Родезийский национализм

Родезийский национализм (англ. Rhodesian nationalism) – политическая идеология белой общины Южной Родезии, разновидность белого национализма. Основывалась на национальной самоидентификации южнородезийских англоафриканцев, принципе государственного суверенитета Родезии, социальном консерватизме и антикоммунизме. Являлась официальной идеологией правящей партии Родезийский фронт в 1965–1979 годах.

Белая община Родезии

В 1890-х годах Компания Британской Южной Африки (BSAC) Сесиля Родса начала колонизацию африканский территорий к северу от реки Лимпопо. Название Южная Родезия получило впоследствии британское колониальное владение между Лимпопо и Замбези. Около 3 тысяч сотрудников BSAC и бойцов военизированных формирований компании получили на этой территории земельные участки. Они составили первооснову родезийской белой общины.

Благоприятные для сельского хозяйства геоклиматические условия и промышленная горнодобыча способствовали иммиграции белых в Южную Родезию. Наиболее интенсивный приток был отмечен из Британской Восточной Африки и из самой метрополии. Ещё активнее шла иммиграция из Великобритании в Южную Родезию после Второй мировой войны. К концу 1960-х белое население тогдашней Родезии составляло около 270 тысяч человек (примерно 6% тогдашнего населения страны).

Примерно 10% родезийских белых были фермерами, остальные проживали в городах. Белые – в основном англоафриканцы – являлись правящим и привилегированным слоем населения. Из них рекрутировался госаппарат, им принадлежала большая и лучшая часть сельскохозяйственных угодий, промышленного и финансового капитала. В белой общине первоначально также существовала иерархия: элиту составляли сотрудники BSAC и выходцы из других колоний (как правило, колониальные офицеры и чиновники); переселенцы из метрополии занимали подчинённое положение. Однако к середине XX века это различие сгладилось.

Политико-идеологические основы

С конца 1940-х и особенно с начала 1960-х в белой общине Южной Родезии усилилась тенденция к самоуправлению, вплоть до достижения независимости от Великобритании. Этому способствовали два внешних фактора: пример белого правления в независимой ЮАР и деколонизация Африки, сопровождавшаяся потрясениями и массовыми кровопролитиями (особенно тяжёлое впечатление произвели на родезийцев события в Конго). Выразителем этих настроений стала партия Родезийский фронт (RF), созданная в 1962 радикальными активистами белых политических организаций. В декабре 1962 RF одержал победу на выборах в Законодательное собрание Южной Родезии. В апреле 1964 председателем RF и премьер-министром Южной Родезии стал фермер Ян Смит — последовательный, активный и жёсткий сторонник независимой Родезии.

Идеология и программа RF основывались на принципах родезийского национализма. RF объявлял родезийских англоафриканцев самостоятельной нацией, требовал национальной независимости и государственного суверенитета Родезии на условиях правления белой общины. Лидеры RF, прежде всего сам Ян Смит, подчёркивали свою британскую (не английскую, а именно британскую) идентичность, уважение к британским общественно-политическим традициям, в том числе парламентской демократии. Формально их программа предлагала расовое равноправие. В этом состояло заметное отличие родезийского национализма от национализма африканерского.

Законов апартеида в Родезии не вводили. Партия Смита отстаивала не расовую иерархию, а социальный порядок… Такие люди, как Смит и Лилфорд, с их прагматичным англосаксонским мышлением, не заморачивались расовой мистикой «Брудербонда» .

Исключение в этом плане представляли выходцы из ЮАС — Десмонд Ларднер-Бёрк и отчасти Питер ван дер Бил. Ларднер-Бёрк провозглашал с амвона принципы, практически неотличимые от апартеида ЮАР. Но такие позиции не доминировали в родезийском национализме. Ян Смит говорил, что с детства был воспитан в уважении к правам человека любой расы. Однако при этом делался упор на сохранение самобытной идентичности всех расово-этнических групп. Это предполагало иерархические расовые барьеры и безусловное правление белых общины. Отдельный пункт был посвящён аграрным отношениям — разделению земельных угодий между белыми и чёрными собственниками с явным приоритетом первых.

Отец говорил мне, что мы имеем право на свою половину страны, чёрные — на свою.
Ян Смит

Правление родезийского национализма

Декларация односторонней независимости

11 ноября 1965 года в Солсбери была официально зачитана Декларация об односторонней независимости Родезии.

