Робинсон, Генри Пич
| Генри Пич Робинсон | |
| англ. Henry Peach Robinson | |
 Генри Пич Робинсон | |
| Имя при рождении: |
Генри Пич Робинсон |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Ладлоу, графство Шропшир, Великобритания |
| Дата смерти: |
21 февраля 1901 (70 лет) |
| Место смерти: |
Танбридж Уэллс, графство Кент, Великобритания |
| Подданство: | |
| Гражданство: |
|
| Жанр: |
фотография, живопись, портрет, жанровая сцена |
| Стиль: | |
| Влияние: | |
Генри Пич Робинсон (англ. Henry Peach Robinson, 9 июля 1830, Ладлоу, графство Шропшир, Великобритания — 21 февраля 1901, Танбридж Уэллс, графство Кент, Великобритания[1]) — английский художник и фотограф, близкий к прерафаэлитам.
Содержание
Биография
Фотограф родился и провёл детство в Ладлоу, был младшим из шести детей. Его отец Джон Робинсон был школьным учителем[2]. Он получил первоначальное образование в Академии Горацио Рассела в родном Ладлоу. В тринадцать лет он стал заниматься живописью и графикой у местного художника Richard Penwarne (занятия продолжались только один год), впоследствии стал учеником книготорговца и печатника Ричарда Джонса.
В 1850—1852 годах работал в книготорговых фирмах Benjamin Maund и Whittaker & Co, при этом продолжал заниматься живописью в качестве хобби. В 1852 году он выставил свою картину «On the Teme Near Ludlow» в Королевской Академии художеств[3] и познакомился с фотографией, начав занятия ей с Hugh Welch Diamond. В 1857 году открыл собственную фотостудию в Лимингтоне[4]. Студия занималась портретными фотографиями. В 1859 году он женился на Selina Grieves, дочери химика из Ладлоу. Впоследствии у них родились четыре дочери.
В 1864 году закрыл студию на время из-за плохого состояния здоровья, вызванного воздействием токсичных фотохимикатов. Робинсон в возрасте тридцати четырёх лет тяжело заболел.
Робинсон переехал в Лондон, где создал теоретические работы «Изобразительный эффект в фотографии», «Рекомендации по композиции и светотени для фотографов»; они были опубликованы в 1868 году. Генри Пич Робинсон одним из первых изложил принципы пикториализма в своих книгах[5]. Робинсон считал фотографию не документом, а произведением искусства. Призывал смешивать реальность и живопись в процессе обработки снимков.
Примерно в это же время его здоровье улучшилось настолько, чтобы открыть новую студию в Танбридж Уэллс совместно с Nelson King Cherrill. Партнерство с ним прекратилось в 1875 году, Робинсон продолжал дело сам до 1888 года.
Он умер и был похоронен в Танбридж Уэллс в начале 1901 года.
Организаторская деятельность
В 1856 году Генри Пич стал одним из организаторов Фотографического общества в Бирмингеме. В 1870 году Робинсон стал вице-президентом Королевского фотографического общества. После внутренних распрей, охавтивших это общество, он ушел в отставку в 1891 году, чтобы стать одним из первых членов конкурирующего с ним общества The Brotherhood of the Linked Ring, в котором он был активен до 1897 года, когда он был избран почетным членом Королевского фотографического общества. Он был приглашен в качестве Председателя Photographic Convention of the United Kingdom в 1891 году, но, как он описал позже:
«Я был вынужден отказаться, зная, что я не мог выполнять свои обязанности, так, как они должны быть выполнены, имея дефект голоса, который не позволил бы мне зачитывать мои собственные выступления».— Presidential address by H.P. Robinson to the Photographic Convention of the United Kingdom[6]
Впоследствии он принял на себя эти обязанности президента в 1896 году, но его президентские речи зачитывали коллеги.
Особенности творчества
Робинсон в книге «Изобразительный эффект в фотографии» утверждал:
«Любой обман, трюк и колдовство любого сорта открыты для фотографа. Можно сделать очень много и создать прекрасные картины, смешивая в фотографии реальное и искусственное»— Robinson H. P. Picture-Making By Photography.[7]
Робинсон часто составлял изображение из нескольких отдельных негативов (одна из первых форм фотомонтажа). Фотография «Джульетта с флаконом яда» (1857) сделана из из нескольких отдельных снимков, сведённых воедино. Робинсон сравнил изготовление этой фотографии с легендарным соединеним лучших черт пяти юных красавиц Зевксисом Кротонским, чтобы написать портрет Елены Троянской. Робинсон обычно имитировал уличные снимки в своём ателье. Персонажей часто исполняли профессиональные актёры («Леди Шалотт», 1861, и «Осень», 1863). Фотография «Угасание» («Fading Away», 1858), которая изображает умирающую девушку среди родственников, была также создана из пяти разных негативов. Критики заявили, что эта фотография Робинсона паразитирует на сочувствии к горю умирающей девушки и её родственников. Робинсона также критиковали за постановочность композиций и за лабораторные манипуляции над негативами. Критика утихла после того, как фотокартина «Угасание» была одобрена принцем Альбертом, который купил её копию и после этого стал ценителем и постоянным покупателем фотокартин Робинсона[8].
