe of the dark ages. Others have been disfigured by editors, who mixed up foreign matter with the original text. Very often an important book fell altogether out of sight for a long time, and when it came to light again all knowledge of its origin was gone; for old books did not generally have title-pages and prefaces. And, when such a nameless roll was again brought into notice, some half-informed reader or transcriber was not unlikely to give it a new title of his own devising, which was handed down thereafter as if it had been original. Or again, the true meaning and purpose of a book often became obscure in the lapse of centuries, and led to false interpretations. Once more, antiquity has handed down to us many writings which are sheer forgeries, like some of the Apocryphal books, or the Sibylline oracles, or those famous Epistles of Phalaris which formed the subject of Bentley's great critical essay. In all such cases the historical critic must destroy the received view, in order to establish the truth. He must review doubtful titles, purge out interpolations, expose forgeries; but he does so only to manifest the truth, and exhibit the genuine remains of antiquity in their real character. A book that is really old and really valuable has nothing to fear from the critic, whose labours can only put its worth in a clearer light, and establish its authority on a surer basis.

Научные труды

• 1889 — Лекции по религии семитов (Lectures on the Religion of the Semites).

Литература

• Fück J. Die arabischen Studien in Europe. — Leipzig, 1955. — S. 198, 210, 281.

Отрывок, характеризующий Робертсон-Смит, Уильям

– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.