Стивенсон, Роберт Льюис

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Роберт Луис Стивенсон»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с такими же именем и фамилией: Роберт Стивенсон.
Роберт Льюис Стивенсон
Robert Louis Stevenson
Имя при рождении:

Роберт Льюис Бэлфур Стивенсон
Robert Lewis Balfour Stevenson

Дата рождения:

13 ноября 1850(1850-11-13)

Место рождения:

Эдинбург, Шотландия, Британская империя

Дата смерти:

3 декабря 1894(1894-12-03) (44 года)

Место смерти:

Уполу, Самоа

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Род деятельности:

прозаик, поэт, юрист

Годы творчества:

1866—1894

Направление:

неоромантизм

Жанр:

приключенческая литература — романы и повести

Язык произведений:

английский

Дебют:

«Пентландское восстание» (1866)

[www.lib.ru/STIVENSON/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ро́берт Лью́ис Сти́венсон (англ. Robert Louis Stevenson, полное имя Robert Lewis Balfour Stevenson; 13 ноября 1850, Эдинбург — 3 декабря 1894, Уполу, Самоа) — шотландский писатель и поэт, автор приключенческих романов и повестей, крупнейший представитель английского неоромантизма.





Биография

Стивенсон родился 13 ноября 1850 года в Эдинбурге, в семье потомственного инженера, специалиста по маякам. Среднее образование получил в Эдинбургской академии, высшее — в Эдинбургском университете, где сначала учился на инженера, получил в 1871 году за работу «Новый вид проблескового огня для маяков» серебряную медаль на конкурсе Шотландской академии, но потом перешёл на юридический факультет, который окончил в 1875 году. Получив при крещении имя Роберт Льюис Бэлфур, 18-летним отказался от Бэлфур (девичьей фамилии матери) в своём имени, а также изменил способ написания с Lewis на Louis. Утверждают, что консерватор Томас Стивенсон не любил либерала по имени Льюис и решил писать имя своего сына (которого в семье почти никогда не называли Робертом) по-французски, но произносить по-английски[1].

Ещё в три года заболел крупом, что привело к серьёзным последствиям. По мнению большинства биографов Стивенсон страдал тяжёлой формой туберкулёза лёгких (по утверждению Э. Н. Колдуэлла, ссылавшегося на мнения врачей, лечивших или осматривавших писателя, — тяжёлой болезнью бронхов)[1].

В юности хотел жениться на Кэт Драммонд, певице из ночной таверны, но не сделал этого под давлением отца[1].

Первая книга, очерк «Пентландское восстание. Страница истории, 1666 год», брошюра, изданная тиражом в сто экземпляров на деньги отца, вышла в 1866 году (уже тогда проявился большой интерес Стивенсона к истории родной Шотландии). В 1873 году вышел очерк «Дорога», носивший просто символическое название (несмотря на болезнь, Стивенсон много путешествовал). Через три года вместе с другом Уильямом Симпсоном он на байдарках совершил путешествие по рекам и каналам Бельгии и Франции. Во французской деревне Барбизон, которая стала центром Барбизонской художественной школы, основанной уже покойным Теодором Руссо, куда благодаря железнодорожному пути из Парижа в городскую общину приезжали молодые английские и американские художники, Стивенсон познакомился с Фрэнсис (Фанни) Матильдой Осборн. Эта замужняя женщина, бывшая старше Стивенсона на десять лет, увлекалась живописью и поэтому находилась среди художников. Вместе с ней в Барбизон приехали шестнадцатилетняя дочь (будущая падчерица Айсабэл Осборн, впоследствии писавшая произведения Стивенсона под диктовку) и девятилетний сын (будущий пасынок и соавтор писателя Ллойд Осборн)[1].

