Роберт Гроссетест

Роберт Гроссетест

Роберт Гроссетест (англ. Robert Grosseteste, фр. Robert Grossetête, ок. 1170 — 9 октября 1253) — основатель оксфордской философской и естественнонаучной школы, теоретик и практик экспериментального естествознания. Был канцлером Оксфордского университета, епископом Линкольна.

Учился в Оксфорде и Париже. Стал магистром искусств в конце XII века, а магистром теологии — в 1214 году. Слушал Филиппа Канцлера и Святого Эдмунда. Ещё назвал своими учителями Стефена Лэнгтона, Робера де Курсона и Жак де Витри. Испытал также влияние проповедей Эсташа, аббата Сен-Жермер-де-Фли. Верхом его карьеры стало избрание на пост епископа Линкольна в 1235 году.

В трактате «О свете или о начале форм» (De luce seu de inchoatione formarum) Гроссетест развивает концепцию «метафизики света», исходящую из понятия о свете как тончайшей телесной субстанции и одновременно как первичной форме и энергии.

Гроссетестом созданы также трактаты «О сфере» (De sphera, изложение элементарных математических основ астрономии), «О линиях, углах и фигурах» (De lineis, angulis et figuris), «О радуге» (De iride), «О наступлении и отступлении моря» (De accessione et recessione maris).

Зная еврейский, арабский и греческий языки, он переводил на латынь Псевдо-Дионисия Ареопагита, Авицеброна, Аристотеля.

Августиновский платонизм сочетается у Роберта Гроссетеста с научными установками Аристотеля, а также с элементами греко-арабских естественных наук, в особенности оптики. В своих работах Гроссетест высказывает мысли о том, что изучение явлений начинается с опыта, посредством их анализа устанавливается некоторое общее положение, рассматриваемое как гипотеза. Отправляясь от неё, дедуктивно выводятся следствия, опытная проверка которых устанавливает их истинность или ложность.

Литература

Сочинения

• Роберт Гроссетест. Сочинения. / Параллельный текст на русском и латинском языках. Под редакцией А. М. Шишкова и К. П. Виноградова. — М.: URSS, 2003.
• Роберт Гроссетест. [www.philosophy.ru/library/vopros/19.html О свете, или О начале форм.] // Вопросы философии. 1995. № 6.

О нём

• Ахутин А. В. История принципов физического эксперимента от античности до XVII века. — М.: Наука, 1976.
• Шишков А. М. Роберт Гроссетест, метафизика света и неоплатоническая традиция. // Историко-философский ежегодник — 1997. — М., 1999. — С. 98—109.
• Шпеер А. Свет и пространство. Спекулятивное обоснование Робертом Гроссетестом «естественной науки» («scientia naturalis») (пер. Е. А. Фроловой, А. С. Шишкова) // Историко-философский ежегодник — 1997. — М., 1999. — С. 75—97.
• Amelia Carolina Sparavigna Translation and discussion of the De Iride, a treatise on optics by Robert Grosseteste (англ.). — 2012. — arXiv:1211.5961.
• Amelia Carolina Sparavigna Sound and motion in the De Generatione Sonorum, a treatise by Robert Grosseteste (англ.). — 2012. — arXiv:1212.1007.
• Amelia Carolina Sparavigna Robert Grosseteste's colours (англ.). — 2012. — arXiv:1212.6336.
• Amelia Carolina Sparavigna The four elements in Robert Grosseteste's De Impressionibus Elementorum (англ.). — 2013. — arXiv:1301.3037.
• Amelia Carolina Sparavigna Reflection and refraction in Robert Grosseteste's De Lineis, Angulis et Figuris (англ.). — 2013. — arXiv:1302.1885.
• Crombie A. C. Robert Grosseteste and the origins of experimental science, 1100—1700. — Oxf.: Clarendon Press, 1953.
• McEvoy J. Robert Grosseteste. — Oxf.: Oxford UP, 2000.
• Southern R. Robert Grosseteste: the growth of an English mind in Medieval Europe. — Oxf.: Clarendon Press, 1992.

Отрывок, характеризующий Роберт Гроссетест

В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.