Роберт II (король Франции)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт II Благочестивый
фр. Robert II le Pieux<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Роберт II Благочестивый</td></tr>

король Франции
25 декабря 987 года (совместно с отцом Гуго Капетом),
24 октября 996 года (самостоятельно) — 20 июля 1031 года
Коронация: 25 декабря 987 года, Орлеан
Предшественник: Гуго Капет
Преемник: Генрих I
 
Рождение: 27 марта 972(0972-03-27)
Орлеан, Франция
Смерть: 20 июля 1031(1031-07-20) (59 лет)
Мелюн, Франция
Место погребения: Базилика Сен-Дени, Париж, Франция
Род: Капетинги
Отец: Гуго Капет
Мать: Аделаида Аквитанская.
Супруга: 1-я: Сусанна Итальянская,
2-я: Берта Бургундская,
3-я: Констанция Арльская
Дети: От 3-го брака:
сыновья: Гуго Магнус, Генрих I, Роберт I, Эд
дочери: Адвиса, Адела, Констанция, Аделаида?, Беатриса?
бастард:
сын: Рауль

Роберт II Благочестивый (фр. Robert II le Pieux; 27 марта 972, Орлеан — 20 июля 1031, Мелён) — король Франции из династии Капетингов, правивший в 996 — 1031 годах. Сын короля Гуго Капета и Аделаиды Аквитанской.





Биография

Происхождение и ранние годы

Роберт был единственным сыном в семье, где кроме него было ещё трое дочерей. Его отец Гуго Капет принадлежал к могущественному роду Робертинов и унаследовал от своего отца графства Парижское и Орлеанское (956 год), а в 960 году стал ещё и герцогом франков. Роберт родился в 972 году и получил прекрасное для своего времени образование: под руководством известного интеллектуала Герберта Орильякского он изучал в Реймсе «свободные искусства» вместе с рядом других представителей аристократической молодёжи[1][2].

Король-соправитель

После гибели в мае 987 года бездетного монарха Людовика Ленивого из династии Каролингов отец Роберта был избран королём. Уже через 5 месяцев после собственного помазания на царство Гуго короновал в Орлеане, в церкви Сент-Круа, и своего пятнадцатилетнего сына (декабрь 987 года), сделав его тем самым своим формальным соправителем[3]. По официальной версии это была предосторожность на случай смерти монарха в походе против мавров[4][5]. На деле Гуго, ставший королём по решению князей, стремился таким образом закрепить престол за своим наследником, не допустив нового переизбрания короля после своей смерти[6].

В последующие годы Роберт участвовал в войне с претендовавшим на престол Карлом Лотарингским; в частности, пытался отбить у него Лан, но безуспешно[7]. В 988 году отец женил его на дочери Беренгара Иврейского Розалии: эта дама была старше своего жениха на 12-20 лет и впервые вышла замуж ещё до рождения своего второго мужа[8], но её приданым были Монтрёй и Понтьё, к тому же Роберт стал вследствие этого брака отчимом малолетнего графа Фландрского Бодуэна IV. Несмотря на столь очевидные выгоды, этот брак оказался неудачным (Рихер Реймсский называет главной причиной этого разницу в возрасте[9]). Уже спустя год Роберт отослал от себя жену, а сразу после смерти отца добился и формального развода[10].

Королевство

К правлению Роберта II относится ряд бедствий, охвативших всю Францию. Это первая известная из источников эпидемия болезни огонь святого Антония, прокатившаяся в 997 году с востока на запад через всё королевство[11], а также страшный голод 1012 - 1016 годов. Рауль Глабер пишет: «Жестокий голод, длившийся пять лет, распространился по всему римскому миру до такой степени, что нельзя найти ни одной области, которая не была бы поражена нищетой и нехваткой хлеба; большая часть населения умерла от голода»[12]. В 1030 году это бедствие возобновилось в ещё больших масштабах[13].

Отношения с вассалами

После смерти отца в 996 году Роберт II стал единственным королём Франции. С некоторыми из своих могущественных вассалов он поддерживал хорошие отношения в течение всего правления; союзниками Роберта были герцог Нормандии Ричард II Добрый и герцог Аквитании Гильом V Великий[14]. При этом король фактически не имел контроля над большей частью страны, и его попытки расширить своё влияние за пределы домена, включавшего только земли вокруг Парижа и Орлеана, как правило, оказывались неудачными.

В конце 1002 года, после смерти своего дяди Эда-Генриха, герцога Бургундского, Роберт смог на время присоединить Бургундию к владениям короны[15]. Но он встретил сильное сопротивление со стороны местной знати, возглавленное графом Отто Гильомом, пасынком Эда Генриха, тоже претендовавшим на герцогский титул. После долгой борьбы, в которой Роберта поддержал нормандский герцог, король был вынужден сохранить самостоятельность Бургундии, передав её в 1016 году своему сыну Генриху. Граф Отто Гильом в обмен на отказ от своих претензий получил ряд бургундских ленов (Бомон, Ошере, Фувен).

Схожие цели Роберт преследовал в Шампани после смерти около 1020 года не имевшего наследников графа Мо и Труа Стефана. Обширные владения последнего примыкали к королевскому домену с востока, так что их приобретение заметно усилило бы позиции Роберта. Но другим претендентом на Шампань стал кузен покойного графа Эд II де Блуа, сын второй жены короля от её первого брака и самый опасный из соперников Роберта; противодействие его усилению было важнейшей задачей короны[16].

В 1023 году Эд установил свой контроль над Мо и Труа. В ответ Роберт добился осуждения графа Блуа архиепископом реймсским, занял принадлежавшее ему графство Дрё и заключил союз с императором Генрихом II. Но тот умер уже в следующем году, и тогда Роберт изменил свои планы: он примирился с Эдом Блуаским, признав его графом Шампани, и попытался использовать германское междуцарствие, чтобы отвоевать Лотарингию. Союзником короля должен был стать Гильом Аквитанский, которому итальянцы предложили королевскую корону; но Гильом это предложение отклонил, а в Германии быстро выбрали нового короля. В результате Роберт не получил ни Лотарингию, ни Шампань, а его земли оказались стиснуты с двух сторон владениями ещё более могущественного, чем раньше, вассала — Эда Блуаского, начавшего организовывать своё шампанское государство[17].

Бессилие короля убедительно показывают события 1008 года, когда во время охоты прямо на глазах у короля группой вооружённых людей был убит его пфальцграф Гуго де Бове. Роберт не смог наказать убийц, так как несомненный виновник в организации преступления — граф анжуйский Фульк Нерра — просто отказался явиться в суд по вызову своего сюзерена[18].

Отношения с церковью и проблемы внутри семьи

Сразу по своём восшествии на престол Роберт уладил конфликт вокруг реймсской кафедры, в котором противником французской короны было папство: поддерживавший когда-то Карла Лотарингского Арнульф получил свободу и снова стал архиепископом, а занимавший кафедру при Гуго Герберт Орильякский уехал ко двору Оттона III.

Решение церковных проблем король использовал для того, чтобы развестись с женой. В силу своего возраста (видимо, более сорока лет) Сусанна Итальянская уже не могла иметь детей, а Роберту был нужен наследник. После расторжения брака король женился на Берте Бургундской, сестре короля Бургундии Рудольфа III и вдове Эда I Блуаского (997 год). Семейная жизнь была на этот раз более счастливой; французский историк Э.Поньон даже называет Роберта единственным человеком той эпохи, который любил свою жену[19]. Но Берта приходилась мужу троюродной сестрой (их общим прадедом был Генрих Птицелов), к тому же Роберт был крёстным отцом одного из сыновей Берты от первого брака, что с точки зрения церкви считалось ещё более близким родством. Поэтому папа Григорий V объявил брак недействительным и, когда Роберт, несмотря на это постановление, не захотел расстаться с Бертой, отлучил его в 998 году от церкви[20], а позже приговорил к семи годам покаяния и даже пригрозил проклятием. Король долгое время игнорировал всё это и исправно посещал богослужения. Но после того, как Берта родила мёртвого ребёнка, Роберт был вынужден заключить новый брак, чтобы продолжить династию[21].

Третьей женой короля стала в 1003 году Констанция Арльская, дочь графа Прованса Гильома I, амбициозная и злобная женщина[5]. Сначала она подчинила себе короля, но из-за несходства характеров отношения между супругами так испортились, что Роберт, несмотря на своё благочестие, некоторое время открыто жил в двойном браке, пытаясь при этом получить от папы римского позволение снова соединиться с Бертой[22][23]. Эта двусмысленная ситуация сохранялась, несмотря на то, что Констанция рожала детей, до 1010 года, когда Берта умерла.

Роберт и сыновья

Констанция Арльская родила Роберту четверых сыновей. Уже в 1017 году, когда старшему сыну, Гуго Магнусу, было всего 10 лет, Роберт организовал его коронацию в Компьени и сделал Гуго своим формальным соправителем. Это было продолжением традиции, заложенной Гуго Капетом, но инициатива принадлежала королеве[5]. По мере взросления юный король начинал требовать предоставления ему реальных властных функций, а его отношения с матерью испортились: Констанция начала плести интриги в пользу своего третьего сына Роберта, которого она хотела видеть на престоле. В результате Гуго Магнусу и его брату Генриху пришлось оставить двор и вести жизнь бродячих рыцарей, занимаясь даже разбоем. Гуго погиб восемнадцатилетним в 1025 году (вероятно, из-за несчастного случая); Генрих позже всё-таки примирился с отцом и был признан наследником, несмотря на противодействие королевы. 14 мая 1027 года в Реймсе Генрих был коронован.

В 1030 году, всего за год до смерти отца, Генрих и Роберт совместно восстали против него (вероятно, из-за интриг матери). Принцы бежали в Бургундию, где заключили союз со своим зятем, графом Рено Неверским. Этот мятеж быстро закончился примирением.

Мир Божий

Роберт возглавил начавшееся во время его правления движение, целью которого было ограничение во времени междоусобных войн и сокращение числа жертв таких конфликтов. Король организовал ряд ассамблей мира, в которых участвовали бароны, священнослужители и крестьяне; в 1024 году в Эри в Бургундии он созвал первую всеобщую ассамблею, куда съехались люди из разных частей королевства. На таких собраниях заключались договоры о «Мире Господнем», обязывавшем воюющие стороны щадить духовенство, женщин, бедняков и их имущество, а также о «Божьем перемирии», длившемся с пятницы по воскресенье, весь период Великого Поста и охватывавшем ещё некоторые дни года[24].

Смерть

Король Роберт умер 20 июля 1031 года в Мелёне от лихорадки в возрасте 59 лет. Он был погребён в Сен-Дени. Несмотря на принятые им меры, его сыновья сразу после его смерти начали войну за корону.

Личность

Прозвище «Благочестивый» Роберт получил от своего посмертного биографа Эльго де Флёри, утверждавшего, что король пытался молитвами и умерщвлением плоти искупить совершённый им грех кровосмешения[25][26].

Источники называют Роберта «сведущим в Господе»[27]. «Он так любил Священное Писание, что не мог провести ни дня без чтения псалмов и громко обращался к Богу с молитвами святого Давида»[28]. Именно для Роберта Адальберон Ланский написал свою поэму «Carmen ad Rotbertum regem Francorum», где одним из первых описал устройство средневекового общества[29]. Король читал также богословские трактаты, участвовал в церковных соборах, на которых обсуждались разнообразные вопросы, пел с монахами в аббатстве Сен-Дени и следил за тем, чтобы литургию служили по всем правилам[30]. Назначая новых прелатов и аббатов, он руководствовался часто не знатностью претендентов, а тем, насколько они соответствуют идее христианской добродетели[31]. Хронисты перечисляют щедрые пожертвования короля церквям и упоминают его обыкновение давать милостыню нищим[32]. Из благочестия Роберт прощал заговорщиков и других преступников и даже оставил однажды без наказания вора, сорвавшего золотое украшение с его одежды[33].

Роберт II пытался лечить больных с помощью наложения рук и благословения и стал таким образом основателем традиции, жившей во Франции до конца монархии; при этом, хотя и очевиден политический смысл такого «целительства» как обоснования династической легитимности, нет сомнений в том, что король верил в свою чудотворную силу[34].

Свой интерес к религиозным проблемам король продемонстрировал во время орлеанского процесса над еретиками в 1022 году. Главными фигурантами этого дела стали два священника, пользовавшиеся расположением Роберта, которые, видимо, примкнули к секте катаров[35]. Монарх возглавил расследование и лично приложил все усилия, чтобы вернуть еретиков к «истинной вере», а затем присутствовал на судебном процессе, закончившемся осуждением тринадцати человек и их сожжением на костре[36]. Таким образом, Роберт Благочестивый стал первым монархом своей эпохи, занимавшимся проблемой ереси.

Роберт поддержал еврейские погромы в Орлеане, вызванные уверенностью в том, что евреи собираются разрушить церковь Гроба Господня в Иерусалиме[37].

Семья

У Гуго Капета в начале его царствования были планы женить сына на сестре византийских императоров Василия II и Константина VIII, но этот брак не был заключён; неизвестно даже, отправил ли Гуго соответствующее послание[38][39].

Роберт Благочестивый был последовательно женат на Сусанне (Розалии) Итальянская (955 — 7 февраля 1003; брак был заключён в 988 году и расторгнут в 996), Берте Бургундской (964 — 16 января 1010; дата брака - 997 год) и Констанции Арльской (986 — 25 июля 1032; дата брака - 1003 год). Все его дети родились от третьей жены. Это были:

  • Адвиза (1003 — не ранее 1063), с 1016 года замужем за Рено I, графом де Невер. Этот брак стал частью компромисса Роберта с бургундской знатью; Рено получил графство Осер в качестве приданого[40].
  • Гуго Магнус (1007 — 17 сентября 1025), соправитель отца, коронованный 9 июня 1017 года
  • Генрих I (4 мая 1008 — 4 августа 1060), — король Франции.
  • Адела (1009 — 5 июня 1063), замужем за: (1) герцогом Нормандии Ричардом III (1027 год); (2) графом Фландрии Балдуином V (1028 год).
  • Роберт I (1011 — 21 марта 1076), герцог Бургундии с 1032 года, родоначальник Старшего Бургундского дома, правившего герцогством Бургундским в 1032—1361 годах, и предок по мужской линии всех королей Португалии.
  • Эд (10131056).
  • Констанция (1014 — неизв.), замужем за Манассией (10001037), графом де Даммартен.
  • (возможная дочь) Аделаида (1014 — 8 января 1079).
  • (возможная дочь) Беатриса (? — 1072).

Кроме того, Роберт имел, по крайней мере, одного бастарда — Рауля, ставшего архиепископом Буржским.

Предки

Роберт II (король Франции) — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Роберт Сильный
 
 
 
 
 
 
 
Роберт I, король западных франков
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Аделаида Турская
 
 
 
 
 
 
 
Гуго Великий
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Герберт I де Вермандуа
 
 
 
 
 
 
 
Беатриса де Вермандуа
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гуго Капет
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Оттон I Светлейший
 
 
 
 
 
 
 
Генрих I Птицелов
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гедвига Франконская
 
 
 
 
 
 
 
Эдвига Саксонская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Дитрих фон Рингельхайм
 
 
 
 
 
 
 
Матильда Вестфальская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рейнхильда
 
 
 
 
 
 
 
Роберт II
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рамнульф II де Пуатье
 
 
 
 
 
 
 
Эбль де Пуатье
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гильом III Аквитанский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Эрембурга
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Адель Аквитанская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ярл Рёгнвальд из Мёри
 
 
 
 
 
 
 
Роллон
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Хильд
 
 
 
 
 
 
 
Адель Нормандская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Поппа де Байё
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

Напишите отзыв о статье "Роберт II (король Франции)"