Вернувшись в Эдинбург, Стивенсон выпустил книгу очерков «Путешествие внутрь страны» (1878). За год до этого он опубликовал в журнале «Темпл Бар» своё первое художественное произведение — рассказ «Ночлег Франсуа Вийона». В 1878 году, снова находясь во Франции, Стивенсон пишет объединённые одним героем циклы рассказов «Клуб самоубийц» и «Алмаз раджи», которые с июня по октябрь под названием «Современные тысяча и одна ночь» печатает в журнале «Лондон». Через четыре года серию рассказов (под названием «Новые тысяча и одна ночь») удаётся издать отдельной книгой[1].

Закончив рассказы о принце Флоризеле (Флоризель, принц Богемии, — кстати, один из героев «Зимней сказки» Шекспира), Стивенсон совершил ещё одно путешествие — в места, где вели партизанскую войну французские протестанты. В июне 1879 года он издал книгу «Путешествие с ослом» (осёл, тащивший поклажу, был его единственным спутником). В начале XX века эту книгу молодые литераторы называли «Путешествие с Сидни Колвином», не одобряя то, как близкий друг покойного Стивенсона готовил к изданию четырёхтомное издание писем последнего, которые подверг настоящей цензуре[1].

В августе 1879 года Стивенсон получил из Калифорнии письмо от Фанни Осборн. Это письмо не сохранилось; предполагается, что она сообщала о своей тяжёлой болезни. Приехав в Сан-Франциско, он не застал там Фанни; измученному долгой и сложной поездкой писателю пришлось отправиться в Монтерей, куда она переехала. 19 мая 1880 года Стивенсон обвенчался в Сан-Франциско с Фанни, которой удалось развестись с мужем. В августе, вместе с ней и её детьми, он отплыл из Нью-Йорка в Ливерпуль. На корабле Стивенсон писал очерки, составившие книгу «Эмигрант-любитель», а, вернувшись, создал повесть «Дом на дюнах»[1].

Стивенсон давно хотел написать роман, даже пытался начать, но все его замыслы и попытки ни к чему не приводили. Глядя, как его пасынок что-то рисует, отчим сам увлёкся и сделал карту придуманного острова. В сентябре 1881 года он начал писать роман, который первоначально хотел назвать «Судовой повар». Написанное он читал своим родным. Отец Стивенсона предложил сыну ввести в книгу сундук Билли Бонса и бочонок с яблоками[1].

Когда с первыми главами и общим замыслом познакомился владелец детского журнала «Янг Фолкс», он с октября начал печатать роман в своём журнале (под псевдонимом «капитан Джордж Норт» и не на первых страницах). В январе 1882 года публикация «Острова сокровищ» закончилась, но успеха автору не принесла. В редакцию журнала приходило немало возмущённых писем. Первое книжное издание вышло (уже под настоящим именем) только в ноябре 1883 года. Тираж разошёлся не сразу, но успех второго издания, как и третьего, иллюстрированного, был бесспорным. «Остров сокровищ» (Treasure Island) принёс Стивенсону мировую славу (первый русский перевод был сделан в 1886 году), стал образцом классического приключенческого романа. В 1884-1885 годах Стивенсон писал для «Янг Фолкс» историко-приключенческий роман «Чёрная стрела» (The Black Arrow; книжное издание вышло в 1888 году, русский перевод — 1889). Роман Стивенсона «Принц Отто» (Prince Otto) вышел книжным изданием в 1885 году (русский перевод — 1886)[1], в том же году увидел свет сборник рассказов «И ещё новые тысяча и одна ночь» («Динамитчик»).

Стивенсон долго серьёзно не относился к своим стихам и не предлагал их издателям. Однако, женившись, вернувшись из США на родину, он сочинил 48 стихотворений, вызванных воспоминаниями о детстве, составил сборник «Свистульки» (Penny Whistles), отпечатал в типографии немного экземпляров для друзей (среди друзей Стивенсона были Генри Джеймс, шотландский писатель Сэмюэль Крокет) и на этом остановился. Вернулся он к стихам через несколько лет, когда сильно болел, переработал сборник и выпустил в 1885 году под другим названием. Сборник, вышедший у нас в 1920 году (и в сокращении) как «Детский цветник стихов» (существуют другие русские переводы названия)[2][3], стал классикой английской поэзии для детей. Через два года Стивенсон выпустил второй поэтический сборник (уже для взрослых) и назвал его «Подлесок» (Underwoods), позаимствовав это название у Бена Джонсона. «Мои стихи не лес, а подлесок, — пояснял он сам, — но в них присутствует смысл и их можно читать»[2].

