Робинсон, Ларри

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Робинсон, Лэрри»)
Перейти к: навигация, поиск
Ларри Робинсон
Позиция

защитник

Рост

196 см

Вес

102 кг

Хват

левый

Прозвище

Большая птица (англ. Big Bird)

Гражданство

Канада

Родился

2 июня 1951(1951-06-02) (72 года)
Уинчитстер, Онтарио, Канада

Драфт НХЛ

В 1971 году выбран во 2-м раунде под общим 20-м номером клубом «Монреаль Канадиенс»

В зале славы с 1995 года
Игровая карьера
Тренерская карьера
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Робинсон.

Ларри Кларк Робинсон (англ. Larry Clark Robinson; 2 июня 1951, Уинчитстер, провинция Онтарио, Канада) — канадский хоккеист, защитник, выступал за команды «Монреаль Канадиенс», «Лос-Анджелес Кингз».

В НХЛ провёл 1383 матча, забросил 208 шайб, сделал 750 результативных передач. За высокий рост, 193 см, получил от болельщиков прозвище «Большая птица». Входил в состав знаменитой «Большой тройки» защитников «Монреаль Канадиенс», в которой были Серж Савар и Ги Лапуэнт.

Робинсон дебютировал в «Монреаль Канадиенс» в 1971 году, вместе с ним в команде появился Ги Лафлёр. После того как «Монреаль Канадиенс» 4 раза подряд выиграл Кубок Стэнли, многие хоккеисты начали заканчивать свою карьеру. Ушли Иван Курнуайе, Кен Драйден, Ги Лафлёр, Серж Савар и Ги Лапуэнт, покинул клуб и тренер Скотти Боумен. Многие считали, что время Робинсона подошло к концу и ему пора подумать о завершении карьеры. В НХЛ шло время нового хоккея, четыре года подряд Кубок Стэнли выигрывал «Нью-Йорк Айлендерс», потом пришло время «Эдмонтон Ойлерз»; «Монреаль Канадиенс» уже не воспринимали всерьёз. В 1986 году Ларри Робинсон и его давний партнёр Боб Гейни, а также молодой вратарь Патрик Руа выиграли Кубок Стэнли. Робинсон принял предложение перейти в «Лос-Анджелес Кингс», где играл вместе с такими мастерами, как Уэйн Гретцки и Яри Курри. Отыграв три сезона, Робинсон решил завершить карьеру игрока. Ему принадлежит рекорд — 20 подряд сезонов участия в играх плей-офф за Кубок Стэнли, при этом 17 из них в составе «Монреаль Канадиенс». Является также обладателем другого абсолютного рекорда — +730 за карьеру по показателю «плюс-минус»[1].

Ларри Робинсон был хорошо известен в СССР, он играл за сборную Канады на Кубках Канады и на Kубке Вызова. Также он принял участие в чемпионате мира 1981 года, где был признан лучшим защитником и включен в символическую сборную чемпионата, несмотря на то, что сборная Канады на этом турнире осталась без медалей. Сам Робинсон считал, что видел на поле, кроме партнёров по большой тройке, двух великих защитников: это Бобби Орр и Вячеслав Фетисов.

Карьера тренера также складывалась удачно, его давний партнёр по Монреалю Жак Лемер приглашает его в «Нью-Джерси Девилз», став ассистентом. В 1995 году «Нью-Джерси» впервые выиграл Кубок Стэнли. После этого Робинсон уезжает в Лос-Анджелес, где становится главным тренером. Но три сезона в Калифорнии не принесли ничего, кроме опыта. Ларри Робинсон возвращается в Нью-Джерси и приглашает Вячеслава Фетисова, с которым они в первый совместный сезон выигрывают Кубок Стэнли.

Ларри Робинсон является членом Залa хоккейной славы в Торонто, свитер с его номером 19 висит под сводами Белл Центра.





Достижения

Награды

Статистика

Клубная карьера

Регулярный сезон Плей-офф
Сезон Команда Лига И Г П О Штр И Г П О Штр
1969/70 Броквилл Брэйвз ЮХЛЦК 40 22 29 51 74 — — — — —
1969/70 Оттава M&W Рейнджерс ЮХЛЦК — — — — — 5 2 1 3 2
1970/71 Китченер Рэйнджерс OHA-Jr. 61 12 39 51 65 4 1 2 3 5
1971/72 Нова Скотия Вояджерс АХЛ 74 10 14 24 54 15 2 10 12 31
1972/73 Нова Скотия Вояджерс АХЛ 38 6 33 39 33 — — — — —
1972/73 Монреаль Канадиенс NHL 36 2 4 6 20 11 1 4 5 9
1973/74 Монреаль Канадиенс НХЛ 78 6 20 26 66 6 0 1 1 26
1974/75 Монреаль Канадиенс НХЛ 80 14 47 61 76 11 0 4 4 27
1975/76 Монреаль Канадиенс НХЛ 80 10 30 40 59 13 3 3 6 10
1976/77 Монреаль Канадиенс НХЛ 77 19 66 85 45 14 2 10 12 12
1977/78 Монреаль Канадиенс НХЛ 80 13 52 65 39 15 4 17 21 6
1978/79 Монреаль Канадиенс НХЛ 67 16 45 61 33 16 6 9 15 8
1979/80 Монреаль Канадиенс НХЛ 72 14 61 75 39 10 0 4 4 2
1980/81 Монреаль Канадиенс НХЛ 65 12 38 50 37 3 0 1 1 2
1981/82 Монреаль Канадиенс НХЛ 71 12 47 59 41 5 0 1 1 8
1982/83 Монреаль Канадиенс НХЛ 71 14 49 63 33 3 0 0 0 2
1983/84 Монреаль Канадиенс НХЛ 74 9 34 43 39 15 0 5 5 22
1984/85 Монреаль Канадиенс НХЛ 76 13 34 47 44 12 3 8 11 8
1985/86 Монреаль Канадиенс НХЛ 78 19 63 82 39 20 0 13 13 22
1986/87 Монреаль Канадиенс НХЛ 70 13 37 50 44 17 3 17 20 6
1987/88 Монреаль Канадиенс НХЛ 53 6 34 40 30 11 1 4 5 4
1988/89 Монреаль Канадиенс НХЛ 74 4 26 30 22 21 2 8 10 12
1989/90 Лос-Анджелес Кингз НХЛ 64 7 32 39 34 10 2 3 5 10
1990/91 Лос-Анджелес Кингз НХЛ 62 1 22 23 16 12 1 4 5 15
1991/92 Лос-Анджелес Кингз НХЛ 56 3 10 13 37 2 0 0 0 0
Всего в НХЛ 1384 207 751 958 793 227 28 116 144 211

Международные соревнования

Год Сборная Турнир Место И Г П О Штр
1976 Канада КК 7 0 0 0 0
1979 Сборная НХЛ Выст. — 3 1 0 1 0
1981 Канада ЧМ 4 6 1 1 2 2
1981 Канада КК 7 1 0 1 2
1984 Канада КК 8 1 2 3 2
Всего (осн. сборная) 31 4 3 7 6

Тренерская карьера

Команда Год Регулярный чемпионат Плей-офф
И В П Н ПOT О Итог В П Побед % Итог
ЛА 1995/96 82 24 40 18 – 66 3й в Тихоокеанском дивизионе – – – –
ЛА 1996/97 82 28 43 11 – 67 6й в Тихоокеанском дивизионе – – – –
ЛА 1997/98 82 38 33 11 – 87 2й в Тихоокеанском дивизионе 0 4 0 Поражение в четвертьфинале конференции
ЛА 1998/99 82 32 45 5 – 69 5й в Тихоокеанском дивизионе – – – –
Всего за ЛА 328 122 161 45 – 44.1 – 0 4 0 1 попадание в плей-офф
НДж 1999/00 8 4 4 0 0 (103) 2й в Атлантическом дивизионе 16 7 69.6 Победа в Кубке Стэнли
НДж 2000/01 82 48 19 12 3 111 1й в Атлантическом дивизионе 15 10 60 Поражение в финале
НДж 2001/02 51 21 20 7 3 (95) – – – – (уволен)
Всего за НДж 141 73 43 19 6 60.6 – 31 17 64.6 2 попадания в плей-офф
1 Кубок Стэнли
НДж 2005/06 32 14 13 0 5 (101) – – – – (ушёл в отставку)
Всего за НДж 32 14 13 – 5 51.6 – – – – –
Всего за НДж за карьеру 173 87 56 19 11 59 – 31 17 64.6 2 попадания в плей-офф
1 Кубок Стэнли
Всего 501 209 217 64 11 49.2 – 31 21 59.6 3 попадания в плей-офф
1 Кубок Стэнли

Напишите отзыв о статье "Робинсон, Ларри"

Литература

  • Журнал «Хоккей в России», выпуск № 4, 2007 г.

См. также

Примечания

  1. ↑ [www.nhl.com/ice/careerstats.htm?fetchKey=00002ALLAAHAll&sort=plusMinus&viewName=careerLeadersAllSeasons Career Stats — Regular Season — Career Leaders — Career Plus/Minus]

Ссылки

  • [www.legendsofhockey.net/LegendsOfHockey/jsp/LegendsMember.jsp?mem=P199502 Ларри Робинсон] — биография на [Legendsofhockey.net Legendsofhockey.net]  (англ.)
  • [www.hockeydb.com/ihdb/stats/pdisplay.php?pid=4612 Ларри Робинсон] — статистика на [www.hockeydb.com/ The Internet Hockey Database]  (англ.)
  • [www.eliteprospects.com/player.php?player=23533&lang=en Ларри Робинсон] — статистика на [Eliteprospects.com Eliteprospects.com]  (англ.)
</tr>

Отрывок, характеризующий Робинсон, Ларри


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.