Кристгау, Роберт
Роберт Кристгау | |
Robert Christgau | |
Род деятельности: | |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: | |
Гражданство: | |
Сайт: |
[www.robertchristgau.com Официальный сайт] |
Ро́берт Кри́стгау (англ. Robert Christgau; 18 апреля 1942 года, Нью-Йорк) — американский публицист, музыкальный журналист, сам себя он называет «старейшина американских рок-критиков» (англ. Dean of American Rock Critics)[1][2].
Будучи одним из первых профессиональных рок-критиков, Кристгау известен своими краткими обзорами и резюме, публиковавшимися с 1969 года в его колонках «Гид потребителя» (англ. Consumer Guide). Он провёл 37 лет на посту музыкального редактора журнала The Village Voice, создав в этот период ежегодный опрос Pazz & Jop.
Содержание
Ранняя жизнь
Роберт Кристгау родился и вырос в Нью-Йорке. Он пристрастился к рок-н-роллу, когда в 1954 году в город переехал диск-жокей Алан Фрид[3]. По окончании школы Роберт покинул Нью-Йорк на четыре года, поступив в Дартмутский колледж в Гановере, который он окончил в 1962 году, получив высшее образование на факультете англистики. Хотя в колледже музыкальные интересы Кристгау обратились к джазу, вскоре после возвращения в Нью-Йорк он вернулся к року.
Карьера
Кристгау начинал как автор рассказов, однако в 1964 году он отказался от беллетристики, став спортивным обозревателем, а позже полицейским репортёром в газете Newark Star-Ledger[4]. Кристгау стал внештатным автором, после того как написал историю о смерти женщины в Нью-Джерси, которая была опубликована журналом New York Magazine. Ему предложили взять на себя бездействующую музыкальную колонку журнала Esquire, для которой он и начал писать в начале 1967 года. После закрытия колонки Кристгау перебрался в The Village Voice в 1969 году, кроме того, он также работал в качестве профессора колледжа.
В начале 1972 года он устроился на полную занятость, как музыкальный критик в газете Newsday. Кристгау вернулся в The Village Voice в 1974 г., на должность музыкального редактора. Роберт проработал там до августа 2006 года, когда он был уволен, вскоре после приобретения газеты медиахолдингом New Times Media[2]. Два месяца спустя, Кристгау стал содействующим редактором в Rolling Stone. В конце 2007 года он был уволен из Rolling Stone[5], но продолжал писать для журнала ещё три месяца. Начиная с марта 2008 года он работал в журнале Blender, где он был указан в качестве «старшего критика» в течение трёх выпусков, а затем «пишущим редактором»[6]. Кристгау был постоянным сотрудником Blender, прежде чем вновь вернулся в Rolling Stone. Он продолжал писать для Blender вплоть до закрытия журнала в марте 2009 года.
Кристгау также часто писал для журналов Playboy, Spin и Creem.
В ранние годы он преподавал в Калифорнийском институте искусств . В 2005 году он был также приглашённым профессором на факультете звукозаписи Клайва Дэйвиса в Нью-Йоркском университете.
Гид потребителя
Кристгау наиболее известен его колонками под заголовком «Гид потребителя», публиковавшимися примерно раз в месяц с 1969 года в The Village Voice, а также короткий период в Newsday. В декабре 2006 года колонка стала выходить онлайн на MSN Music, сначала раз в два месяца, а с июня 2007 года ежемесячно. В своём оригинальном формате «Гид потребителя» состоял из 18—20 отдельных параграфов обзора альбома, каждый из которых получал оценку от ранга А+ до E-. «Колонки Кристгау», — пишет Джоди Розен, — «не похожи ни на что другое — компактные идеи и намёки, признания и обвинения из первых уст, высокоинтеллектуальные ссылки и сленг»[2].
В 1990 году Кристгау изменил формат «Гида», который со временем стал состоять из 6—8 обзоров, классифицированных рейтингом не ниже «B+», одного обзора «Бездарность месяца» (англ. Dud of the Month), классифицированного рейтингом «В» или ниже, и ещё трёх списков: «Поощрительный отзыв» (рейтинг «B+», альбомы сочтённые не достойными полного обзора), «Избранные треки» (отличные композиции из нерекомендуемых альбомов) и «Бездарные треки» (англ. Dud). В течение нескольких лет публиковались две ежегодные колонки «Гида», отходившие от этого формата: «Охота на индюшек» (как правило, публиковалась в период дня Благодарения), которая состояла исключительно из рецензий классифицированных B или ниже, и «Облава рождественского сезона компиляций и переизданий», состоявшая из рецензий в основном классифицированных A или A+. Позднее обе колонки были отменены.