В 1885 году Стивенсон прочитал во французском переводе роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Впечатление отразилось в рассказе «Маркхейм», откуда уже недалеко было до фантастическо-психологической повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (The Strange Case of Dr. Jekill and Mr. Hyde), вышедшей в январе следующего года[2].

Уже в мае на страницах «Янг Фолкс» появились первые главы «Похищенного» (Kidnapped, русский перевод — 1901), нового приключенческого романа. «Два произведения, столь различные по своей сути, редко выходили из-под пера одного и того же автора даже в гораздо более продолжительные промежутки времени», — писал исследователь творчества Стивенсона Стивен Гвинн. В том же, 1886 году вышло книжное издание. Главный герой «Похищенного» — Дэвид Бэлфор (воспоминание о предках по материнской линии, которые, согласно семейному преданию, принадлежали к клану МакГрегоров, как и Роб Рой Вальтера Скотта)[2].

В 1887 году был опубликован сборник рассказов «Весёлые молодцы и другие истории» («The Merry Men, and Other Tales»), куда вошли рассказы 1881-1885 годов[2], включая «Маркхейм» и самый первый из шотландских рассказов, «Окаянную Дженет»[4].

На следующий год Стивенсон и его семья отправились путешествовать по южным морям. Одновременно он писал роман «Владелец Баллантрэ», который вышел в 1889 году (The Master of Ballantrae, русский перевод — 1890).

С 1890 года Стивенсон жил на островах Самоа[2]. Тогда же вышел сборник «Баллады»; в России пользуется большой популярностью баллада «Вересковый мёд» в переводе Самуила Маршака.[5][2].

На островах Самоа были написаны сборник повестей «Вечерние беседы на острове» (Island Night’s Entertainments, 1893, рус. пер. 1901), продолжение «Похищенного» «Катриона» (Catriona, 1893, в журнальной публикации — «Дэвид Бэлфур», русский перевод — 1901), «Сент-Ив» (St. Ives, окончен после смерти Стивенсона Артуром Квиллером-Кучем, 1897, русский перевод — 1898). Все эти (как и прежние) романы отличаются сочетанием увлекательных авантюрных сюжетов, глубокого проникновения в историю и тонкой психологической проработки персонажей. Последний роман Стивенсона «Уир Гермистон» (Weir of Hermiston, 1896), на который автор рассчитывал как на лучшую свою книгу, остался неоконченным[2].

Вместе со своим пасынком Ллойдом Осборном Стивенсон написал романы из современной жизни «Несусветный багаж» (The Wrong Box, 1889, русский перевод — 2004), «Потерпевшие кораблекрушение» (The Wrecker 1892, русский перевод — 1896, этот роман особенно ценил Хорхе Луис Борхес), «Отлив» (The Ebb-Tide, 1894)[4].

На русский язык произведения Стивенсона переводили Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Юргис Балтрушайтис, Владислав Ходасевич, Осип Румер, Игнатий Ивановский[2], Иван Кашкин[6], Корней Чуковский[7]. Леонид Борисов написал о нём роман «Под флагом Катрионы»[8].

