Адам, Роберт

Роберт Адам
Robert Adam
Основные сведения
Страна	Великобритания
Дата рождения	3 июля 1728(1728-07-03)
Дата смерти	3 марта 1792(1792-03-03) (63 года)
Работы и достижения
Работал в городах	Лондон, Эдинбург, Глазго, Бат
Архитектурный стиль	Палладианство
Важнейшие постройки	Кедлстон-холл, Сайон-хаус, Реджистер-хаус, Остерли-парк

Ро́берт А́дам (англ. Robert Adam; 3 июля 1728, Керколди — 3 марта 1792, Лондон) — шотландский архитектор из династии палладианцев Адамов, крупнейший представитель британского классицизма XVIII века. Разработал Адамов стиль — воздушную, лёгкую и непринуждённую версию раннего классицизма с упором на изящный дизайн интерьеров. Не чуждался неоготики. Оказал большое влияние на вкусы современников в отношении мебели (в частности, на Чиппендейла).

Ранние годы

Сын палладианца Уильяма Адама, одного из самых востребованных шотландских архитекторов своего времени. Детство провёл в Эдинбурге, там же работал под началом старшего брата Джона над особняком графа Хоуптауна. Разработанные Адамом интерьеры особняка поражали современников лёгкостью, напоминавшей континентальное рококо, но основанной на творческой переработке наследия Палладио.

В 1754 г. сопровождал младшего брата графа Хоуптауна в путешествии по Италии. Осмотрев Пон-дю-Гар, Мезон Карре и иные античные руины юга Франции, Адам с архитектором Клериссо и художником Цукки окунулся в изучение архитектурных древностей Италии. В Риме сблизился с гравёром Пиранези и со знаменитым собирателем античного искусства, кардиналом Альбани.

Стремление к знакомству с античными памятниками гражданского зодчества привело Адама в Далмацию, в Спалато, где он осматривал руины дворца Диоклетиана и снял его подробные планы. Впоследствии издал в Лондоне развёрнутое описание этого малоизвестного в то время памятника. Далее думал было ехать в Грецию и Египет, но по финансовым причинам вернулся на родину, где сделан был королевским архитектором.

Адамов стиль

В конце 1760-х Роберт (работавший в сотрудничестве с братом Джеймсом) стал самым востребованным архитектором в Британии. Ценители прекрасного восторгались свободой, с которой он соединял классические элементы, прежде считавшиеся несовместимыми. Свежий подход к компоновке знакомых архитектурных приёмов (термальное окно, серлиано) свидетельствовал о глубинном проникновении Адама в сущность античного искусства. Рабское подражание проектам Палладио, типичное для поколения У. Кента и Р. Бойля, сменилось их вольной трактовкой с лёгкостью, более характерной для рококо, чем для классицизма.

На переосмысление Адамами традиций зодчих «галантного века» указывало и их внимание к дизайну интерьеров. В элегантных полихромных интерьерах братьев Адамов наиболее ярко преломлялась эстетическая программа, избранная ими для того или иного здания. Братья лично занимались декорированием стен «под чинквеченто», подбором мебели, ковров и прочих, подчас весьма тривиальных предметов обстановки. Братья Адамы редко получали заказы на строительство новых зданий. Как правило, их приглашали «осовременивать» интерьеры усадебных домов предыдущей эпохи (таковы лондонские Кенвуд-хаус и Сайон-хаус).

Основные проекты

От работ Адама до наших дней в неизменном виде сохранилось сравнительно немногое. В первую очередь следует указать на Кедлстон-холл около Дерби — частный дом, насыщенный отсылками к триумфальным аркам античности. В Лондоне братья на собственные средства выстроили первый в городе классицистический квартал — Адельфи (в настоящее время не сохранился, однако память о нём хранится в названии театра Адельфи). Для столичных зданий Адамов типично разделение на секции с 2-3-ярусными квартирами.

На рубеже 1780-х, когда многочисленные шотландские архитекторы распространили Адамов стиль по всей Европе (при дворе Екатерины II особым успехом пользовался Чарлз Камерон), популярность архитектора на родине пошла на убыль. В моду стала входить неоготика, которой сам Адам отдал дань уважения при оформлении интерьеров средневекового замка Алник.

В последние годы жизни Адам был востребован главным образом в Эдинбурге, где успел воплотить несколько монументальных проектов, включая Реджистер-хаус (грандиозный купольный зал, вписанный в квадратный план) и здание Эдинбургского университета. Адам умер 3 марта 1792 г. и похоронен в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства. Его архивы выкупил архитектор Джон Соун (ныне — в лондонском музее Соуна).

• Osterley House in Winter - geograph.org.uk - 689728.jpg

  Остерли-парк

• Register House cross section.jpg

  Реджистер-хаус

• Home House 04.jpg

  Хоум-хаус

• Mistley towers 700.jpg

  Башни церкви в Эссексе (утрачена)

• Old College.JPG

  Эдинбургский университет (надстроен куполом)

Библиография

• Swarbrick J., The works in architecture of Robert and James Adam, L., 1959 [1960].

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Адам, Роберт

– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.