Большое значение фотограф придавал композиции. Сохранились его карандашные наброски к будущим фотографиям. В отдельных случаях, сделав снимок, он изготовлял отпечаток и пририсовывал вручную к нему набросок композиции всей картины. Затем искал соответствующую натуру и после этого делал недостающие снимки для окончательной композиции.
Робинсон следовал принципам живописи прерафаэлитов, был под сильным влиянием эстетических взглядов Джона Рёскина и картин Джона Тёрнера[9], находя простые объекты, которые становились предметом художественного отображения. Близок по своим принципам художественной фотографии Робинсону был Оскар Густав Рейландер, с которым он неоднократно консультировался.
Впоследствии фотограф отказался от постановочных фотографий.
Основные труды
- Robinson H. P. Pictorial Effect in Photography: Being Hints On Composition And Chiaroscuro For Photographers. London: Piper & Carter, 1869.
- Robinson H. P. and William de Wiveleslie Abney. The Art And Practice of Silver Printing. NY: E. & H.T. Anthony & Co., 1881.
- Robinson H. P. Picture-Making By Photography. London: Hazell, Watson, & Viney, 1889.
- Robinson H. P. Art photography in short chapters London: Hazell Watson & Viney. 1890.
- Robinson H. P. Photography as a business. Bradford [Eng.] Percy Lund. 1890.
- Robinson H. P. The Studio And What To Do in It. London: Piper & Carter, 1891.
- Robinson H. P. The elements of a pictorial photograph. Bradford : Percy Lund & Co. 1896.
- Robinson H. P. Catalogue of pictorial photographs. Ralph W. Robinson. Redhill, Surrey. 1901.
Галерея
- Robinson Elaine.jpg
Генри Пич Робинсон. Элейна из Астолата рассматривает щит Ланселота, 1859
- Henry Peach Robinson - She Never Told Her Love - Google Art Project.jpg
Генри Пич Робинсон. Она никогда не рассказывала о своей любви, 1857
- Henry Peach Robinson (British - When the Day's Work is Done - Google Art Project.jpg
Генри Пич Робинсон. Конец дня, 1877
- Henry Peach Robinson - Little Red Riding Hood Arrives at the Door of Her Grandmother's House.jpg
Генри Пич Робинсон. Красная Шапочка у двери дома её бабушки, 1858
- Henry Peach Robinson, Lady of Shalott.jpg
Генри Пич Робинсон. Леди Шалотт, 1861
- Robinson autumn.jpg
Генри Пич Робинсон. Осень, 1863
Напишите отзыв о статье "Робинсон, Генри Пич"
Примечания
- ↑ [global.britannica.com/biography/Henry-Peach-Robinson Henry Peach Robinson. British photographer. Britannica.]
- ↑ Harker, Margaret F. (Margaret Florence) (1988), Henry Peach Robinson : master of photographic art, 1830—1901, B. Blackwell, ISBN 978-0-631-16172-1.
- ↑ The Photogram. March 1895. Р. 81.
- ↑ [www.npg.org.uk/collections/search/person/mp105088/henry-peach-robinson?search=sas&sText=henry+peach+robinson&OConly=true Henry Peach Robinson (1830—1901), Photographer. National Portrait Gallery, London.]
- ↑ [www.rosphoto.com/history/piktorializm_zapechatlenie_prekrasnogo-4057 Кристина Бесстрашнова. Пикториализм: запечатление прекрасного. RosPhoto.]
- ↑ Presidential address by H.P. Robinson to the Photographic Convention of the United Kingdom, July 13th 1896. British Journal of Photography. July 17th 1896. Р. 454.
- ↑ [photoisland.net/pi_hist_text.php?lng=1&hist_id=156 Высоков Андрей. Генри Пич Робинсон. РhotoIsland.]
- ↑ [iledebeaute.ru/o_muzhchinah/2013/7/25/35777/ Ника Смородина. Генри Робинсон: "Новый мир открыт для того, кто научится различать и чувствовать красивые и тонкие гармонии…". Иль де Боте.]
- ↑ John Taylor. Henry Peach Robinson and Victorian theory, History of Photography, 3:4. 1979. Р. 295—303
Ссылки
Отрывок, характеризующий Робинсон, Генри Пич
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
