Роберт III д’Артуа

Роберт III д’Артуа фр. Robert III d’Artois<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Статуя Роберта III д’Артуа в Версале</td></tr>
сеньор Конша, Нонанкура и Домфрона
1298 — 1332
Предшественник:	Филипп д’Артуа
граф де Бомон-ле-Роже
1309 — 1332
граф Ричмонд
1334 — 1342
Рождение:	1287(1287)
Смерть:	октябрь 1342 Ванн или Эннебу, Бретань
Место погребения:	Лондон, Собор святого Павла
Род:	Капетинги, ветвь Дом д'Артуа
Отец:	Филипп д’Артуа
Мать:	Бланка Бретонская
Супруга:	Жанна де Валуа
Дети:	Луи, Жан Безземельный, Жанна, Жак, Роберт, Шарль

Ро́берт III д’Артуа (фр. Robert III d’Artois, Робе́р д’Артуа́; 1287 — октябрь 1342, Бретань) — французский феодал, сеньор Конша, Нонанкура и Домфрона (1298—1332), граф Бомон-ле-Роже (1309—1332). Пэр Франции (1329—1332). Один из главных героев эпопеи М. Дрюона «Проклятые короли».

Происхождение

Роберт III был сыном Филиппа д’Артуа (1269—1298), сира Конша, и Бланки де Дрё (1270—1327), дамы де Бри-Комте-Робер, дочери герцога Жана II Бретонского из младшей линии Капетингского Дома. По отцовской линии Роберт также происходил из Капетингского дома: его прадед Роберт I Добрый, граф д’Артуа, был третьим сыном короля Людовика VIII Французского.

Биография

Ранние годы (1287—1302)

О юных годах Роберта известно мало. Он рано лишился отца, умершего 11 сентября 1298 года от последствий ранений, полученных на войне с Фландрией в битве при Фурне 20 августа 1297 года. Роберт наследовал отцу как сеньор Конша, Нонанкура и Домфрона. Ранняя смерть отца оказалась одной из косвенных причин отстранения Роберта от наследования графства Артуа.

Борьба за графство Артуа (1302—1331)

После гибели его деда, Роберта II Артуа, в битве при Куртре в 1302 году дочь последнего, Маго, унаследовала в силу обычая графство Артуа. Пятнадцатилетний Роберт III предъявил права на графство своего деда, но в том же году был вынесен вердикт, согласно которому притязания Роберта на графство Артуа отвергались и подтверждалось право наследования графини Маго.

В 1308 году Роберт потребовал у парламента реституции графства Артуа и третейского суда. Суд был созван и, возглавляемый королём Филиппом IV Красивым, 9 октября 1309 года подтвердил права графини Маго на Артуа. В качестве компенсации за Артуа Роберту было пожаловано графство Бомон-ле-Роже. Участникам тяжбы суд дал следующий совет: «Пусть упомянутый Роберт почитает упомянутую графиню Маго как свою любимую тётку, а упомянутая графиня любит упомянутого Роберта как своего дорогого племянника». Весной 1315 года Роберт поддержал знать графства Артуа в выступлениях против графини Маго. Летом 1316 года, во время междуцарствия, вызванного тем, что король Людовик X умер, а его возможный наследник ещё не родился (королева, вдова Людовика, была беременна), Роберт открыто вмешался в распрю. Он отправился в Артуа, возглавил мятеж и захватил города Аррас и Сент-Омер. По соглашению в Амьене от 6 ноября 1316 года он обязывался их оставить, но не сдержал слова и был заточён в тюрьму Шатле королевскими войсками, действовавшими по приказу регента, будущего короля Филиппа V (зятя графини Маго). Впоследствии переведён в Лувр. Освобождён 25 марта 1317 года. Продолжил борьбу против графини Маго, которая была обвинена в 1317 году в преступных действиях, но суд признал её невиновной. Роберт вновь потребовал графство Артуа, но арбитражный трибунал отклонил его прошение 28 мая 1318 года.