Кристгау также использовал такие оценки, как «ни о чём» (обозначался хмурым смайликом, позднее буквой N в чёрном кружке), альбом может «произвести впечатление один или два раза хитрой консистенцией или привлекающим внимание одним — двумя треками. Затем разонравится» и «выборочный трек» (обозначался ножницами), который, как отмечалось выше, обозначает «хорошую песню из альбома, который не стоит вашего времени и денег»[7].
Во время концерта, записанного как альбом Take No Prisoners (1978), Лу Рид в грубой форме выразил своё отношение к музыкальным критикам в виде прямых нападок на Роберта Кристгау и Джона Роквелла из The New York Times. «Представить только, работать в течение долбаного года и получить рейтинг B+ от какой-то задницы из The Village Voice?» — высказался Рид в адрес Роберта Кристгау[8]. Кристгау оценил этот альбом рейтингом C+, назвав концертную запись комической и приписав в конце рецензии: «Я благодарю Лу, что он произносил моё имя правильно»[9].
Аналогичная издёвка содержалась в песне группы Sonic Youth «Kill Yr Idols» (в то время известной как «I Killed Christgau With My Big Fucking Dick»): «Я не знаю, почему / Вы хотите произвести впечатление на Кристгау / Ах, пусть это дерьмо умрет / И найдите новые цели» (англ. «I don't know why / You wanna impress Christgau / Ah let that shit die / And find out the new goal»), на что Кристгау ответил: «Обожествление — это для рок-звёзд, даже для таких несостоявшейся рок-звёзд, как эти бесплодные неформалы, — критикам же нужно лишь немного уважения. Поэтому — и пусть не покажется, что меня это особо задело — мне не польстило, когда я услышал своё имя правильно произнесённым, уж только не на этом конкретном титульном треке» (англ. Idolization is for rock stars, even rock stars manqué like these impotent bohos--critics just want a little respect. So if it's not too hypersensitive of me, I wasn't flattered to hear my name pronounced right, not on this particular title track)[10].
1 июля 2010 года в предисловии к своей колонке «Гида потребителя», очередной выпуск которого в июле 2010 стал последним на канале MSN, Кристгау объявил:
«Если не случится чудо — что вряд ли произойдёт — это последний выпуск „Гида потребителя от Кристгау“, который, как сочло руководство MSN, больше не соответствует редакционным целям. Как правило, работа над „Гидом“ требовала семи дней в неделю в течение 41 года, которые я его писал, и я благодарен MSN, за то, что они по достоинству оплачивали мою работу в течение тех трёх с половиной лет, пока я публиковал его здесь. Но, хотя мне всегда нравилась эта работа, это всё же была работа, и я давно осознавал, что есть и другие вещи, которые я могу делать с помощью своих ушей. Поэтому, в то время как я твёрдо намерен держаться в курсе популярной музыкой по ходу её развития, то, что я буду делать это менее энциклопедично, явится для меня послаблением, равно как и потерей».Оригинальный текст (англ.)«Barring miracles unlikely to ensue, this is the final edition of Christgau's Consumer Guide, which MSN has decided no longer suits its editorial purposes. The CG has generally required a seven-days-a-week time commitment over the 41 years I've written it, and I'm grateful to MSN for paying me what the work was worth over the three-and-a-half years I published it here. But though I always enjoyed the work, work it was, and I've long been aware there were other things I could be doing with my ears. So while I have every intention of keeping up with popular music as it evolves, being less encyclopedic about it will come as a relief as well as a loss»
Pazz & Jop
В 1971 году Кристгау создал ежегодный музыкальный опрос «Pazz & Jop». Результаты публиковались ежегодно в одном из февральских номеров The Village Voice и содержали «горячую десятку» списков, представленных музыкальными критиками со всей страны. На протяжении карьеры Кристгау в газете каждый опрос сопровождался его длинным эссе, в котором он анализировал результаты и размышлял об общей музыкальной продукции, изданной за прошедший год. The Village Voice оставил рубрику, несмотря на увольнение Кристгау.
Стиль и вкус
Кристгау назвал Луи Армстронга, Телониуса Монка, Чака Берри, The Beatles и New York Dolls пятью его самыми любимыми музыкантами всех времён[12]. В кругах музыкальных критиков он был ранним сторонником хип-хопа и riot grrrl движения, наряду с другими стилями музыки. В 1980-е годы Кристгау был пылким сторонником афро-попа, эта позиция отдалила его от некоторых персон в кругу критиков, так как он казался недостаточно заинтересованным в американской и британской рок-музыке. В 1990-х, однако, интерес Кристгау к инди-року, казалось, увеличился.
Кристгау открыто признавал, что имеет собственные предубеждения и в целом не любит такие жанры, как хеви-метал[12], арт-рок, прогрессив-рок, блюграсс, госпел, ирландский фолк и джаз-фьюжн[13], но в редких случаях рекомендовал альбомы в большинстве из этих жанров.