Стивенсон умер 3 декабря 1894 года от инсульта на острове Уполу в Самоа. C утра и до вечера он писал «Уира Гермистона», дойдя почти до середины. Потом спустился в гостиную, пытался развлечь жену, которая была в мрачном настроении. Собрались ужинать, Стивенсон принес бутылку бургундского. Внезапно он схватился за голову и крикнул: «Что со мной?» К началу девятого его уже не было в живых. Самоанцы, называвшие Стивенсона Тузиталой («рассказчиком»; писатель рассказывал им, например, историю о сатанинской бутылке, отражённую потом в сказочной повести из сборника «Вечерние беседы на острове»), подняли его, покрытого британским флагом, на вершину горы Веа, где и похоронили[1]. Могила сохранилась, над ней прямоугольное бетонное надгробие.

Библиография

 Этот раздел не завершён.
Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
  • Романы:
  • Повести:
    • Дом на дюнах
    • "Клуб самоубийц"
    • Бриллиант Раджи
    • Вилли с мельницы
    • Динамитчик
  • Рассказы:
    • Весёлые молодцы
    • Дверь Сира де Малетруа
    • Окаянная Дженет
    • Олалла
    • Похититель трупов
    • Баллады:
    • Сборники:
      • Вечерние беседы на острове
      • Детский цветник стихов
      • Подлесок (сб. стихов)
    • Другое:
      • Новые Арабские ночи (дилогия)
      • Уир Гермистон
      • Статьи

    Издания

    		 Этот раздел не завершён.
    Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
    • The works, v. 1—35, L., 1923—1924
    • The works, v. 1—30, L., 1924—1926
    • Полн. собр. романов, повестей и рассказов, в. 1—20. — СПб., 1913—1914. (переиздано в 1994)
    • Собрание сочинений в 5 т. — М.: «Правда», 1967 (серия «Библиотека „Огонёк”)
    • Собрание сочинений в 5 т. — М.: «Правда», 1981, 600 000 экз. (серия «Библиотека „Огонёк”. Зарубежная классика)
    • Собрание сочинений в 8 т. — М., 2002—2003
    • Стивенсон Ф., Стивенсон Р. Л. Четыре года на Самоа. — М., 1989
    • Стивенсон Р. Л., Осборн Л. Несусветный багаж. — Новосибирск, 2004
    • Стивенсон Р. Л. В Южных морях. — СПб., 2005
    • Р. Л Стивенсон Владетель Баллантрэ Рассказы и повести. "Правда" Москва 1987

    Экранизации

    См. также

    Напишите отзыв о статье "Стивенсон, Роберт Льюис"

    Примечания

    1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.lib.ru/STIVENSON/stivenson0_1.txt М. Урнов. Роберт Луис Стивенсон (Жизнь и творчество)]
    2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.hrono.ru/proekty/pampasy/raz/stiv2.html Детский сад стихов]
    3. ↑ [ru.vnicklibrary.wikia.com/wiki/Сад_детских_стихов Сад детских стихов]
    4. ↑ 1 2 Путеводитель по английской литературе. М., 2003. С. 704.
    5. ↑ Английская поэзия в русских переводах. С. 684
    6. ↑ [www.bibliogid.ru/pisateli/o-pisatelyakh/464-stivenson-robert-luis-lyuis-balfur СТИВЕНСОН РОБЕРТ ЛЬЮИС — БиблиоГид]
    7. ↑ [fantlab.ru/translator1475 Переводы Корнея Чуковского]
    8. ↑ [read24.ru/view/leonid-borisov-pod-flagom-katrionyi.html Леонид Борисов. Под флагом Катрионы]