Когда в ходе человеческой истории для одного народа оказывается необходимым расторгнуть политические связи, соединяющие его с другим народом, и занять среди держав мира самостоятельное и независимое положение, на которое он имеет право;
и принимая во внимание, что в этом случае уважение к мнению человечества обязывает его изложить причины, побуждающие его принять на себя такую ответственность;
исходя из этого, мы, Правительство Родезии, заявляем:
то, что с 1923 Правительство Родезии в полной мере осуществляло самоуправление и было ответственно за прогресс, развитие страны и благосостояние её населения является бесспорным и исторически общепринятым фактом;
население Родезии, будучи всегда лояльным Короне и к своим родным и близким в Великобритании и повсеместно, пронеся это чувство через две мировых войны, будучи готовым пролить свою кровь и отдать свою жизнь за то, что оно полагало взаимными интересами свободолюбивых людей, ныне убеждается в том, что все, что было дорого приносится в жертву сиюминутной целесообразности;
население Родезии, являясь свидетелем процесса разрушения тех принципов, на которых была построена цивилизация в этой стране, и видя как принципы западной демократии, а равно и ответственное перед народом правительство и моральные стандарты повсеместно приходят в упадок, несмотря на это, остается верным оным принципам;
население Родезии полностью поддерживает своё правительство, в его просьбах о предоставлении полной независимости, и свидетельствует тот факт, что правительство Великобритании проводит политику последовательного отказа данных просьб;
Правительство Великобритании, тем самым демонстрирует, что оно не готово предоставить суверенную независимость Родезии на условиях, приемлемых для населения Родезии, и, таким образом, продолжает исполнять неоправданную власть над Родезией, воспрепятствуя последней к выполнению её законов и соглашений с другими государствами и ведению дел с другими державами и отказываясь признавать законы, необходимые для общественного блага, в ущерб будущему миру, процветанию и законному правительству Родезии;
Правительство Родезии в течение длительного периода, находясь в добром убеждении и терпении, вело переговоры с Правительством Великобритании, направленные на снятие остающихся ограничений, наложенных на Родезию со стороны поименованного правительства и предоставление верховной независимости;
веря в то, что дальнейшее промедление наносит вред самому существованию нации, Правительство Родезии считает необходимым заявить, что Родезия немедленно должна добиться верховной независимости, легитимность которой не подвергается сомнению;
Исходя из этого, мы, Правительство Родезии, смиренно склоняем главу пред Господом всемогущим, в чьих дланях находится ведение судьбами держав, и сознавая, что население Родезии всегда показывало пример непоколебимой лояльности и преданности Ее Величеству Королеве и искренне надеясь, что население Родезии, не будет отринуто в своём намерении и далее осуществлять наше бесспорное право демонстрировать ту же лояльность и преданность, и стремясь к развитию общественного блага с тем, чтобы достоинство и свобода всех людей могли быть соблюдены, в соответствии с этой декларацией, принимаем, подписываем и даруем населению Родезии Конституцию, прилагаемую ниже.
Боже, храни королеву.

Характерны доводы авторов Декларации: понимание белого населения Родезии как сложившейся нации; общепризнанность «прогресса и благосостояния» страны под властью белой общины; приверженность принципам западной демократии; уважение к традиционным связям с Великобританией; критика британского правительства за принесение принципов в «жертву сиюминутной целесообразности» (политика лейбористского правительства Гарольда Вильсона считалась «уступками коммунизму»).

Таким образом, акт 11 ноября 1965 излагал основные принципы родезийского национализма. В период правления Родезийского фронта (бессменным главой партии и правительства оставался Ян Смит) родезийский национализм являлся фактически официальной государственной идеологией Родезии.

Идеи и практика

Независимость Родезии была провозглашена волей белой общины и в её интересах, без учёта позиции чернокожего большинства населения. Политическая власть и социальное преобладание белых обеспечивалось их экономическим доминированием, высоким имущественным и образовательным цензами. Правительство RF исходило из того, что правление большинства приведёт к установлению марксистской диктатуры, разрушению экономики и господству чёрного расизма (стоит отметить, что после 1980 года эти опасения в значительной степени оправдались) . Гражданская война правительства с левыми повстанческими движениями ZAPU и ZANU, понималась как элемент всемирного антикоммунистического противостояния, один из фронтов Холодной войны. Особенность заключалась в том, что Родезия – созданная «антибританским мятежом» и находившаяся под санкциями ООН – не пользовалась официальной поддержкой Запада.