Примечания

  1. Дюби Ж., 2002, 49.
  2. Поньон Э., 1999, 54, 227.
  3. Л.Тейс. Наследие Каролингов. С. 201.
  4. Лот Ф., 2001, 175.
  5. 1 2 3 Пти-Дютайи Ш., 1938, 26.
  6. Пти-Дютайи Ш., 1938, 25-26.
  7. Лот Ф., 2001, 181, 185, 187.
  8. [fmg.ac/Projects/MedLands/NORTHERN%20ITALY%20900-1100.htm#RozalaM1ArnoulIIFlandresM2RobertIIFrance Сусанна Итальянская на сайте FMG]
  9. Рихер Реймсский, 1997, IV, 87.
  10. Detlev Schwennicke. Europäische Stammtafeln: Stammtafeln zur Geschichte der Europäischen Staaten. B. II. Marburg, 1984. Tafel 11.
  11. Поньон Э., 1999, 43.
  12. Поньон Э., 1999, 40.
  13. Поньон Э., 1999, 41.
  14. Пти-Дютайи Ш., 1938, 15.
  15. Пти-Дютайи Ш., 1938, 17.
  16. Дюби Ж., 2001, 44.
  17. Блок М., 2003, 417.
  18. Поньон Э., 1999, 309.
  19. Поньон Э., 1999, 158.
  20. Дюби Ж., 2001, 137.
  21. Поньон Э., 1999, 308.
  22. S. C. Saar. Ehe - Scheidung - Wiederheirat. Zur Geschichte des Ehe- und des Ehescheidungsrechts im Frühmittelalter (6.-10. Jahrhundert). Lit Verlag 2002. ISBN 3-8258-3081-0. S. 436.
  23. Поньон Э., 1999, 309-310.
  24. Поньон Э., 1999, 140-141.
  25. Дюби Ж., 2001, 14.
  26. Л.Тейс. Наследие Каролингов. С. 249 - 250.
  27. Блок М., 2003, 85.
  28. Дюби Ж., 2002, 46.
  29. Поньон Э., 1999, 103.
  30. Дюби Ж., 2002, 77.
  31. Поньон Э., 1999, 181-182.
  32. Дюби Ж., 2002, 74, 79.
  33. Поньон Э., 1999, 311.
  34. Блок М. Короли-чудотворцы. М., 1998. С. 158.
  35. Карсавин Л., 2007, 13.
  36. Поньон Э., 1999, 110-113.
  37. [books.google.com/books?q=king+Robert+II+of+France+jews+forced&btnG=Search+Books The Complete Jewish Guide to France].
  38. Лот Ф., 2001, 176.
  39. Поньон Э., 1999, 305.
  40. P. Van Kerrebrouck. Les Capétiens 987-1328, Villeneuve d'Asq, 2000. Р. 58.

Литература

  • Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X—XIII веков. М., 1938.
  • Рыжов К. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/monarhi2/197.php Роберт II Капетинг] // Все монархи мира. Западная Европа. — М.: Вече, 1999. — 656 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-7838-0374-X.
  • Christian Pfister: Etudes sur le règne de Robert le Pieux (996—1031) (= Bibliothèque de l’École des hautes études. Sciences philologiques et historiques Bd. 64). Vieweg, Paris 1885, (Auch Nachdruck: Slatkine Reprint, Genf 1974), (Veraltete, aber sehr gründliche Untersuchung).
  • Joachim Ehlers: Geschichte Frankreichs im Mittelalter. Kohlhammer, Stuttgart u. a. 1987, ISBN 3-17-009801-2.
  • Hans-Henning Kortüm: Robert II. 996—1031. In: Joachim Ehlers, Heribert Müller, Bernd Schneidmüller (Hrsg.): Die französischen Könige des Mittelalters. Von Odo bis Karl VIII. 888—1498. Beck, München 1996, ISBN 3-406-40446-4, S. 87-98.
  • Lewis, Andrew W. «Anticipatory Association of the Heir in Early Capetian France.» The American Historical Review, Vol. 83, No. 4. (Oct., 1978), pp 906–927.
  • Jessee, W. Scott. «A missing Capetian princess: Advisa, daughter of King Robert II of France». Medieval Prosopography, 1990.
  • Nolan, Kathleen D. Capetian Women, 2003.
   Короли и императоры Франции (987—1870)
Капетинги (987—1328)
987 996 1031 1060 1108 1137 1180 1223 1226
Гуго Капет Роберт II Генрих I Филипп I Людовик VI Людовик VII Филипп II Людовик VIII
1226 1270 1285 1314 1316 1316 1322 1328
Людовик IX Филипп III Филипп IV Людовик X Иоанн I Филипп V Карл IV
Валуа (1328—1589)
1328 1350 1364 1380 1422 1461 1483 1498
Филипп VI Иоанн II Карл V Карл VI Карл VII Людовик XI Карл VIII
1498 1515 1547 1559 1560 1574 1589
Людовик XII Франциск I Генрих II Франциск II Карл IX Генрих III
Бурбоны (1589—1792)
1589 1610 1643 1715 1774 1792
Генрих IV Людовик XIII Людовик XIV Людовик XV Людовик XVI
1792 1804 1814 1824 1830 1848 1852 1870
Наполеон I (Бонапарты) Людовик XVIII Карл X Луи-Филипп I (Орлеанский дом) Наполеон III (Бонапарты)

Отрывок, характеризующий Роберт II (король Франции)

– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.