Хэлфорд, Роб

Роб Хэлфорд Rob Halford
Основная информация
Имя при рождении	Robert John Arthur Halford
Дата рождения	25 августа 1951(1951-08-25) (72 года)
Место рождения	Уолсолл (Англия)
Годы активности	1969 — настоящее время
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	вокалист, композитор, автор песен
Инструменты	вокал, губная гармоника, гитара, клавишные, бас-гитара, ударные
Жанры	хеви-метал, индастриал
Псевдонимы	Metal God
Коллективы	Judas Priest, Fight, 2wo, Halford
Сотрудничество	Black Sabbath, Krokus, Queens of the Stone Age, Five Finger Death Punch
[www.robhalford.com halford.com]

Роберт Джон Артур «Роб» Хэ́лфорд (англ. Robert John Arthur "Rob" Halford; род. 25 августа 1951 года) — британский музыкант, автор песен и продюсер, в первую очередь известный как вокалист британской хеви-метал-группы Judas Priest (в 1973—1991 гг. и с 2003 года по нынешнее время). По версии журнала Classic Rock занимает 9 место в рейтинге лучших фронтменов рок-музыки.

Покинув коллектив в 1993 году на волне спада интереса к металу, Хэлфорд долгое время экспериментировал с различными музыкальными жанрами, что не вызвало понимания у давних поклонников певца. Однако, вернувшись к традиционному металу, он как сольный исполнитель достиг успеха, куда большего, чем пользовалась на тот момент покинутая им группа. Возвращение Хэлфорда в Judas Priest в 2003 году вернуло группе былую популярность, но в то же время не стало препятствием для сольной карьеры музыканта в рамках его собственной группы Halford.

За мощные вокальные данные и значительный вклад в развитие метала Хэлфорд получил прозвище «Metal God» («Бог Метала»).

Юные годы

Роберт Джон Артур Хэлфорд родился 25 августа 1951 года в Саттон Колдфилд, Англия. Затем его родители переехали в Уолсолл (расположен в 8 км на северо-запад от Бирмингема (Западный Мидлендс), где и поныне находится дом музыканта. Его отец работал сталеваром, мать некоторое время была домохозяйкой, а затем воспитательницей в детском саду. Кроме Роберта, старшего сына, в семье Хэлфордов было ещё двое детей: сестра Сью и брат Найджел.

В школе Хэлфорд, по его собственным словам, не был ни бузотёром, ни тихоней. Если ему был интересен предмет, то он старался, если нет, то скорее прогуливал. Его любимыми предметами были музыка, английский язык и, прежде всего, история. Вокальные способности Роба впервые обнаружились в возрасте 8 лет, когда он пел в школьном хоре. Но талант мальчика не получил своего развития, пока, став подростком, Хэлфорд не проявил более активный интерес к музыке. В своей первой группе он оказался ещё будучи 15-летним школьником. Коллектив назывался Thakk, его лидер-гитаристом был школьный учитель. Обычно группа исполняла кавер-версии песен The Yardbirds, Free, Джимми Хендрикса и The Rolling Stones. По признанию Хэлфорда в то время он серьёзно не увлекался музыкой, и, окончив школу, совершенно не представлял чем хочет заниматься дальше. Вскоре Хэлфорд прочитал в местной газете рекламу о приёме на работу в Большой театр в Вулвергемптоне, где с большим удовольствием и стал работать. Парень работал учеником осветителя и сыграл несколько любительских ролей на сцене. Хотя он пробыл на этой работе всего пару лет, по собственным словам, у Роба именно тогда появилось настоящее желание выступать на сцене. Именно оно, а также страх, что можно тренироваться годами, и в результате оказаться рядом с подмостками, заставили парня покинуть работу и «попробовать другой подход, который может дать скорейшие результаты».

Музыкальная карьера

Первые группы

Ощутив определённый интерес к музыке, Роб в то же время не был уверен, чем именно он хотел заниматься:

Когда я ушёл из театра, я действительно захотел заняться музыкой, однако, я не был полностью уверен, что я могу заниматься чем-нибудь определённым. Я думаю, что я был немного растерян, был на перепутье, так что этот период моей жизни был относительно неясным. Я собрал группу под названием Lord Lucifer и затем переименовал её в Hiroshima. Вот тогда я впервые по-настоящему попробовал рока. Это продолжалось около года, и затем я присоединился к Judas Priest.

