Роберт-Дьявол (опера)

Опера

Роберт-Дьявол
Robert le diable
Гильом Альфонс Кабассон Обращение Роберта-Дьявола (1840)
Композитор	Джакомо Мейербер
Автор(ы) либретто	Эжен Скриб, Жермена Делавиня
Жанр	Большая опера
Действий	5
Год создания	1831
Первая постановка	21 ноября 1831 года.
Место первой постановки	Париж

Роберт-Дьявол (фр. Robert le diable) — большая опера в пяти актах. Композитор — Джакомо Мейербер. Либретто — Эжена Скриба и Жермена Делавиня.

Введение

Первое представление «Роберта-Дьявола» состоялось в Парижской опере 21 ноября 1831 года и завершилось полным успехом. Это была первая большая опера композитора, написанная в Париже. В течение 4 лет, прожитых Дж. Мейербером в столице Франции, он тщательно изучал вкусы и настроения новой для него театральной публики, нащупывал пути к успеху в малоизвестной для него стране. Постановка «Роберта-Дьявола», имевшая сенсационный успех, оправдала все его ожидания и расчёты. Любителям музыкальной сцены полюбилась манера роскошной театрализации Мейербера, подбор виртуозных вокальных партий, замечательной оркестровки и эффектного, занимательного сюжета. Эта опера, первая из «больших опер» на парижской сцене, оказала большое влияние на развитие французской оперы и музыкальной культуры XIX века. Особо высокой оценки заслуживает введение балетных постановок в представлении (в частности — танец монахинь).

Действующие лица

• Роберт, герцог нормандский — тенор
• Бертрам, его друг — бас
• Альберт, обер-гофмейстер короля сицилийского — бас
• Изабелла, принцесса сицилийская — сопрано
• Рамбольд, нормандский крестьянин — тенор
• Алиса, нормандская крестьянка — меццо-сопрано
• Герольд короля сицилийского — тенор
• Король сицилийский — без текста
• Гренадский принц — без текста

Время действия — Палермо, XI столетие.

Содержание

Сюжет оперного действия построен на средневековых преданиях, повествующих о жизни герцога Нормандии Роберта I (ок. 1000—1035).

Акт I

На песчаном морском берегу Сицилии, за роскошными столами, уставленными золотыми кубками и серебряными тарелками, пируют знатные рыцари из свиты короля Сицилийского. Вдруг к берегу подплывают корабли, из которых спускаются вооружённые чужестранцы. Богато разодетые воины присоединяются к сицилийцам и пьют с ними за здоровье сицилийского короля. Всё за столом замечательно — не хватает лишь песни, весёлой или печальной. И её исполнителя, певца-трубадура.

Вдруг на берег выходит Рамбальд, крестьянин из далёкой северной Нормандии. У него сильный голос, и он умеет и любит петь. Рыцари требуют, чтобы он исполнил для них какую-нибудь балладу, которыми славится его родина. Особенно настаивает на этом молодой рыцарь Роберт — оказывается, он тоже нормандец. В угоду ему крестьянин исполняет известную на их родине песнь о Роберте-Дьяволе, юноше, продавшем душу Сатане и за это изгнанному из родных краёв. Эта песнь на самом деле была написана о самом рыцаре Роберте, и тот с трудом сдерживается, чтобы не зарубить дерзкого трубадура. Рамбальд же, не узнавая Роберта и не подозревая об опасности, продолжает свою песнь: Некогда правил в Нормандии мудрый и славный герцог. И у него была прекраснейшая дочь по имени Берта. Многие сватались к ней, но гордая принцесса не принимала ничьих ухаживаний, пока сама не полюбила. Но выбор её оказался ужасным по последствиям, ибо избранником девушки оказался околдовавший её злой дух. Берта родила от него сына, который ещё до рождения был назван Робертом-Дьяволом и посвящён Сатане. После рождения своего этот Роберт приносил людям только горе и несчастья, почему и был изгнан их родных пределов. Да будет проклято это исчадие Ада.

