Роберт де Бомон, 1-й граф Лестер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
1-й граф Лестер Роберт де Бомон
фр. Robert de Beaumont
граф Лестер
 
Род: де Бомон

Роберт де Бомон (фр. Robert de Beaumont; 1049 — 5 июня 1118)[1] — англонормандский аристократ из рода де Бомон, один из наиболее влиятельных государственных деятелей Англии на рубеже XIXII веков, граф де Мёлан1081 г.) и 1-й граф Лестер (c 1107 г.).





Биография

Роберт был старшим сыном Рожера де Бомона, крупного нормандского барона и соратника Вильгельма Завоевателя в его бытность герцогом Нормандии, и Аделины, наследнице графства Мёлан в Иль-де-Франсе. В 1066 году юный Роберт участвовал в нормандском завоевании Англии и сражался в битве при Гастингсе, во время которой командовал отрядом пехоты на правом фланге нормандских войск. После коронации Вильгельма Завоевателя королём Англии Роберту де Бомону было пожаловано множество[2] земельных владений и маноров в разных частях страны. Со смертью своей матери в 1081 году Роберт унаследовал небольшое графство Мёлан на франко-нормандской границе, а также виконтство Иври и сеньорию Нортон. За эти владения Роберт принёс оммаж королю Франции Филиппу I и в дальнейшем как французский пэр участвовал в заседаниях королевского суда (парламента). В 1094 году скончался отец Роберта, оставивший своему сыну обширные земли в Нормандии: Румуа, Брионн, Понт-Одемар, Ваттевиль и Бомон-ле-Роже. Таким образом Роберт превратился в одного из наиболее богатых англонормандских аристократов, причём за свои земли он оказался вассалом сразу трёх государей: английского короля Вильгельма II Руфуса, французского короля Филиппа I и нормандского герцога Роберта III Куртгёза. Несмотря на необходимость хранить верность трём монархам, бо́льшую часть времени Роберт де Бомон проводил именно в Англии, где благодаря своему красноречию и государственным талантам занял одно из ведущих мест при дворе короля. В 1100 году Роберт участвовал в знаменитой королевской охоте в Нью-Форесте, во время которой был при загадочных обстоятельствах убит Вильгельм II Руфус. При его преемнике Генрихе I Роберт достиг вершины своего положения, став правой рукой короля и его главным советником. Бомон выступал за укрепление королевской власти, в том числе и в церковных вопросах, и активно поддерживал решительную позицию, занятую Генрихом I в борьбе за инвеституру. В 1105 году он даже был отлучён от церкви папой римским Пасхалием II за выступления в защиту королевских прерогатив при назначении епископов. После примирения Генриха и архиепископа Ансельма отлучение было снято. Руководящие роли в королевской администрации Роберт де Бомон сохранял практически до самой своей смерти, хотя к концу 1110-х годах его стал оттеснять Роджер, епископ Солсберийский.

В 1106 году Роберт де Бомон принимал участие в нормандском походе короля и командовал одним из английских полков во время сражения при Таншбре, в результате которого Нормандия была завоёвана Генрихом I. Спустя год король пожаловал Роберту титул графа Лестера[3]. Скончался Роберт де Бомон в 1118 году, по свидетельству Генриха Хантингдонского, от горя и унижения, когда стало известно, что его жена Элизабет де Вермандуа изменила ему с Вильгельмом де Варенном. Вскоре после смерти Роберта Элизабет и Вильгельм де Варенн сочетались официальным браком.

Брак и дети

  1. Эмма де Бомон (род. в 1102 г.);
  2. Роберт де Бомон (1104—1168), 2-й граф Лестер;
  3. Галеран де Бомон (1104—1166), граф Мёлан, 1-й граф Вустер;
  4. Гуго де Бомон (род. в 1106), граф Бедфорд;
  5. Аделина де Бомон (род. ок. 1100), замужем первым браком за Гуго IV, сеньором де Монфор-сюр-Рисль, вторым браком за Ричардом де Гранвилем;
  6. Обри де Бомон, замужем за Гуго II, сеньором де Шатонёф-ан-Тимерэз;
  7. Матильда де Бомон (род. ок. 1114), замужем за Вильгельмом Ловелем, сеньором д’Иври;
  8. Изабелла де Бомон (ок. 1102—1172?), любовница короля Генриха I, замужем первым браком за Гилбертом де Клером, 1-м графом Пембруком, вторым браком за Эрве де Монморанси, коннетаблем Ирландии

Напишите отзыв о статье "Роберт де Бомон, 1-й граф Лестер"

Примечания

  1. [fmg.ac/Projects/MedLands/NORMAN%20NOBILITY.htm#RobertBeaumontLeicesterdied1118B ROBERT de Beaumont-le-Roger] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 31 июля 2015.
  2. По оценкам на основе Книги Страшного суда, Роберт де Бомон владел более, чем 91 поместьями на территории Англии.
  3. На протяжении всего периода своего правления (1100—1135) Генрих I пожаловал только два графского титула: их получили Роберт де Бомон и Роберт Глостерский.

Ссылки

  • [www.stirnet.com/HTML/genie/british/bb4ae/beaumont01.htm Генеалогия дома де Бомон]  (англ.)
  • [racineshistoire.free.fr/LGN/PDF/Meulan-Beaumont.pdf Графы де Мёлан]  (фр.)
  • [www.beaumontfamily.com/bf_downloadBIH.htm Бомоны в истории Англии]  (англ.)
  • [patp.us/genealogy/conq/beaumont.aspx Роберт де Бомон]  (англ.)



Предшественник
Гуго де Мёлан
граф де Мёлан
10811118
Преемник
Галеран де Бомон
Предшественник
Новое образование
граф Лестер
11071118
Преемник
Роберт де Бомон

Отрывок, характеризующий Роберт де Бомон, 1-й граф Лестер

– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.