Judas Priest

В 1973 году музыканты Judas Priest искали замену покинувшим группу вокалисту Алану Аткинсу и барабанщику Крису Кемпбеллу (англ. Chris Campbell). В то время басист группы Йен Хилл встречался с девушкой по имени Сью Хэлфорд (позже ставшей его первой женой). Сью предложила на роль вокалиста своего брата Роберта. В небольшой квартире на окраине Бирмингема Judas Priest встретились с Робом Хэлфордом. Во время встречи выяснилось, что у них общие музыкальные интересы и пристрастия. Когда речь зашла о барабанщике, Хэлфорд предложил кандидатуру Джона Хинча, с которым он играл в своей предыдущей группе Hiroshima. После этого разговора вскоре все четверо собрались в школе «Holy Joe» (репетиционной базе Judas Priest) и начали репетировать. Впоследствии Кей Кей Даунинг признался, что захотел попробовать Хэлфорда в качестве вокалиста Judas Priest после того, как услышал, как тот при первой их встрече подпевал звучавшей по радио песне в исполнении американской певицы Дорис Дэй — звезды 1950-х — 60-х. Также Даунинг выяснил, что Хэлфорд умеет играть на губной гармонике, что очень ценилось в блюзовых коллективах того времени. В августе 1974 года группа дебютировала с синглом «Rocka Rolla», а через некоторое время был издан одноимённый альбом. Следующими альбомами были Sad Wings of Destiny (1976), который включал различный старый материал; Sin After Sin (1977) и альбомы 1978 года Stained Class и Killing Machine (изданный в США как Hell Bent for Leather).

В 1980 году группа выпустила British Steel. Песни на альбоме были короткими и ориентированными на радио-формат. Альбом 1981 года Point Of Entry также приносит коллективу значительный успех. Альбом 1982 года Screaming for Vengeance достиг немалого успеха в США с хит-синглом «You’ve Got Another Thing Comin'». В 1984 году группа выпускает самый прибыльный за всю историю группы альбом Defenders Of The Faith, песни которого становятся общемировыми хитами и долго находятся на вершине хит-парадов. Turbo (альбом) был издан в 1986 году, в соответствии с модой на новые технологии в музыке коллектив первый из хэви-метал групп использовал в записи гитарные синтезаторы. В 1988 году был издан Ram it Down, а через 2 года — ультраскоростной и по-настоящему тяжелый альбом Painkiller, на котором Judas Priest показывает не только скорость, но и высокую технику исполнения.

В сумме Judas Priest записали с Хэлфордом 15 студийных и три концертных альбома, которые получали различные отзывы критики и принесли коммерческий успех. По всему миру было продано свыше 35 млн альбомов. Во время тура в поддержку Painkiller на одном из концертов Хэлфорд поднимался на сцену на мотоцикле Harley-Davidson, одетый в кожу, что было одним из элементов его сценического шоу. Из-за облака сухого льда музыкант врезался в подъёмник барабанной установки, после чего на время потерял сознание. Доиграв концерт, Хэлфорд был госпитализирован. Впоследствии данный инцидент трактовался как предвестие ухода певца из группы, поскольку уже 4 июля 1992 года на пресс-конференции, проведённой в Лос-Анджелесе, Хэлфорд объявил о создании своей собственной группы Fight и собственной менеджментовой компании, которая будет помогать молодым начинающим музыкантам. Вместе с тем Хэлфорд опроверг слухи о наличии ВИЧ-инфекции и уходе из Judas Priest.

Однако последующие события привели к тому, что опасения поклонников группы подтвердились: не имея возможности подписать Fight на CBS, с которыми был заключён контракт у Judas Priest, Хэлфорд заявил, что покидает группу, дабы порвать связи с отвергшей его сольную группу компанией звукозаписи и раздобыть действительно стоящий контракт для своего коллектива.

Сольное творчество

Первая сформированная им группа называлась Fight, участниками которой стали барабанщик Judas Priest Скотт Трэвис (англ. Scott Travis), басист Джей Джей (англ. Jay Jay) и гитаристы Брайан Тайлз (англ. Brian Tilse) и Расс Пэриш (англ. Russ Parish). Коллектив выпустил две пластинки: War of Words (1993) и, после увольнения Пэриша и заменой его Марком Чоуси (англ. Mark Chausee), A Small Deadly Space (1995). В то время как первый релиз был откровенной грубой металической записью, то второй имел гранжевый оттенок, что стало неприятной неожиданностью для поклонников Хэлфорда.

Между выходами двух альбомов Fight был издан EP «Mutations», которые включил студийную версию «War of Words», концертные номера и индустриальные ремиксы песен с первого альбома группы. Незадолго до этого группа записала песню «Light Comes Out of Black» для фильма 1992 года Баффи — истребительница вампиров. Песня включала музыку, предложенную Pantera, хотя благодарность им в титрах не была указана.

Прохладная реакция поклонников и критиков на второй релиз Fight, а также текущие тенденции в музыкальной индустрии, всецело повернувшейся в середине 1990-х гг. к гранджу и альтернативному року, побудили Хэлфорда распустить коллектив.

Однако долго без работы вокалист находиться не мог, и уже в скором времени Хэлфорд в сотрудничестве с гитаристом Джоном Лоури (англ. John Lowery) создал индастриал-проект 2wo, продюсером которого выступил Трент Резнор. Материал, полученный в результате этого сотрудничества, был издан на лейбле Nothing Records.

Хэлфорд вернулся к своим металическим корням с созданием новой группы Halford, в состав которой вошли бывший участник Riot и Spastic Ink барабанщик Бобби Джарзомбек (англ. Bobby Jarzombek), гитаристы Патрик Лачман (англ. Patrick Lachman) (экс-State of the art, Diesel Machine) и Майк Класяк (англ. Mike Chlasciak), а также коллега Роба по Two басист Рэй Риндо (англ. Ray Riendeau).

После публикации на личном сайте Хэлфорда трека «Silent Screams» фирма Sanctuary изъявила желание подписать контракт с музыкантом, результатом чего стал выход тепло встреченного, как журналистами, так и поклонниками альбома Resurrection (2000), продюсером которого выступил Рой Зи. Журнал Classic Rock назвал этот релиз «возможно лучшим альбомом, который Judas Priest так никогда и не записали».

Следующие за выходом альбома полгода музыкант провёл в концертах по всему миру. Приблизительно 93 концерта были сыграны в странах Северной и Южной Америки, Европе и Японии. Тур увенчался выступлением на фестивале Rock In Rio в Бразилии, где Halford выступили перед двухсоттысячной аудиторией, в то же время куда большее количество поклонников группы могли наблюдать выступление по Интернету. Первое мировое турне группы было запечатлено на двухдисковом концертном альбоме Live Insurrection, который среди прочих примечательностей вместил в себя «живую версию» песни «The One You Love To Hate», исполненную в Лондоне Хэлфордом и Брюсом Дикинсоном (Iron Maiden).

В том же году музыканты Halford занялись сторонними делами: Майк выпустил свой третий сольный альбом The Spilling, Джарзомбек и Риндо работали в Spastic Ink, а Лачман создал новый проект с лидером Prong Томми Виктором и барабанщиком Дэном Лаудо.

Тем не менее в 2002 году вышел новый альбом группы под названием Crucible.

Я думаю, что проник ещё ближе к сердцу металического сообщества с этим альбомом, — говорил сам Роб. — Он демонстрирует всё, что метал действительно значит для меня, и мы постарались донести этот материал до слушателя разными способами. Мы также попытались усовершенствовать наше звучание в соответствии с духом времени. Оригинальный текст (англ.)   I think I've penetrated even closer to the heart of the metal community with this new album, says Rob proudly. It shows all the wonderful things that metal really means to me, and we've offered many different ways of presenting it to the listener. But we've also tried to advance the sound, so that it fits comprehensively into today's musical world.

Crucible был издан на Metal-Is/Sanctuary Records 24 июня в Европе и 25 июня в остальном мире. Вслед за выходом альбома последовало новое мировое турне, начало которого было положено выступлением на Sweden Rock Festival 7 июня 2002 года.

Вслед за этим выступлением последовала серия концертов команды на различных европейских фестивалях как Gods Of Metal, Rockwave, With Full Force и других. На них Хэлфорд и его группа исполняли не только свои композиции, но и классику из репертуара Judas Priest.

Вслед за Европой Halford посетили Северную Америку. Правда, в этом турне не принимал участие Лачман, поскольку был занят работой в Diesel Machine. Его обязанности пришлось выполнять продюсеру группы Рою Зеду. Он же занимал место гитариста и на японских гастролях, которые команда провела в компании с дэт-металистами Children of Bodom.

В апреле 2003 года из-за обострившихся личных проблем группу покинул Рэй Риндо, на место которого был приглашён Майк Дэвис из Lizzy Borden.

В скором времени группа Хэлфорда и их менеджер Джон Бэкстер покинули Sanctuary Records за два альбома до истечения контракта. Поводом стала обида на Рода Смоллвуда и его людей за недопродвижение последнего альбома Crucible с конечной целью вернуть Роба в Priest. Планируемый новый альбом Хэлфорд собирался профинансировать сам, однако планам не суждено было сбыться: вопреки многочисленным заявлениям о невозможности воссоединения с Judas Priest 11 июля 2003 года состоялось событие, которое поразило весь музыкальный мир: после 12 лет сольной карьеры Роб Хэлфорд объявил о своём возвращении в Judas Priest.

Выступления с Black Sabbath и Trinity

В самом начале своей сольной карьеры Хэлфорд на два выступления стал вокалистом Black Sabbath, поскольку заменял Ронни Джеймса Дио в ноябре 1992 года. Сам Ронни принял решение покинуть группу, когда Оззи Осборн в очередной раз заявил об уходе со сцены и пригласил Black Sabbath открывать два его прощальных концерта, которые таковыми не оказались. Дио счел это унижением, но он умудрился сохранить лицо благодаря удачному стечению обстоятельств: его контракт истекал 13 ноября 1992 года, а концерты Оззи были запланированы на 15-е и 16-е. Роб Хэлфорд, который являлся давним другом Дио и земляком Sabbath, пришёл на помощь коллегам.

25 августа 2004 года (на свой 53-й день рождения) он опять был приглашён на место вокалиста группы для концерта на Оззфесте поскольку Оззи Осборн не мог выступать из-за бронхита.

Ещё одно знаменательное сотрудничество произошло во время проведения мирового турне The Brave New World tour Iron Maiden, в котором британских металлистов сопровождали Halford и Queensrÿche: во время выступления Halford Роб Хэлфорд, Брюс Дикинсон (вокалист Iron Maiden) и Джефф Тэйт (вокалист Queensrÿche) выходили на сцену вместе для исполнения песни «The One You Love To Hate» (с альбома Роба Resurrection 2000 года). Этот альянс породил массу слухов о грядущем совместном альбоме трех вокалистов под названием The Three Temors (или Trinity), примерной датой релиза называлось лето 2001 года. Продюсерами альбома должны были выступить Рой Зи и Род Смоллвуд. Грядущий релиз должен был содержать по одной песне из творчества Iron Maiden, Judas Priest, Queensrÿche, сольных работ Дикинсона и Хэлфорда, а также несколько кавер-версий. Уже в конце 2000 года представители Sanctuary Records опровергли возможность записи диска, тогда как Роб Хэлфорд в то же время обещал его появление в конце 2001 года. Финальный аккорд поставил Дикинсон, который в октябре 2001 года заявил, что музыканты заняты своей основной работой и им не хотелось бы подставлять Sanctuary Records, выпуская достаточно сырой материал. С того времени музыканты хранят по этому поводу молчание, а фирма Sanctuary Records отрицает наличие каких-либо письменных договоренностей между артистами.

Возвращение «Бога Метала»

Воссоединение с Judas Priest обсуждалось долгое время, как минимум с момента выхода альбома Resurrection, который некоторые критики назвали больше похожим на творчество Judas Priest, чем предыдущий альбом группы Jugulator (1997). Долгое время Хэлфорд утверждал, что не собирается возвращаться в Judas Priest, однако в январе 2003 года барабанщик Скотт Тревис публично признался в интервью Brave Words & Bloody Knuckles: «Мы надеемся, Роб воссоединится с группой и мы отправимся в турне этим летом. Теперь все зависит от него, он должен принять решение».

С опровержениями слухов о воссоединении выступали как менеджер Judas Priest, так и сам Хэлфорд. Однако около полугодичные ожидания оправдались: в июле 2003 года стало известно об окончательном решении воссоединиться. Вместе с Хэлфордом группа выпустила альбом Angel of Retribution, а затем и DVD Rising in the East, фиксирующий выступление группы в Токио в поддержку нового альбома.

Летом 2006 года в прессе появилось заявление Хэлфорда о создании группой нового, на этот раз концептуального, альбома, основу сюжета которого составит история о Мишеле Нострадамусе — французском предсказателе XVI века. Ожидаемый альбом Nostradamus был выпущен в 2008 году.

В то же время гитарист Halford Metal Mike подтвердил слухи о выходе в 2008/2009 гг. нового альбома сольной группы Бога Метала.

Сотрудничество с Five Finger Death Punch

Роб Хэлфорд о сотрудничестве с Five Finger Death Punch.

Я получил e-mail от парней из FFDP. Они говорили, что у них есть клевая песня (Lift Me Up) и задавались вопросом, мол, а есть ли шанс поработать со мною, ну чтобы я исполнил один из куплетов этой песни. Я попросил их отправить мне этот трек и сразу же послушав его, сказал — «Черт, я хочу в этом участвовать!». Через несколько дней я прилетел в Лас-Вегас и мы записали её. Впервые встретив парней я подумал — «Хм, действительно крутые хлопцы, ещё и рубят хорошую музыку», и в итоге, мы быстро сдружились. Уже немного позже, я получил ещё один звонок от них — «Хей, мы собираемся на Golden Gods Awards. Есть вариант исполнить там наш совместный трек?», на что я ответил фразой «Конечно, давайте сделаем это»

Голос и стиль

Хэлфорд — обладатель одного из самых сильных и высоких голосов в метале, что вместе с его артистичной харизмой позволяют ему исполнять песни в очень широком вокальном диапазоне. Продюсер Хэлфорда Рой Зи в одном из своих интервью заявил, что Роб имеет около 16 различных голосов. Также он рассказал историю о том, как во время одного из саундчеков у группы возникли проблемы с микрофоном для вокалиста, и в то время как музыканты играли на полную громкость, Роб пел без микрофона и его голос прорывался сквозь музыку из колонок. Также говорят, что на одном из концертов в 1975 году Хэлфорд побил отметку в 1610 Гц. В то же время вопреки распространённому мнению певец берёт сверхвысокие ноты, не срываясь на фальцет.

Тем не менее со временем Хэлфорду, по его собственному признанию, всё тяжелее в физическом плане исполнять некоторые сложные композиции. В интервью журналу Classic Rock он признался: «Я знаю, что кое-какие вещи спеть уже не в состоянии — пока что у меня получается „Run Of The Mill“ (с альбома Rocka Rolla), но петь её приходится в другом стиле».

Среди певцов, которые повлияли на него, Роб называет Фрэнка Синатру, Дэвида Байрона (Uriah Heep) и Роберта Планта (Led Zeppelin).

Хэлфорд также известен своим новаторством в сфере сценического имиджа, поскольку именно он привнёс в антураж металистов кожаные одежды, металлические заклёпки и цепи, позаимствованные им в секс-шопах. Эти элементы одежды уже давно стали неотъемлемой частью сценических костюмов метал-групп и одежды поклонников данного жанра, однако по-прежнему не так много людей подозревает о заимствовании этого имиджа из гомосексуальной среды.

По словам самого музыканта сценический имидж исполнителей должен соответствовать музыке, которую они играют: «Когда ты играешь по-настоящему тяжёлые, колотящие энергичные аккорды и наводящие ужас риффы, ты должен выглядеть подобающе». Говоря о появлении кожаного имиджа Хэлфорда во время мирового турне 1978 года Глэн Типтон заметил: «Именно тогда родился весь кожаный имидж, и теперь он просто не разделим с музыкой хэви-метал, как раньше — спандекс и атласные штаны или даже джинсы и футболки».

Прочая деятельность

В 2002 году Хэлфорд сыграл эпизодическую роль разгневанного продавца секс-шопа в молодёжном фильме «Высший пилотаж». Ирония судьбы заключалась в том, что предлагая эту роль музыканту, режиссёр ленты Йонас Акерлунд не знал, что в молодости Роб подрабатывал на разных работах, в том числе и секс-шопах. Во время съёмок также выяснилось, что ещё один актёр, снимавшийся в этом фильме, Микки Рурк также в молодости работал продавцом в подобном магазине.

Хэлфорд — мультиинструменталист, и хотя сносно он играет лишь на губной гармошке и гитаре, но по его собственному признанию в достаточной степени, дабы помочь себе при написании песен, он играет на клавишных, бас-гитаре и барабанах.

В 1979 году Хэлфорд написал книгу «Library of Tears» («Библиотека слёз»), в которой рассказывалось о полоумном парне, который собирал человеческие слёзы и печали и жил за счёт страданий людей. Книга так никогда и не была издана, а сам автор утверждает, что не имеет понятия, где она сейчас находится.

В 2009 году Роб выпустил собственную линию одежды Metal God Apparel. которая включает преимущественно футболки. По словам музыканта, с юных лет он стремился реализовать много идей разного плана, осуществлением которых занимается и сейчас. Попасть в мир моды, которую Хэлфорд характеризует как «забавную и культурно важную», была одной из них.

Личная жизнь

В 1998 году Роб в интервью каналу MTV признался в своей гомосексуальной ориентации.

Я думаю, ни для кого не секрет, что я был и остаюсь геем... Надеюсь, что есть люди, которые в состоянии это принять, несмотря на общую гомофобность нашего общества. Быть может, мой пример поможет кому-нибудь, особенно молодежи, открыться миру и жить свободно....

Его ориентация была известна другим участникам Judas Priest. Позже Хэлфорд признался, что его публичное признание в гомосексуальности не ударило по его карьере и репутации даже среди подростков.

Я разрушаю стереотип. Геи и лесбиянки есть во всех слоях общества, во всех профессиях. Мне просто довелось быть геем, который поет в металлической группе. Когда я в этом признался, я не думал о последствиях, я просто сказал. Многие ответили: «Ну и что?». Другие — «Будто мы этого не знали». С тех пор меня это не трогает, так оно и должно быть. Оригинальный текст (англ.)   I'm removing the stereotype. There are gay and lesbian people in all walks of life, in all different types of professions. I just happen to be a gay man who sings in a heavy metal band. When I made the statement, it was without thought or consequence, I just said it. ... A lot of people said, 'Yeah, so what?' A lot of other people went, 'Tell us something we didn't already know.' From that moment until now, I've been totally unaffected by it, which is the way it should be.

В одном из интервью, отвечая на вопрос о вере, Хэлфорд, не вдаваясь в подробности, отметил, что у него есть вера и обрёл он её в 1986 году, когда перестал принимать алкоголь и наркотики, осознав, что «[они] не нужны мне, чтобы писать музыку, или жить той жизнью, которой я хочу жить».

Дискография

Judas Priest Rocka Rolla (1974) Sad Wings of Destiny (1976) Sin After Sin (1977) Stained Class (1978) Killing Machine (1978) Unleashed in the East концертный альбом (1979) British Steel (1980) Point of Entry (1981) Screaming for Vengeance (1982) Defenders of the Faith (1984) Turbo (1986) Priest...Live! (1987) Ram It Down (1988) Painkiller (1990) Metalogy бокс-сет (2004) Angel of Retribution (2005) Rising In the East DVD (2005) The Essential Judas Priest сборник (2006) Nostradamus (2008) Redeemer of Souls (2014)

Fight War of Words (1993) Nailed to the Gun Tour Single (1993) Mutations (live album) EP (1994) A Small Deadly Space (1995) K5: The War of Words Demos (2007) War Of Words — The Film (ноябрь 2007) 2wo Voyeurs (1997) Halford Halford I — Resurrection (2000) Live Insurrection (2001) Halford II — Crucible (2002) Fourging The Furnace EP (Japan only release) (2003) Metal God Essentials, Vol. 1 (2007) Halford III — Winter Songs (2009) Halford IV — Made of Metal (2010)

Ссылки

• [www.robhalford.com halford.com] — официальный сайт Роб Хэлфорд
• [www.metalpaths.com/interviews/rob-halford-judas-priest-halford-fight,4984 Rob Halford interview @ Metalpaths.com 2010]
• [www.judaspriest.com Judas Priest official website]
• [www.metalgodapparel.com/ Metal God Apparel, Halford’s clothing line]
• [groups.myspace.com/RobHalfordFansUnited Halford’s MySpace discussion group]
• [www.chaoscontrol.com/?article=robhalford Interview @ Chaos Control]
• [blog.musicbusinessradio.com/2009/12/rob-halford.html Rob Halford Interview on Music Business Radio]

Отрывок, характеризующий Хэлфорд, Роб

Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.