Лей, Роберт

Роберт Лей нем. Robert Ley<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Германского трудового фронта
10 мая 1933 — 7 мая 1945
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Рейхсляйтер
2 июня 1933 — 7 мая 1945
Рождение:	15 февраля 1890(1890-02-15) Нидербрейденбах, Рейнская провинция, Германская империя
Смерть:	25 октября 1945(1945-10-25) (55 лет) Нюрнберг, Американская зона оккупации Германии
Место погребения:	кремирован, прах развеян
Отец:	Фридрих Лей
Мать:	Эмилия Вальд
Партия:	НСДАП (с 1925)
Военная служба
Годы службы:	1914—1917
Принадлежность:	Германская империя
Род войск:	артиллерия, авиация
Звание:	лейтенант
Сражения:	Первая мировая война
Награды:

Роберт Лей (нем. Robert Ley; 15 февраля 1890, Нидербрейденбах — 25 октября 1945, Нюрнберг) — рейхсляйтер, обергруппенфюрер СА, заведующий организационным отделом НСДАП, с 1933 года руководитель Германского трудового фронта. Доктор философии.

Биография

Ранние годы. Первая мировая война

Роберт Лей родился 15 февраля 1890 года в семье Фридриха и Эмилии Лей — крупных рейнских землевладельцев, погрязших в долгах. Учился на химических факультетах университетов Йены и Бонна.

В первые дни Первой мировой войны вступил добровольцем в армию. Сначала служил в качестве артиллериста, затем стал лётчиком, кавалером Железного креста 2-го класса. 29 июля 1917 года был сбит над Францией и попал в плен. В ходе вынужденной посадки получил тяжёлые ранения, а также тяжёлое сотрясение мозга, пережил клиническую смерть, в плену ему было сделано несколько операций (одну ногу первоначально хотели ампутировать, однако сохранили, на 10 месяцев положив её в гипс).

В марте 1920 года вернулся в Германию, получил докторскую степень (диссертация по искусственному каучуку) и устроился на работу в химический гигант IG Farben в Леверкузене.

Вступление в НСДАП

Лей вступил в НСДАП в 1923 году, вскоре после Пивного путча и прочтения речей Гитлера на последовавшем после него судебном процессе. Вскоре, с 14 июля 1925 года он становится гауляйтером земли Рейнланд- Юг. В 1928 г. он становится членом Ландтага Пруссии В ходе конфликта Гитлера и Грегора Штрассера Лей сразу встал на сторону первого. После этого его стремительный карьерный рост продолжается: в 1932 году он становится начальником организационного отдела НСДАП, а в 1933 году — фюрером трудового фронта.

На государственной службе

Возглавив в мае 1933 года трудовой фронт, он при поддержке промышленников быстро арестовал всех профсоюзных лидеров: Лей стал практически единоличным лидером немецких рабочих, все профсоюзы были распущены, а собственность их была конфискована. В 1935 году он объявил, что в Германии полностью отсутствует классовая борьба.

На своём посту Лей создал организацию «Сила через радость» (нем. Kraft durch Freude; сокр. KdF), занимавшуюся вопросами отдыха рабочих. KdF получала огромные правительственные субсидии, для нужд среднего рабочего Фердинандом Порше был специально разработан первый Фольксваген (народный автомобиль). Однако милитаризация принудила Лея свернуть социальные программы.

В 1934 году Лей предпринял попытку объединения гау (партийные округа) Верхняя Бавария и Швабия: гауляйтером объединённого гау Верхняя Бавария — Швабия должен был стать гауляйтер Верхней Баварии Адольф Вагнер, а его заместителем должен был стать гауляйтер Швабии Карл Валь. Но при поддержке Гитлера Валю удалось сохранить самостоятельность.

Лей, сам будучи хроническим алкоголиком, объявил первую общенациональную кампанию по борьбе с пьянством для экономии семейного бюджета.

Лей был одним из немногих соратников Гитлера, до самого конца сохранявших верность фюреру.

После войны

Арестован союзниками и содержался в Нюрнберге в ожидании процесса над главными военными преступниками в Международном трибунале, где был бы одним из обвиняемых (против него были выдвинуты обвинения по трём пунктам — заговор с целью ведения агрессивной войны, военные преступления и преступления против человечества). Покончил жизнь самоубийством в тюрьме вскоре после предъявления обвинительного заключения до начала самого процесса, повесившись на канализационной трубе при помощи полотенца. Незадолго до этого в разговоре с тюремным психологом подавленно признавался, что ему ничего не известно о преступлениях, перечисляемых в предъявленном ему обвинении. В предсмертной записке им было написано, что он не может больше выносить чувства стыда.

Рейхсмаршал Геринг о смерти Роберта Лея сказал:

Слава Богу! Этот бы нас только осрамил. Это хорошо, что он мёртв. Я очень боялся за поведение его на суде. Лей всегда был таким рассеянным и выступал с какими-то фантастическими, напыщенными, выспренными речами. Думаю, что перед судом он устроил бы настоящий спектакль. В общем, я не очень удивлён. В нормальных условиях он спился бы до смерти.

Награды

• Железный крест II степени
• Орден Святого Александра I степени — 9 октября 1938 года, награждён указом болгарского царя Бориса III
• Медаль «За сооружение Атлантического вала»

Литература

• Kiehl Walter. Mann an der Fahne. München: Eher, 1938. (официальная биография)

Ссылки

• Елена Сьянова. Плачь, Маргарита. М., 2002.

• [www.fact400.ru/mif/reich/00087.htm#517 Лей в энциклопедии Третьего рейха]

Отрывок, характеризующий Лей, Роберт

В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.