В декабре 1980 года Кристгау спровоцировал недовольство среди читателей, когда его колонка одобрительно процитировала реакцию его жены Каролы Диббелл на убийство Джона Леннона: «Почему это всегда Бобби Кеннеди или Джон Леннон? Почему не Ричард Никсон или Пол Маккартни?»[14].
Американский журналист, писатель и музыкальный критик Джоди Розен описывает публикации Кристгау, как «часто бесящие, всегда подталкивающие к размышлению». Наряду с Полин Кейл он называет Кристгау одним из двух наиболее важных американских критиков в массовой культуре второй половины XX века. «Все работающие сегодня рок-критики, по крайней мере те, что желают большего, чем переписывать пресс-релизы, в некотором смысле „кристгауианцы“», считает Розен[2].
Личная жизнь
Нынешняя классификация
Напишите отзыв о статье "Кристгау, Роберт"
Примечания
- ↑ [www.robertchristgau.com Robert Christgau, Dean of American Rock Critics]. robertchristgau.com. Проверено 10 октября 2009. [www.webcitation.org/67Oh3pBXS Архивировано из первоисточника 4 мая 2012].
- ↑ 1 2 3 4 Rosen, Judy (September 5, 2006), «[www.slate.com/id/2148997/ X-ed Out: The Village Voice fires a famous music critic]». Slate.com. Retrieved August 15, 2009.
- ↑ Christgau, Robert (2004), «A Counter in Search of a Culture». Any Old Way You Choose It, Cooper Square Press, p.2.
- ↑ Christgau, Robert (2004), «A Counter in Search of a Culture». Any Old Way You Choose It, Cooper Square Press, p.4.
- ↑ Christgau, Robert (March 27, 2009), «[www.najp.org/articles/2009/03/under-the-axe.html Poptastic bye-bye]». ARTicles. Retrieved March 4, 2010
- ↑ Blender, June 2008, p. 16
- ↑ [www.robertchristgau.com/xg/bk-cg90/grades-90s.php Key to Icons]. RobertChristgau.com. [www.webcitation.org/6656j3C4L Архивировано из первоисточника 11 марта 2012].
- ↑ Wolfsen, Jared. [ww21.tiki.ne.jp/~wildside/mails/Jared_Wolfsen.htm Walk On The Wild Side] (англ.) (4 May 2002). [web.archive.org/web/20020720191145/ww21.tiki.ne.jp/~wildside/mails/Jared_Wolfsen.htm Архивировано из первоисточника 20 июля 2002].
- ↑ Christgau, Robert. [www.robertchristgau.com/get_artist.php?name=Lou+Reed Lou Reed] (англ.). RobertChristgau.com. Проверено 27 января 2016.
- ↑ Christgau, Robert. [www.robertchristgau.com/get_artist.php?name=sonic+youth Sonic Youth] (англ.). RobertChristgau.com. Проверено 27 января 2016.
- ↑ Christgau, Robert. [music.msn.com/music/consumerguide/ Inside Music] (англ.). MSN. Microsoft. Проверено 1 июля 2010. [web.archive.org/web/20110302201445/music.msn.com/music/consumerguide/ Архивировано из первоисточника 2 марта 2011].
- ↑ 1 2 3 4 O'Dair, Barbara [archive.salon.com/ent/music/int/2001/05/09/xgau/index.html A conversation with Robert Christgau]. Salon (May 9, 2001). — «... there are things I don't like or get. Metal—I don't think metal's as bad as I hear it as being.» Проверено 13 апреля 2008.
- ↑ Rubio, Steven [rockcriticsarchives.com/interviews/robertchristgau/01.html Online exchange with Robert Christgau]. Rockcritics Archives. rockcritics.com (July 2002). — «As for my limitations, they're public and they're legion. Metal, art-rock, bluegrass, gospel, Irish folk, fusion jazz (arghh)—all prejudices I'm prepared to defend and in most cases already have, but prejudices nevertheless. I pretty much lost reggae with dancehall; my acquaintance with most techno is a nodding one (zzzz); I've never really liked salsa ...» [www.webcitation.org/67Oh5S5sy Архивировано из первоисточника 4 мая 2012].
- ↑ Christgau, Robert [www.robertchristgau.com/xg/music/lennon-80.php John Lennon, 1940-1980]. Robert Christgau: Dean of American Rock Critics (December 22, 1980). Проверено 15 марта 2008. [www.webcitation.org/67Oh5v3si Архивировано из первоисточника 4 мая 2012].
Ссылки
- [www.robertchristgau.com/index.php Официальный сайт]
- [music.msn.com/music/consumerguide Consumer Guide on MSN Music]
- [music.msn.com/music/article.aspx?news=243434 Users' Guide to the Consumer Guide]
Отрывок, характеризующий Кристгау, Роберт
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.