Рогаль-Левицкий, Дмитрий Романович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Рогаль и Левицкий

Дмитрий Рогаль-Левицкий
Дата рождения	2 (14) июля 1898(1898-07-14)
Место рождения	Успенский прииск, Иркутская губерния, Российская империя
Дата смерти	17 декабря 1962(1962-12-17) (64 года)
Место смерти	Москва, СССР
Страна	СССР СССР
Профессии	композитор, педагог, музыковед
Сотрудничество	МГК имени П. И. Чайковского 1932—1962 профессор, кандидат искусствоведения (1932)
Награды

Дмитрий Романович Рога́ль-Леви́цкий (1898 — 1962) — советский композитор, педагог и музыковед. Непревзойденный мастер оркестровки, Рогаль-Левицкий сыграл значительную роль в развитии жанра оркестровой сюиты; его практическая деятельность как знатока симфонического оркестра — важная страница в истории российской (советской) музыкальной культуры.

Биографический очерк

Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий родился 2 (14 июля) 1898 года на Успенском прииске (Якутия) в семье горного инженера и музыканта-любителя Романа Филипповича Рогаль-Левицкого. Получил хорошее домашнее образование под руководством своей матери, Наталии Александровны, которая занималась с ним музыкой. После переезда семьи в Москву, с 1908 года посещал музыкальные классы А. П. Буниной, а с 1910 года — занимался в классе фортепиано Е. Ф. Гнесиной, в училище Е.и М. Гнесиных. В 1917 году окончил Первую московскую гимназию с серебряной медалью. В том же году отправился на турецкий фронт в качестве вольноопределяющегося. После освобождения от военной службы продолжил занятия музыкой.

С 1921 года занимался теорией музыки и композицией с А. Т. Гречаниновым, в течение трех лет частным образом.

В 1925 году — окончил Московскую консерваторию по классу арфы М. А. Корчинской и научно-теоретическое отделение творческого факультета по классам теории музыки (педагог Г. Э. Конюс) и инструментовки (С. Н. Василенко).

В 1920-х — 1930-х годах (до 1938) жил в Калошином переулке (д. 4).

С 1926 по 1929 годы Рогаль-Левицкий работал научным сотрудником Музыкально-этнографических курсов Государственного института музыкальной науки. В 1927 — редактор «Трудов» Ассоциации камерной музыки и московского отдела издательства московского Общества драматических писателей. С 1927 — член-корреспондент Северо-Кавказского Горского Научно-исследовательского института в Ростове-на-Дону. Публиковал рецензии и музыкально-критические статьи в различных журналах и газетах. В 1932 — кандидат искусствоведения.

С 1932 года до конца дней (с перерывами) преподавал инструментовку (с 1946 профессор, с 1957 — зав. кафедрой инструментовки) Московской государственной консерватории. Среди учеников А.И. Хачатурян, Т.Н. Хренников, Р.К. Щедрин, А.Я. Эшпай, А. Арутюнян, А. Бабаджанян, И.А. Барсова, Е. Голубев, Г. Киркор, Э. Мирзоян, А. Спадавеккиа.

Умер 17 декабря 1962 года. Похоронен в Москве на Введенском кладбище. Супругой Дмитрия Романовича была пианистка Т.Н.Рогаль-Левицкая (1910—1999), в 1960 — 1975 годах возглавлявшая Школу-семилетку имени Гнесиных.

Рогаль-Левицкий оставил мемуары под названием «Пожелтевшие страницы. Книга давно минувших дней», автобиографические записки «50 лет в когтях у музыки», а также «персональные» очерки, посвящённые известным музыкантам, с которыми Рогаль-Левицкому довелось общаться и работать — Н. С. Голованову, С. С. Прокофьеву, Г. Э. Конюсу и др. В своих литературных трудах, не делая скидок на тогдашнюю (строгую) цензуру, прямо и нелицеприятно представил картину советской культурной жизни. Большая часть воспоминаний и очерков Рогаль-Левицкого остаётся неопубликованной.

Преподавательская деятельность

• 1921—1937 — Преподавал в Музыкальном техникуме имени Гнесиных
• 1925—1927 — на Музыкально-вокальных курсах имени И. Ф. Стравинского
• 1927—1928 — в Музыкальном техникуме имени А. А. Ярошевского. Вел гармонию, анализ музыкальных произведений, инструментовку и аранжировку.
• 1932—1937 — доцент кафедры инструментовки в Московской консерватории, позднее — на Военном факультете
• 1943—1944 — Преподавал в Музыкальном училище
• 1944—1945 — Преподавал в Государственном музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных
• 1944—1946 — начальник кафедры инструментовки Высшего училища военных капельмейстеров Красной Армии, с 1944 года — профессор
• 1945 — возобновил преподавание на теоретико-композиторском факультете Московской консерватории
• 1952 — исполняющий обязанности заведующего кафедрой инструментовки на теоретико-композиторском факультете Московской консерватории
• 1957 — заведующий кафедрой инструментовки на теоретико-композиторском факультете Московской консерватории

Оркестровка

год	Произведение	Оркестровка. Музыкальные инструменты
1927	«Мельник, колдун, обманщик и сват» А. О. Аблесимова и М. М. Соколовского	оркестр, (опера)
1928—1932	«Три сборника переложений для двухрядной венской гармоники»	гармоника
1932	«Листиниана»	оркестр, (балет)
1935	«Скрябиниана» , Большой театр	оркестр, (балет)
1939	«Иванушка-дурачок» Ц. А. Кюи	оркестр, (опера)
1947	«Шопениана»	оркестр, (балет)
1947	симфоническая сюита «Памяти С. В. Рахманинова»	Симфонический оркестр
1953	произведения С. С. Прокофьева по его клавирам с размеченной инструментовкой	Составил партитуры
1956	«Кармен» Ж. Бизе	Полная редакция оперы Рогаль-Левицким
1940	«Тарас Бульба» В. П. Соловьева-Седого, Большой театр	Оркестр, (балет)
1942	«Емельян Пугачев» М. В. Коваля	оркестр, (опера)
1943	«Запорожец за Дунаем» С. С. Гулак-Артемовского	Оркестр, (балет)
…	50 романсов русских и зарубежных авторов	для голоса и трио: фортепиано, скрипка, виолончель
…	«Интернационал», Государственные гимны: СССР, Союзных республик, Франции, Польши, Турции	автор официальных редакций

Оркестровка фортепианных произведений для балетов

• В 1929 году Рогаль-Левицкий инструментовал фортепианные произведения Листа для постановки Танцевальной сюиты К. Голейзовского
• В 1934 году состоялась премьера балета Голейзовского «Песнь любви», с музыкой Ф. Листа
• В 1958 году Голейзовский поставлил в ЛАХУ имени А. Я. Вагановой балет «Листиана», (художник Т. Г. Бруни), состоящий из номеров:

1. «Забытый вальс»
2. «Утешение»
3. «Вальс-импровизация»
4. «Листок из альбома»
5. «Мыслитель»
6. «Забытый романс»
7. «Порыв»
8. «Кампанелла»

• 17 октября 1962 года на сцене ГАБТ состоялась премьера балета К. Голейзовского [[Скрябиниана (балет)|«Скрябиниана]»], на музыку А. Н. Скрябина.
• «Скрябиниана» состояла из музыкальных номеров:

1. Поэма op. 32, No.1 — «Гирлянда»
2. Прелюдия, op. 11, No.17,10,6 — «Три настроения»
3. Поэма, op. 34 — «Трагическая поэма»
4. Этюд op. 2, No.1 — «Лирическая этюд»
5. op. 3, No. 6 — «Мазурка»
6. Прелюдия, op. 51, а-moll, «Хрупкость» — «Романтический дуэт»
7. Этюд, op. 8, No.10 — «Вакхический этюд»
8. op. 24 — «Мечты» («Дифирамб»)
9. Этюд, op. 8, No.12 — «Героический этюд» («Героика»)
10. op. 16, No. 1,2,4 — «Три прелюдии»
11. «Две поэмы»^{[уточнить]}
12. «Сатаническая поэма»
13. op. 63, No.2 — «Странность»
14. op. 32, No.2 — «Драматическая поэма»

Публикации

• 1923 — «Возможности современного оркестра» (книга не опубликована).
• 1923 — «Возможности современного оркестра» (рукопись)
• 1926 — «Теория основных элементов музыки» (рукопись)
• 1926 — «Якутская народная песня», (Музыковедческий труд). «Музыка и революция» 1926. № 10
• 1926 — 1928 — «Русская соната. Опыт тематического анализа фортепианных и инструментальных сонат русских авторов» (рукопись)
• 1927 — «Песни Крыма», (Музыковедческий труд). «Информационный бюллетень» 1927. № 19, 20
• 1927 — «Сергей Василенко и его альтовая соната», (Музыковедческий труд)
• 1927 — «Песни Северной Осетии. Историко-этнографические очерки, теоретический и метро-тектонический анализ песен и обработка легенд, связанных с содержанием данных песен»
• 1927 — «Песни Карачая» (материал рукописи вошёл в многочисленные статьи Д. Р. Рогаль-Левицкого)
• 1928 — «Песенное творчество Осетии». «Советское искусство». 1928. № 4 ,(Музыковедческий труд)
• 1928 — «Песенное творчество карачаевцев». «Советское искусство». 1928. № 3,(Музыковедческий труд)
• 1930 — «Инструменты современного оркестра». «Современная партитура». М., 1930
• 1930 — 1932 — «Техника искусства оркестровки. Материалы и записи, подбираемые для полного методического курса оркестровки» (рукопись)
• с 1931 по 1938 годы работал в музыкальной редакции Музгиза.
• 1934 — новая редакция «Практического руководства по инструментовке» Э. Гиро (впервые напечатано в России в 1892; перевод Г. Э. Конюса).
• 1935 — «Курс чтения партитур Глеба Таранова» (Полная редакция и обработка). М., 1935
• 1938 — перевод книги «Техника современного оркестра» Ш. М. Видора. М., 1938, II издание — в переводе на китайский язык, 1958—1959, 1960, также дополнив её сведениями о последних усовершенствованиях и технических возможностях инструментов, анализом свыше 70 партитур русских композиторов (долгое время использовалась как главное учебное пособие в области инструментоведения).
• 1953 — 1956 — «Современный оркестр» в 4 тт. 1953—1956, перевод на китайский язык — 1962, Фундаментальный труд Рогаль-Левицкого
• 1961 — «Беседы об оркестре». — М.: Музыка, 1961. — 287 с.
• 1961 — «Мимолетные связи», воспоминания о С. С. Прокофьеве. Сб. «Сергей Прокофьев. К 110-летию со дня рождения» / Труды ГЦММК им. М. И. Глинки. М., 2001.
• 1962 — 12 монографий по инструментовке. «Перечень главнейших работ», 18 апреля 1962 г. — ГЦММК. Ф. 351. Ед. хр. 16.
• «Мой первый учитель композиции», воспоминания о А. Т. Гречанинове. (Не опубликованы)
• Автобиографический роман: «50 лет в когтях у музыки: тягостные воспоминания о бесславно прожитой жизни». ГЦММК им. М. И. Глинки. Ф. 351. Ед. хр. 740
• «Пожелтевшие страницы». ГЦММК. Ф. 351. Ед. хр. 540

Литература

• Макаров Е. П. Дмитрий Романович Рогаль-Левицкий // Выдающиеся деятели теоретико-композиторского факультета Московской консерватории. М., 1966. С. 62-81
• Рогаль-Левицкий Д. Р. Государственный гимн. Публикация и комментарии О.Дигонской // Музыкальная академия, 1998. № 3, сс.159-176.
• Сигейкина Е. Переписка А. Т. Гречанинова и Д. Р. Рогаль-Левицкого // Труды ГЦММК им. М. И. Глинки. Альманах. Вып. I. М. 1999.
• Дигонская О. Мимолетные связи (К 70-летию со дня рождения Сергея Прокофьева) // Сергей Прокофьев. К 110-летию со дня рождения. Труды ГЦММК им. М. И. Глинки. М., 2001
• Сигейкина Е. «Общение со старыми друзьями — это одна из немногих радостей моей жизни…» Из переписки А. Т. Гречанинова и Д. Р. Рогаль-Левицкого // Труды ГЦММК им. М. И. Глинки. Альманах. Вып. II. М. 2003.
• Круглова М. «Жизнь в „когтях у музыки“. Д. Р. Рогаль-Левицкий: композитор, музыкальный учёный, критик, арфист». Научные чтения памяти А. И. Кандинского: материалы научной конференции // Научные труды Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского. Сб. 59. М. 2007.
• Смирнов Д.В. Рогаль-Левицкий // Московская консерватория от истоков до наших дней. Биографический энциклопедический словарь. М., 2007, с.451-452.

Отрывок, характеризующий Рогаль-Левицкий, Дмитрий Романович

Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.