Гнев вновь охватывает Роберта, но его старший спутник, рыцарь Бертрам, успокаивает молодого человека и заставляет его вложить меч в ножны. Однако разъярённый Роберт всё же приказывает повесить несчастного певца. Перепуганный Рамбальд просит пощадить его, тем более что прибыл на Сицилию он не один, а со своей невестой, Алисой. Увидев Алису, Роберт узнаёт её. Она была дочерью служанки его матери Берты, детьми они вместе играли в дворцовом саду. Герцог обрадован встрече и милует Рамбальда; он рассказывает Алисе о своей незавидной судьбе. Уже долгое время Роберт находится на Сицилии; он влюблён в дочь сицилийского короля Изабеллу. Однако, вызвав неудовольствие её отца, он, видимо, навсегда потерял надежду жениться на любимой. Ведь Роберт, расхваставшись своим боевым искусством, вызвал на поединок вассалов короля и в жестокой схватке победил их. Правда, ему оказал помощь его храбрый старший друг Бертрам. Разгневанный из-за поражения своих воинов, король навсегда отказал Роберту в руке Изабеллы. В свою очередь Алиса открывает Роберту причину своего путешествия в Италию. Мать герцога, Берта, перед смертью послала девушку к нему со своим благословением и завещанием. Однако Роберту разрешено прочесть последнее лишь тогда, когда он очистится душою. Молодой человек не решается пока развернуть пергамент и оставляет его на сохранение у Алисы.

Выслушав исповедь герцога, Алиса предлагает написать ему письмо своей любимой, которое берётся передать по назначению. В награду Роберт дозволяет Алисе и Рамбальду в тот же день сыграть свадьбу. Уже уходя, Алиса вдруг испытывает ужас. Она видит рыцаря Бертрама и вспоминает икону в сельской церкви, где изображён архангел, ниспровергающий сатану. Черты лица этого друга Роберта такие же в точности, как и у дьявола на старой иконе. Но Роберт лишь посмеялся над страхами девушки. С другой стороны — с тех пор, как с Бертрамом они вместе, не слишком ли много зла сотворено им? Роберта охватывают сомнения, но Бертрам ловко меняет направление его мыслей. Им очень нужны деньги, и друзья отправляются играть в кости. Игра оказывается крайне неудачной для герцога — он проигрывает все свои деньги и драгоценности, даже оружие и лошадей. Раздосадованный, Роберт обещает отомстить обыгравшим его сицилийцам.

Акт II

Принцесса Изабелла грустит в одиночестве. Как долго она не виделась со своим возлюбленным рыцарем, с Робертом! Неужели он забыл о ней?! Появляется Алиса с письмом, из которого Изабелла узнаёт, что любимый по-прежнему думает о ней. Затем она встречается с Робертом и прощает ему его бахвальство, несмотря на то что оно может стоить Изабелле и Роберту счастья. Влюблённые вновь признаются друг другу в своих чувствах. Вдруг раздаются громкие звуки трубы: Роберту брошен вызов соперником. Герольд сообщает, что на бой его вызывает только что прибывший Гренадский принц, также добивающийся руки Изабеллы. Поединок должен состояться немедленно, в лесу. Роберт, устремившийся в назначенную для боя дубовую рощу, напрасно ожидает своего врага. В это время на устроенном в Палермо турнире гренадский принц становится победителем и женихом Изабеллы, устранив хитростью своего главного противника. Роберт в отчаянии, не подозревая, что вся эта интрига затеяна его «злейшим другом» Бертрамом.

Акт III

У развалин старинного монастыря перед самой свадьбой должны встретиться Алиса и Рамбальд. Жених уже здесь, но вместо возлюбленной он видит рыцаря Бертрама. После инцидента с песней трубадур с опаской относится к рыцарю, однако тот настроен дружелюбно и даже дарит парню «на свадебные расходы» кошелёк с золотыми монетами. Обрадованный Рамбальд, забыв о предстоящей женитьбе, убегает в трактир отпраздновать с приятелями «событие». Бертрам же, оставшись в одиночестве, вступает в этом уединённом месте в контакт с подземными духами зла. Страшными голосами силы Ада пеняют Бертраму, что Роберт до сих пор не поклоняется Сатане, и грозят Бертраму за это карой.

В этот момент к развалинам аббатства приходит и Алиса. Не обнаружив Рамбальда, девушка вдруг слышит ужасные голоса. Девушка вне себя от страха: как она и подозревала, Бертрам служит дьяволу! В это время на месте действия появляется и Роберт, однако Алиса не в силах сообщить ему о своём открытии и убегает. Роберт жалуется своему другу на несчастья, постоянно преследующие его. Бертрам даёт ему совет: Роберт должен войти в разрушенное аббатство и на могиле святой Розалии сломать кипарисовую ветвь. Она станет для него магической помощницей. Вот только осмелится ли принц на такое святотатство? Однако Роберт уже готов на всё.