После вступления на престол Карла IV Красивого (1322) Роберт был возвращён к делам управления и стал членом Королевского совета, так как был зятем графа Карла Валуа, который пользовался огромным влиянием при дворе своего племянника Карла IV. После смерти Карла IV Роберт поддержал сына графа Валуа, своего шурина Филиппа VI при восхождении на престол и стал одним из его ближайших советников. В благодарность за помощь Филипп VI в январе 1329 года объявил графство Бомон-ле-Роже пэрством, и Роберт стал пэром Франции.

В 1329 году умерла тётка Роберта, графиня Маго д’Артуа, а в начале 1330 года её дочь и наследница, Жанна I Бургундская. Возникли слухи, что обе они были отравлены по проискам Роберта. Эти слухи косвенно подтверждаются тем, что после смерти обеих женщин Роберт в очередной раз потребовал графство Артуа. На этот раз он выразил готовность представить документы, подтверждающие его права.

Суд и изгнание (1331—1334)

Тем временем Артуа отошло внучке графини Маго, Жанне II, которая была замужем за бургундским герцогом Эдом IV. Бургундский герцог был братом королевы Жанны Хромой, жены Филиппа VI. В результате тяжба Роберта (женатого на единокровной сестре короля) вылилась в борьбу политических партий. Победу одержала бургундская партия, так как были найдены убедительные доказательства того, что документы, представленные Робертом, были подложными. Главные сообщницы Роберта, дамы Жанна Дивион и Беатриса д’Ирсон, признались в своих преступлениях. Следом за ними стали признаваться и другие соучастники. Было назначено судебное разбирательство, многие сообщники Роберта были сурово наказаны. Не дожидаясь, какое решение вынесет суд относительно него самого, Роберт в сентябре 1331 года покинул Париж (по официальной версии, уехал в Брюссель).

Вскоре после его бегства над Робертом состоялся суд, на котором тот не присутствовал. 19 марта 1332 года он был лишён всех титулов и владений и изгнан из Франции. Роберт пытался найти приют у своих родственников — Жана II, графа Намюрского (племянника), Жана III, герцога Брабантского (троюродного дяди) и Вильгельма I, графа Голландского (который был женат на свояченице Роберта). Но все они отказали ему в приюте под давлением короля Филиппа VI. Однако Роберт не собирался сдаваться. Были раскрыты его попытки организовать убийство герцога Бургундского, канцлера Гийома де Сент-Мора, главного казначея Форже и, наконец, самого короля Филиппа. Тогда король сослал жену Роберта (свою сестру) в Нормандию в Шато-Гайар, а впоследствии заточил в Немурский замок вместе с сыновьями Жаком и Робертом. Сестра Роберта, графиня де Фуа, помогавшая ему в подлоге документов, была обвинена в распутном поведении и заточена в замке Ортез.

Роберт несколько лет скитался по Европе, не оставляя попыток отомстить. В 1334 году (по другим данным — в конце 1336) он попросил убежища у английского короля Эдуарда III и получил его.

Пребывание в Англии (1334—1337)

Король Эдуард принял Роберта очень любезно и пожаловал ему несколько владений, в том числе Ричмонд. Очевидно, ему нужен был человек, хорошо разбиравшийся во французской политике. Роберт активно подстрекал короля к войне с Францией, убеждая требовать французскую корону (на которую тот мог претендовать по династическим связям). На требования Филиппа VI выдать Роберта Франции Эдуард III не отвечал. 7 марта 1336 года Роберт был объявлен врагом королевства Французского. В 1337 году между Англией и Францией началась Столетняя война.

Участие в Столетней войне и гибель (1337—1342)

Вначале Столетняя война протекала вяло. Роберт решил ускорить события. Во время пира в 1338 году он преподнёс королю Эдуарду цаплю, убитую его соколом. Роберт назвал цаплю «самой трусливой птицей», «которая по праву должна быть подана самому трусливому королю». Согласно Фруассару, после этого Эдуард устыдился и стал действовать против Франции более решительно. Роберт принимал активное участие в первых кампаниях Столетней войны, в частности «в полной мере проявил свои таланты» во Фландрии. В июле 1342 года он был назначен начальником штаба войск, ведущих боевые действия в Бретани. Во главе менее чем пятитысячной армии Роберт пытался осаждать крупнейший город Бретани — Нант, но неудачно. Тогда он атаковал второй город Бретани — Ванн, и захватил его в ходе блестяще продуманной военной операции. Но вскоре ему пришлось оставить город, перед натиском превосходящих сил французов. Однако Роберт снова показал себя блестящим командиром, сумев спасти свою армию и вывести её к городу Эннебу, находившемуся в руках англичан. Вскоре после этого, в конце октября 1342 он умер от потери крови в результате ранений.

«Одна из их атак была так хорошо поддержана рыцарями, оруженосцами и даже сельским простонародьем, что они овладели палисадами, затем воротами и с боем ворвались в город, заставив англичан бежать, убив и ранив многих из них. Среди последних был и сеньор Робер, который был ранен очень тяжело, до такой степени, что с большим трудом спасся от плена. Он бежал через задние ворота, а с ним и лорд Саффолк», — пишет хронист Фруассар.

«Сеньор Робер д`Артуа короткое время оставался в Энбоне, но, в конце концов, ему посоветовали вернуться в Англию, где он мог бы найти более искусных хирургов и врачей. Во время этого путешествия, он был настолько подвержен и поражен морской болезнью, что его ранам стало гораздо хуже. После того, как его привезли в Лондон, он прожил недолго», — пишет тот же автор.

Прах Роберта был в начале января 1343 года погребён в Соборе Святого Павла в Лондоне. Фруассар отмечает, что «король Англии поставил ему памятник, столь же торжественный и подобный тому, какой он сделал своему кузену графу Дерби».

Роберт Артуа в искусстве

Роберт III Артуа является одним из главных и, по словам автора, «самым любимым» героем цикла исторических романов «Проклятые короли» французского писателя Мориса Дрюона, анонимной английской пьесы XVI века «Эдуард III» (приписываемой Шекспиру), романа Александра Дюма «Графиня Солсбери», а также двух сериалов, снятых по романам Дрюона. Везде он представлен главным виновником начала Столетней войны.

Роберт Артуа в кино

• Жан Пиа в минисериале «Проклятые короли», 1972 год
• Филипп Торретон в минисериале «Проклятые короли», 2005 год.

Значение в истории

Историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, какова истинная роль Роберта Артуа в развязывании Столетней войны и других событиях первой половины XIV века. Фруассар говорит, что первопричиной Столетней войны стала тяжба Роберта со своей тёткой из-за графства Артуа, которая «принесла беду великую в королевство Франции и во многие страны».

Нельзя не отметить дипломатических и военных талантов Роберта. Английский военный историк А. Бёрн называет его «одним из самых талантливых командиров Столетней войны» и «правой рукой» Эдуарда III.

Итак, основные выдающиеся дела Роберта Артуа таковы:

• Участие в развязывании Столетней войны.
• Талантливое командование английскими войсками в этой войне.
• Участие в возведении на французский престол Филиппа VI Валуа.

Нужно также отметить, что борьба Роберта с тёткой из-за графства Артуа, хотя оказала влияние на формирование его личности и предопределила его дальнейшую судьбу, но в истории французского королевства заметного следа не оставила.

Характеристики

Жан Фруассар называет Роберта «учтивым, храбрым и славным рыцарем».

Семья и дети

Жена: с 1318 года Жанна де Валуа (1304—1363), дочь Карла Французского, графа Валуа, единокровная сестра короля Филиппа VI. После изгнания Роберта из Франции его жена была сослана в Нормандию, затем заточена в Немурском замке, впоследствии переведена в крепость Шато-Гайар. Сведения о её дальнейшей судьбе разнятся, согласно одним источникам она провела в заточении всю оставшуюся жизнь, по другим вместе со своими детьми была освобождена в 1350 году после восшествия на престол Иоанна Доброго. Дети:

• Луи (1320 — 25 августа 1326)
• Жан Безземельный (1321—1387), граф д'Э
• Жанна (1323—1324)
• Жак (1325 — 1 мая 1347)
• Роберт (1326 — 1 мая 1347)
• Шарль д’Артуа (1328—1385), граф де Лонгвиль и де Пезенак

Традиционно у Роберта указывалась еще дочь Екатерина (ум.1368), жена с 1320 Жана II де Понтье (ум. 16 января 1340), графа де Понтье и д’Омаль. Но она вышла замуж в 1320 году, а Роберт и Жанна поженились в 1318 году. Поэтому Екатерина скорее всего была не дочерью, а сестрой Роберта.