    Литература

    • Кашкин И. Р. Л. Стивенсон, в его кн.: Для читателя-современника. — М., 1968;
    • Урнов М. В. На рубеже веков. — М., 1970;
    • Олдингтон Р., Стивенсон, — М., 1973;
    • Дьяконова Н. Я. Стивенсон и английская литература XIX века. — Л., 1984;
    • Balfour Gr., The life of R. L. Stevenson, v. 1—2, N. Y., 1901;
    • Eigner E. M., R. L. Stevenson and romantic tradition, Princeton (N. J.), 1966;
    • Kiely R., R. L. Stevenson…, Camb. (Mass.), 1964.
    • Borinskikh L. I. (Боринских Л. И.) ‘The genre of The Master of Ballantrae by R.L.Stevenson’. Bulletin of Moscow State University, ser. 9 [philology], ?1: 54—62. [in Russian]. 1990.
    • Borinskikh L. I. (Боринских Л. И.) ‘The category of «play» in neo-romantic aesthetics of R.L.Stevenson’. In *** (ed.) 5th International Conference ‘English Literature in the Context of the Philosophical-Aesthetic Ideas’. Perm: Perm State University. [in Russian]. 1995.
    • Borinskikh L. I. (Боринских Л. И.) ‘Philosophical and historical aspects of plot development in Treasure Island by R. L. Stevenson’. In *** (ed.) Traditions and interrelations in Foreign Literature in the 19—20th Centuries. Perm: Perm State Univ. [In Russian].1997.
    • Preobrazhenskaya, L. (Преображенская Л. И.) ‘Models of Myths in The Master of Ballantrae by R.L.Stevenson’. A paper read at the 4th International Lateum Conference (Moscow, September 1997). [in Russian]. 1997
    • Преображенская Л. И. [stevenson.ucoz.ru/publ/1-1-0-1 Ситуация кризиса границы и перестройка композиционной структуры в романе-антиромане Р. Л. Стивенсона «Мастер Баллантрэ»] 2006

    Ссылки

    Роберт Льюис Стивенсон в Викицитатнике?
    • [eldb.net/name/nm002304/ Роберт Льюис Стивенсон на сайте The Electronic Literary Database (ELDb)]
    • [www.lib.ru/STIVENSON/ Стивенсон, Роберт Льюис] в библиотеке Максима Мошкова
    • [sokolwlad.narod.ru/english/texts/stevenson/articl00.html Стивенсон, Роберт Льюис. Статьи о литературе] — на русском и английском языках
    • [dinamico.unibg.it/rls/rls.htm Портал, посвящённый жизни и творчеству Р. Л. Стивенсона] — на английском языке
    • [stivenson.ru Поэзия и проза Р. Л. Стивенсона] — Стивенсон.ру
    Произведения Роберта Льюиса Стивенсона
    Романы
    Сборники рассказов
    Рассказы
    Другие произведения
    Поэзия
    Экранизации Роберта Льюиса Стивенсона
    Остров сокровищ
    1934, 1937, 1971, 1979, 1982, 1987, 1988 (м/ф), 1990, 1996, 2002 (м/ф), 2012
    Странная история доктора Джекила и мистера Хайда
    1908, 1913, 1931, 1941, 1960, 1971, 1979, 1982, 1985, 2007 (т/с)
    Хозяин Баллантрэ
    Клуб самоубийц
    Разное
    «Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона
    Персонажи
    Кинематограф
    Телевидение
    Видеоигры
    См. также

    Отрывок, характеризующий Стивенсон, Роберт Льюис

    – Ну, – отвечал старик.
    – Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
    – Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
    «И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


    Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
    «Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
    «Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
    – Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
    Гусар ничего не ответил.
    – Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
    – А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
    – По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
    – Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
    Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
    – А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
    Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
    – Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
    Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
    – Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
    – Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
    – С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
    Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
    – А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
    – Слушаю с.
    Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
    – Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
    И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
    Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
    Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
    – Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
    – Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
    – На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
    – Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
    – Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
    – Что такое?
    – Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
    – Как фамилия?
    – Граф Ростов.
    – А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
    – Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
    Но Ростов не отвечал ему.
    – Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
    – Я прикажу.
    «Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

    Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
    «Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
    Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
    Наполеон».


    В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
    Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
    Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
    – Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
    – Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
    Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
    – Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
    – Нет не слыхать. А то палить бы стал.
    – То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
    – То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
    – Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
    – Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
    – Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
    – Осьмнадцатой.
    – Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
    – Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
    Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
    – Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
    – В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
    И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
    Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
    Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
    Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
    В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
    Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
    Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
    Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


    Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Стивенсон,_Роберт_Льюис&oldid=81069622»