Акт IV

Палермо, королевский дворец, покои принцессы Изабеллы. Входит Роберт с волшебной кипарисовой ветвью в руках. В этот же момент всё живое во дворце, кроме него и Изабеллы — придворные, челядь, стража — погружается в колдовской сон. Роберт и Изабелла остаются вдвоём и могут быть, счастливые, вместе. Однако Изабелла знает, что кипарис — дерево кладбищ — приносит несчастья, и умоляет Роберта сломать злосчастную ветвь. Как только он это делает, весь дворец просыпается и бросается на дерзкого пришельца. Роберту едва удаётся бежать.

Акт V

Роберт несчастен. Даже меч, которым он должен был биться на поединке, сломался. Бертрам убеждает его, что юноша сам виноват в своих бедах — не надо было отказываться от чудодейственной силы кипарисовой ветви. Теперь же Изабелла станет женой Гренадского принца. Вне себя от ревности Роберт готов следовать любому совету, и когда Бертрам предлагает ему подписать договор с Дьяволом, Роберт не колеблется.

Договор мгновенно составлен, но тут из бывшей обители раздаются молитвенные песнопения. Роберт вспоминает — так молилась его мать, Берта, желая оберечь сына от сил зла. Он медлит, и тогда Бертрам решается на крайнее средство. Он сообщает Роберту, что является его отцом. Принц должен выбрать — или он теряет возлюбленную и отца, либо — послушавшись его и подписав договор с сатаной, получит Изабеллу и сохранит для себя Бертрама.

В этот момент вдруг появляется Алиса и сообщает, что и Гренадский принц, и вся его пышная свита внезапно исчезли — будто растворились в воздухе, оказавшись фантомами, дьявольским наваждением. Девушка умоляет Роберта скорее бежать к Изабелле, которая его ждёт. Но поздно — Роберт решает остаться с отцом и подписать страшный договор. Тогда Алиса идёт на последнее средство — она разворачивает свиток Берты, в котором та предостерегает сына от веры его отцу, посланцу тёмных сил. Часы бьют полночь. Земля разверзается под Бертрамом, и он проваливается в адскую бездну.

В последней сцене две счастливые пары — Роберт с Изабеллой и Рамбальд с Алисой, как им и напророчил святой отшельник — вступают в освещённые двери собора и направляются к алтарю для венчания.

Постановки последних 50 лет

• 1968 Флоренция: Джорджо Мериджи, Борис Христов, Рената Скотто, Стефания Малагу. Нино Санзогно. Сокращённая версия на итальянском языке.
• 1985 Париж: Ален Ванцо/ Рокуэлл Блейк, Сэмюэль Рэйми, Джун Андерсон, Мишель Лагранж. Томас Фултон.
• 1988 Нью-Йорк: Крис Мерритт, Сэмюэль Рэйми, Мерилин Мимс, Фрэнсис Гинсберг. Ив Квелер. Концертное исполнение.
• 2000 Прага: Хосе Медина, Олег Коротков, Людмила Вернерова, Ева Гараёва. Винсент Монтейль. Сильно сокращённая версия.
• 2000 Берлин: Чжани Цань, Кван Чуль Юн, Нелли Миричёю, Марина Мещерякова/ Бригитта Хан. Марк Миньковский.
• 2000 Мартина Франка: Уоррен Мок, Георгий Сарьян, Патриция Чофи, Аннализа Распальози. Ренато Палумбо.
• 2011 Эрфурт: Эрик Фентон, Вазген Газарян, Клавдия Сорокина, Илья Папандреу. Самюэль Бэхли.

Готовящиеся постановки

• 2012 Софийская национальная опера
• 2012 Лондон: Брайен Гаймел, Джон Релья, Диана Дамрау, Дениэль Опен. Постановка: Лоурент Пелли.

Литература

• Gunhild Oberzaucher-Schüller (изд.): Souvenirs de Taglioni. Materialien der Derra de Moroda Dance Archives, München: K. Kieser Verlag 2007. ISBN 978-3-935456-14-2
• Staatsoper Unter den Linden Berlin (изд.) «Meyerbeer. Robert le diable», insel taschenbuch 2908. 2000.
• Ann Hutchinson Guset & Knud Arne Jurgensen (изд.): «Robert le diable. The Ballet Of The Nuns», Amsterdam: Gordon & Breach Publishers 1997. ISBN 90-5700-002-4

Отрывок, характеризующий Роберт-Дьявол (опера)

Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.