Интересные факты

• История с цаплей, которую Роберт преподнёс королю Эдуарду III, над которой тот поклялся решительно вести войну с Францией, вошла во многие романтические и исторические произведения, она подробно описана Фруассаром; у Й. Хейдиги есть баллада, посвящённая этому событию. Один из старинных авторов описывает это событие таким образом:

В начале осени 1338 года, когда лето склонялось к осени, когда весёлые птицы потеряли голос, когда умирают розы, когда деревья обнажаются, когда дороги усыпаются листьями, Эдуард был в Лондоне, в своем дворце, окруженный герцогами, графами, пажами и молодыми людьми. Роберт д’Артуа, укрывшийся в Англии, был на охоте, потому что вспоминал о милой Франции, откуда он был изгнан. Он нёс им самим вскормленного сокола, и летал сокол по рекам, пока не поймал цаплю. Роберт возвратился в Лондон, приказал зажарить цаплю, положил её на серебряное блюдо, накрыл его другим и отправился в королевскую залу пиршества в сопровождении двух менестрелей и одного гитариста, и Роберт воскликнул: «Расступитесь, пустите храбрецов, вот жаркое храбрым… Цапля самая трусливая птица, тени своей боится. Я дам цаплю тому из вас, кто всех трусливее; стало быть, её надо отдать Эдуарду. Он лишён наследия прекрасной Франции, которая неотъемлемо ему принадлежит; но он согрешил в сердце своём и за трусость умрёт без царства». Эдуард покраснел от гнева, сердце его содрогнулось; он поклялся Богом Рая и Богородицей, что до истечения шести месяцев вызовет на бой короля Филиппа.

—

.

• Дрюон отмечает дальнее родство (через семью Фиенн) Роберта Артуа с графом Мортимером.
• Морис Дрюон, очень достоверно описавший биографию Роберта Артуа в своих романах, незначительно отступил от истины в следующих случаях:
  • Когда Роберт был в 1316 году заточён в тюрьму, его освободили не в январе 1317 года, в связи с коронацией Филиппа V, как представляет Дрюон, а позже — 25 марта.
  • Мать Роберта, Бланка Бретонская, умерла в 1327 году. Следовательно, он не мог использовать её в политической борьбе 1328 года за права Филиппа VI на французский престол, как это описывает Дрюон в романе «Лилия и лев».
  • Сообщница Роберта в борьбе за графство Артуа Беатриса д’Ирсон не была убита по его приказу после предательства, а сожжена на костре по обвинению в колдовстве .
  • Роберт не был главнокомандующим английских войск в Бретани, а только начальником штаба, общее командование осуществлял граф Нортхэмптон.
  • Роберт не был смертельно ранен во время осады Ванна, ему удалось захватить этот город, он погиб позднее, после отступления.

См. также

• Артуа — историческая область на северо-востоке Франции и графство на её территории (с 1405 года года графами Артуа были герцоги Бургундские).

Литература

• Бёрн А. Битва при Креси. М.: Центрполиграф, 2004.

Ссылки

• [francehistory.narod.ru/drevo/artua.html Графы Артуа/История королевской Франции]
• [knights14.narod.ru/11.htm Нравы и обычаи рыцарства]
• [fmg.ac/Projects/MedLands/NORTHERN%20FRANCE.htm#_Toc156901810 Foundation for Medieval Genealogy]  (англ.)
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/kapetinger_artois_grafen_von/robert_3_graf_von_artois_1342.html Robert III. Graf von Artois]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Роберт III д’Артуа

Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал: