Роб-Грийе, Ален

Ален Роб-Грийе
Alain Robbe-Grillet
Дата рождения:	18 августа 1922(1922-08-18)
Место рождения:	Брест, Финистер, Бретань
Дата смерти:	18 февраля 2008(2008-02-18) (85 лет)
Место смерти:	Кан, Кальвадос, Нормандия
Гражданство:	Франция
Род деятельности:	писатель, режиссёр
Направление:	новый роман
Премии:	Премия Фенеона (1953)

Ален Роб-Грийе (фр. Alain Robbe-Grillet; 18 августа 1922, Брест — 18 февраля 2008, Кан) — французский прозаик, сценарист и кинорежиссёр, основной идеолог «нового романа», член Французской академии (с 2004 года; церемония приёма не проводилась).

Биография

Окончил Национальный институт агрономии. Первый роман Роб-Грийе «Цареубийца» написан им в 1949 году, но оставался неопубликованным до 1978 года. Рукопись романа была предложена автором одному из крупнейших парижских издательств «Галлимар», которое отказалось его публиковать. Однако первый опыт Роб-Грийе был замечен, и рукопись отправили литературному консультанту другого издательства — «Минюи».

В последующие два года Роб-Грийе работает инженером в Колониальном институте плодовых и цитрусовых, часто бывая в Марокко, Французской Гвиане, на Гваделупе и Мартинике. В конце 1950 года он покидает эту должность по состоянию здоровья. Возвратившись во Францию, он пишет свой второй роман «Ластики» («Les Gommes»), другой вариант перевода названия на русский язык — «Резинки», и предлагает его издательству «Минюи». Это издательство и опубликовало роман в 1953 году. Тогда критика не придала роману особого значения. Однако с этого момента Роб-Грийе сосредоточился на литературном творчестве.

Настоящий успех писателя связан с выходом в свет в 1953 году его следующего романа — «Соглядатай». Роман получил престижную премию Критики, что сопровождалось громким скандалом. Ряд газет публикуют совершенно разгромные статьи, в которых говорится, что книга заслуживает не престижной премии, а разбирательства в суде на предмет оскорбления общественной нравственности. Самому автору даже рекомендуют лечиться в психиатрической клинике. Однако, Роб-Грийе получил и широкую поддержку со стороны таких известных критиков, как Ролан Барт, Морис Бланшо. В защиту писателя высказались также Альбер Камю и Андре Бретон.

Благодаря их поддержке Роб-Грийе получает в журнале «Экспресс» колонку, в которой публикует серию из девяти статей под общим заглавием «Литература сегодня». Эти статьи, публиковавшиеся с октября 1955 по февраль 1956 года позже легли в основу программного сборника эссе «За новый роман», ставшего манифестом названного направления. Каждый раз выступления писателя служили поводом для ожесточённых литературных дискуссий, которые не прекращались до конца 1970-х годов. Роб-Грийе становится рецензентом, а позже литературным директором издательства «Минюи». Под его руководством это издательство стало подлинным центром течения нового романа. А сам Роб-Грийе становится признанным главой движения, к которому примкнули Мишель Бютор, Натали Саррот, Маргерит Дюрас, Клод Симон, Робер Пенже. Роб-Грийе продолжает активно писать. Выходят его романы «В лабиринте» (1959), «Ревность» (1957). В начале 1960-х писатель активно включается в работу в кинематографе, сначала как сценарист, а позже и как плодовитый режиссёр.

В 1963 вместе с Н. Саррот, С. де Бовуар и Ж. П. Сартром впервые побывал в Ленинграде и Москве. Впоследствии не раз бывал в России, совершил с женой путешествие по Транссибирской магистрали, после которого из Находки отплыл в Корею. В 1971—1995 гг. преподавал в Нью-Йоркском университете, затем вернулся во Францию и поселился в Кане.

В 1985 году Роб-Грийе снова шокирует читателей и критиков, выпустив в свет «Возвращающееся зеркало» — первую часть автобиографической трилогии. Вторая часть, «Анжелика, или Ворожба», появилась в 1988, а третья — «Последние дни Коринфа» — в 1994. Эта трилогия мало похожа на традиционную автобиографию. В этой псевдоавтобиографии автор свободно смешивает пласты реальности и вымысла, подтверждая свою славу литературного экспериментатора.

В 2001 году в издательстве «Минюи» выходит последний роман писателя — «Повторение». Он представляет собой литературную игру, даже автопародию. Автор под видом некоего иного рассказчика часто сам вступает в повествование, корректируя его. В тексте указывается на скрытые литературные аллюзии, в частности, и на прежние произведения самого Роб-Грийе. В романе описывается шпионская история из годов начала холодной войны. Разворачивающийся шпионский роман наполняется все большим и большим количеством странных деталей.

Роб-Грийе работал также в кинематографе. Сценарист нескольких фильмов, в том числе картины Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде» (1961). Как режиссёр поставил фильмы «Бессмертная» (1963), «Трансъевропейский экспресс» (1966), «Человек, который лжёт» (1968), «Рай и после/L’Eden et après» (1970), «Постепенное скольжение в удовольствие/Glissements progressifs du plaisir» (1974, «Игра с огнём/Le Jeu avec le feu» (1975), «Шум, сводящий с ума/Un bruit qui rend fou» (1995, «Вам звонит Градива/C’est Gradiva qui vous appelle» (2006) (по роману немецкого писателя Вильгельма Йенсена «Градива» и книге Зигмунда Фрейда «Бред и сны в «Градиве» Йенсена»).

Стиль

Стиль Роб-Грийе в его первых романах можно охарактеризовать как шозизм (вещизм). Повествование нарочито обезличенное и плоскостное. Главным мотивом становится навязчивая и повторяющаяся опись предметов, неживых вещей, каких-то случайных бытовых деталей, казалось бы, совершенно излишних и оттесняющих рассказ о событиях и образы персонажей. Однако, постепенно становится ясно, что никакого события и не происходит, а опись предметов мира заставляет поставить вопрос о том, что такое бытие. Единственное, что можно утверждать о мире романов Роба-Грийе — он существует. Все, что есть в мире — это знаки, но не знаки чего-то иного, не символы, а знаки самих себя. То есть, Роб-Грийе решительно порывает с метафорой и антропоморфизмом.

Строй прозы Роб-Грийе часто называют загадочным и непонятным, несмотря на внешнюю упрощённость и обезличенность, и не случайно появилось устойчивое выражение «романы-лабиринты Роб-Грийе».

От «вещизма» Роб-Грийе перешёл к «игровым» текстам, использующим мифологемы массовой культуры, архетипы подсознания. В романах Роб-Грийе усиливается присутствовавшее и в ранних произведениях пародийное начало — писатель пародирует полицейские, любовные, колониальные романы, порно-приключенческие фильмы, а также модные интеллектуальные стереотипы. К этому периоду относятся роман-детектив «Проект революции в Нью-Йорке» (1970), роман «Топология города-призрака» (1975). Так, в «Проекте революции в Нью-Йорке» с нарочитой невозмутимостью описываются, например, чудовищные пытки, которые проделываются над девушкой, потом эта же сцена повторяется, варьируясь, много раз, так что уже непонятно, та же это девушка или другая и кто её мучители. Серийность приобретает ключевое положение в поэтике Роб-Грийе. В этой связи интересно связать стилистику писателя с философской концепцией серийного мышления.

Фильмография

Сценарист

1961 — В прошлом году в Мариенбаде / L’année dernière à Marienbad

1963 — Бессмертная / L’immortelle

1967 — Транс-европейский экспресс / Trans-Europ-Express

1968 — Человек, который лжёт / L’homme qui ment

1969 — Ластики / Les gommes …

1970 — Рай и после / L'éden et après

1971 — Н. взял кости... / N. a pris les dés…

1973 — Постепенные изменения удовольствия / Glissements progressifs du plaisir

1974 — Игра с огнём / Le jeu avec le feu

1982 — Прекрасная пленница / La belle captive

1994 — Голубая вилла / Un bruit qui rend fou

1994 — Таксандрия / Taxandria

2006 — Вам звонит Градива / Gradiva (C’est Gradiva qui vous appelle)

Режиссёр

1963 — Бессмертная / L'immortelle

1967 — Транс-европейский экспресс / Trans-Europ-Express

1968 — Человек, который лжёт / L'homme qui ment

1970 — Рай и после / L'éden et après

1971 — Н. взял кости... / N. a pris les dés...

1973 — Постепенные изменения удовольствия / Glissements progressifs du plaisir

1974 — Игра с огнём / Le jeu avec le feu

1982 — Прекрасная пленница / La belle captive

1994 — Шум, который сводит с ума / Un bruit qui rend fou

2006 — Вам звонит Градива / Gradiva (C'est Gradiva qui vous appelle)

Актёр

1967 — Транс-европейский экспресс / Trans-Europ-Express — Жан, режиссёр

1973 — Постепенные изменения удовольствия / Glissements progressifs du plaisir — Прохожий

1999 — Обретенное время / Le Temps retrouvé — Гонкур

Литература

• Барт, Ролан, Школы Роб-Грийе не существует
• Гапон Л. А. [www.omsu.omskreg.ru/vestnik/articles/y1997-i4/a074/article.html Текст как телесный объект (творчество Алена Роб-Грийе)]
• Гапон Л. А. [www.univer.omsk.su/trudy/fil_ezh/n2/gapon.html «Идеальный текст» и «идеальный читатель» в романах Алена Роб-Грийе]
• Федоров, Александр Викторович [mediaeducation.ucoz.ru/load/stati_mediaobrazovanie_mediagramotnost_mediakompetentnost_mediapedagogika/fedorov_a_v_analiz_ehlitarnykh_mediatekstov_na_zanjatijakh_v_studencheskoj_auditorii_innovacii_v_obrazovanii_2012_8_s_82_103/4-1-0-877 Анализ элитарных медиатекстов на занятиях в студенческой аудитории (на примере кинематографического творчества Алена Роб-Грийе) // Инновации в образовании. 2012. № 8. С.82-103]
• Fedorov, Alexander. [ejournal1.com/journals_n/1357412884.pdf Analysis of Art House Media Texts Use during Media Studies in the Student Audience (Alain Robbe-Grillet Movies Case Study)]

Отрывок, характеризующий Роб-Грийе, Ален

С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.