Политика и культура родезийского национализма основывались на социальном консерватизме. Пропагандировались «духовные скрепы» белой общины, максимальное сплочение «осаждённой крепости». Культивировались традиции Сесиля Родса и его соратников. Питер ван дер Бил во главе пропагандистского аппарата обращался к образам Второй мировой войны и даже ставил в пример стойкость Красной армии в сражениях с нацистами. Гимном родезийского национализма стала патриотическая песня Клема Толета (зять Яна Смита) Rhodesians Never Die – Родезийцы не умрут никогда. Важным инструментам была популистская социально-экономическая политика, создававшая серьёзные материальные преференции белым фермерам и рабочим.

Военное превосходство правительственной армии над партизанскими движениями было несомненным, но подавить их не удавалось. Большие трудности создавал международный бойкот Родезии (к которому с 1979 фактически присоединилась ЮАР), в то время как ZAPU и ZANU пользовались поддержкой СССР и его союзников, КНР и КНДР. Во второй половине 1970-х правительство Смита пыталось наладить диалог с умеренным крылом чернокожих националистов на антикоммунистической платформе. 3 марта 1978 было заключено соглашение о внутреннем урегулировании и постепенном переходе к многорасовому правлению. Эти шаги Смита вызвали резкое недовольство родезийских радикалов, создавших Родезийскую партию действия во главе с Иной Бэрси и Тедом Саттон-Прайсом.

Правление Родезийского фронта закончилось 1 июня 1979 года, когда было учреждено государство Зимбабве-Родезия. Но эта попытка компромисса родезийских националистов с умеренными чернокожими политиками потерпела неудачу из-за продолжения гражданской войны и международного бойкота. Ланкастерхаузская конференция 1979 года утвердила новый план урегулирования, предполагавший временное восстановление статуса британской колонии и проведение всеобщих выборов с участием ZANU и ZAPU. На февральских выборах 1980 победу одержал радикальный ZANU во главе с Робертом Мугабе. 18 апреля 1980 года была провозглашена независимость Зимбабве. Приход к власти Мугабе при международной поддержке означал поражение белого родезийского национализма.

Белая община в Зимбабве и эмиграции

В Зимбабве социальная база родезийского национализма быстро и резко сузилась. До половины белого населения покинули страну в первые три года независимости. Ян Смит пытался консолидировать оппозицию вокруг Республиканского фронта/Консервативного альянса Зимбабве (переименованный RF) и установил союз с чернокожими противниками Мугабе. Однако эти действия не дали серьёзного эффекта.

Постепенно Мугабе установил собственное единовластие. В 1987 была отменена «белая квота», в результате чего Консервативный альянс Зимбабве потерял представительство в парламенте. В 1992 партия прекратила существование. Ян Смит пропагандировал прежние достижения Родезии и резко критиковал правление Мугабе. Он сохранял определённую популярность, но его выступления свелись к демонстрации личной позиции.

Значительная часть белой элиты перешла на службу к Мугабе. В первую очередь это касается крупнейших бизнесменов и высших силовиков. Наиболее рельефно эту позицию выразил предприниматель-мультимиллионер Джон Бреденкамп, фактически сделавшийся финансистом правительства ZANU и оплачивающий военные экспедиции Мугабе в ДРК. Начальник родезийской разведки Кен Флауэр остался на руководящем посту в зимбабвийской спецслужбе, его заместитель Дэн Стэннард получил зимбабвийскую награду.

Большинство белой общины Зимбабве выведено из политики. Оппозиционно настроенные белые граждане, подобно известному фермерскому активисту Рою Беннету, действуют в Движении за демократические перемены, где преобладают чернокожие зимбабвийцы и выступают не с родезийско-националистических, а с общедемократических позиций.

Такое положение — массовая эмиграция, деполитизация большинства общины, раскол политактива между чернокожими сторонниками и противниками режима Мугабе — заставляет предположить, что представление о белых родезийцах как нации было в значительной степени преждевременным. Родезийцы, сохранившие «ностальгически-национальное сознание», по большей части эмигрировали, в основном в ЮАР и Австралию. Ностальгистов-родезийцев (преимущественно это пожилые люди) именуют Rhodie, белых граждан, полностью принявших порядки Зимбабве — Zimbo.

См. также

• Африканерский национализм

Отрывок, характеризующий Родезийский национализм

После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его: