Робсон, Марк
| Марк Робсон | |
| Mark Robson | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Марк Робсон (англ. Mark Robson; 4 декабря 1913, Монреаль — 20 июня 1978, Лондон) — канадский кинорежиссёр и продюсер, двукратный номинант на премию «Оскар».
Содержание
Биография
Марк Робсон родился 4 декабря 1913 года в городе Монреаль, Канада. Когда Марку исполнилось три года, семья переехала в США. Окончил Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, после чего недолгое время работал ассистентом режиссёра в кинокомпании 20th Century Fox. Сменив работу, Робсон отправился в кинокомпанию RKO Pictures, где ему предложили более солидную работу монтажёра.
В 1940 году Робсон помогал тогда ещё начинающему режиссёру Роберту Уайзу в монтаже фильма «Гражданин Кейн». В то же время их обоих замечает авторитетный продюсер и сценарист Вэл Льютон, который и прокладывает им путь к всемирной славе, выделив деньги на режиссёрские дебюты.
На деньги Льютона в 1943 году Робсон снимает свои первые фильмы — чёрно-белые ужастики «Седьмая жертва» и «Корабль-призрак». Оба фильма оказываются успешны в прокате, и в 1949 году Робсон снимает спортивную драму «Чемпион» с Кирком Дугласом и Мэрилин Максвелл в главных ролях, которая выдвигалась на главную награду Венецианского кинофестиваля «Золотой лев», однако проиграла Анри-Жоржу Клузо и его фильму «Манон».
В 1958 году Марк Робсон удостоился первой номинации на престижную премию «Оскар» за режиссуру фильма «Пэйтон Плейс», но проиграл Дэвиду Лину[1]. Та же ситуация произошла и в следующем году, когда Робсон во второй раз номинировался на «Оскар» за фильм «Постоялый двор шестой степени счастья» и проиграл Винсенту Миннелли[2].
Марк Робсон скончался 20 июня 1978 года в Лондоне от инфаркта, снимая фильм «Экспресс-лавина». Его останки захоронены на еврейском кладбище Mount Sinai в Лос-Анджелесе. Режиссёр посмертно удостоен именной звезды на Голливудской «Аллее славы»[3].
Фильмография
|
|
Напишите отзыв о статье "Робсон, Марк"
Примечания
- ↑ [www.oscars.org/awards/academyawards/legacy/ceremony/30th-winners.html The 30th Academy Awards (1958) Nominees and Winners] (англ.). The Academy of Motion Picture and Sciences. Проверено 10 декабря 2011.
- ↑ [www.oscars.org/awards/academyawards/legacy/ceremony/31st-winners.html The 31st Academy Awards (1959) Nominees and Winners] (англ.). The Academy of Motion Picture and Sciences. Проверено 10 декабря 2011.
- ↑ [projects.latimes.com/hollywood/star-walk/mark-robeson/ Mark Robson: Los Angeles Times] (англ.). Los Angeles Times. Проверено 10 декабря 2011.
Ссылки
- Марк Робсон (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Робсон, Марк
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
