Роден, Огюст

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Запрос «Роден» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
Франсуа Огюст Рене Роден
François-Auguste-René Rodin

Фотография Огюста Родена 1891 года
Дата рождения:

12 ноября 1840(1840-11-12)

Место рождения:

Париж

Дата смерти:

17 ноября 1917(1917-11-17) (77 лет)

Место смерти:

Мёдон

Гражданство:

Франция Франция

Стиль:

импрессионизм

Влияние на:

Антуан Бурдель
Камилла Клодель
Анна Голубкина

Награды:

Франсуа́ Огю́ст Рене́ Роде́н (фр. François-Auguste-René Rodin) (12 ноября 1840 года, Париж, — 17 ноября 1917 года, Мёдон) — французский скульптор, признанный одним из создателей современной скульптуры. Роден в молодости зарабатывал на жизнь ремеслом декоратора, и большинство его авторских работ были созданы в зрелом возрасте. Уже после того, как Роден получил признание как новатор в скульптуре, его работы вызывали скандалы и отвергались заказчиками.

Творчество Родена находится на стыке реализма, романтизма, импрессионизма и символизма[1]. Роден достиг виртуозного мастерства в передаче художественными средствами движения и эмоционального состояния своих героев и в изображении человеческого тела. Среди главных произведений Родена - скульптуры «Мыслитель», «Граждане Кале» и «Поцелуй».





Биография

Детство и молодость

Огюст Роден родился в Париже 12 ноября 1840 года. Его отец Жан-Батист Роден служил в префектуре. Огюст был вторым ребёнком от второго брака Жана-Батиста с уроженкой Лотарингии Мари Шеффер; первым ребёнком была Мари — на два года его старше[2].

В школе Роден не проявлял интереса к учёбе, за исключением рисования. В 14 лет Огюст получил от отца, на которого смогла повлиять в этом вопросе 16-летняя Мари, разрешение поступить в École Gratuite de Dessin (также известную как Petite École, Малая школа) — учебное заведение, готовившее художников, декораторов, ювелиров и представителей схожих профессий. Учителем Родена был крупный художник и педагог Орас Лекок де Буабодран[fr]. Окончив Малую школу, Роден трижды пытался поступить в Школу изящных искусств, но терпел неудачу[3].

Начиная с этого периода, Роден много лет перебивался заработками подмастерья, декоратора, скульптора на общественных работах. Он посещал курсы скульптора Антуана Бари в Музее естественной истории. В 1862 году умерла Мари Роден, сестра скульптора. Это глубоко его потрясло, на какое-то время Роден забросил занятия скульптурой. Роден вступил послушником в конгрегацию священника Пьера Эймара, который убедил его вернуться к занятиям искусством. Сохранился бюст Эймара, который Роден создал в 1863 году[4].

Вернувшись к скульптуре, Роден много работал оформителем и декоратором. Работы того периода он выполнял анонимно, большинство из них невозможно идентифицировать, многие не сохранились. Известно, что Роден работал над оформлением фойе театра Гаитэ и фасада театра Гоблен[fr] в Париже (здание театра Гоблен в настоящее время является кинотеатром). В 1864 году Роден познакомился и начал жить со швеёй Розой Бёре. В 1866 году у пары родился сын Огюст. Брак не был оформлен, поэтому сын получил фамилию матери[5]. Роза обладала привлекательной деревенской внешностью и позировала для некоторых ранних произведений Родена: бюстов «Девушка в шляпке с цветами» (1865—1870) и «Миньон» (1870) и скульптуры «Вакханка»; последняя не сохранилась, разбившись при очередном переезде[6]. Роза Бёре оставалась спутницей скульптора на протяжении всей его жизни, хотя Роден был непостоянен, и их отношения переживали разные этапы.

Становление

После знакомства с Розой Бёре Роден приобрёл собственную мастерскую — бывшую конюшню. В 1864 году Роден выполнил бюст местного жителя по прозвищу Биби, которого отличало выразительное лицо со сломанным носом. Во время заморозков хранившийся в скудных условиях конюшни бюст треснул, от него осталась только маска, но это не помешало Родену отправить «Человека со сломанным носом» в парижский Салон. Скульптура, выражавшая восхищение некрасивым, покрытым морщинами и шрамами лицом и бросившая вызов академическим канонам красоты, была отклонена[7][8]. С 1864 по 1870 год Роден работал в мастерской скульптора Альбера Каррье-Беллёза, зарабатывая изготовлением декоративной скульптуры. С началом франко-прусской войны Роден был призван в действующую армию, но вскоре комиссован из-за плохого зрения. Каррье-Беллёз, который переехал в Бельгию и получил крупный заказ на оформление здания брюссельской Биржи, предложил Родену работу, и тот тоже переехал в Брюссель[9].

В Брюсселе Роден создал несколько скульптур для частных домов, для здания биржи и боковые фигуры для памятника бургомистру Лоосу в парке д’Анверс. После рабочего дня Роден изготавливал для Каррье-Беллёз статуэтки, которые тот под своим именем отливал в бронзе и выставлял на продажу[10]. Однажды Роден подписал одну статуэтку собственным именем и предложил посреднику в обход Каррье-Беллёза. Когда об этом узнал Каррье-Беллёз, он сразу уволил Родена. По окончании франко-прусской войны Каррье-Беллёз вернулся во Францию, и его незаконченную работу по контракту принял скульптор Антуан-Жозеф ван Расбург, который снова нанял Родена. Два скульптора сняли мастерскую в Икселе и договорились совместно продавать свои работы, при этом скульптуры, продаваемые в Бельгии, подписывал своим именем ван Расбург, а во Франции скульптуры шли под именем Родена. Почти все продажи из-за отдалённости Франции и сложившейся клиентуры ван Расбурга в итоге приходились на Бельгию. Некоторые из работ того периода, подписанных ван Расбургом, с большей или меньшей вероятностью принадлежат Родену, однако достоверные доказательства авторства, как правило, отсутствуют[11].

Выросшие доходы Родена позволили Розе переехать из Парижа в Иксель. В 1875 году Роден снова представил в Салон «Человека со сломанным носом» — на этот раз мраморный бюст, и он был принят[12]. Скопив денег, Роден в 1876 году совершил путешествие в Италию, где посетил Геную, Флоренцию, Рим, Неаполь и Венецию. Целью Родена было знакомство с искусством Возрождения, в особенности с великими скульпторами прошлого Микеланджело и Донателло[13]. Путь Родена в Италию лежал через Реймс, где скульптор впервые увидел один из самых известных готических соборов, который потряс скульптора и заронил любовь к готической архитектуре, сохранявшуюся у Родена всю жизнь[14]. По возвращении из Италии Роден около 18 месяцев работал над скульптурой, которая сейчас известна как «Бронзовый век»[fr]. Для неё он использовал непрофессионального натурщика — бельгийского солдата, который произвёл впечатление на скульптора своей развитой мускулатурой. Скульптура создавалась под явным влиянием «Умирающего раба»[it] Микеланджело: можно обнаружить сходство в положении тела и закинутой назад руки, в закрытых глазах фигуры[15]. Роден впервые выставил гипсовую скульптуру под названием «Побеждённый» с копьём в левой руке в 1877 году в Бельгии, представив её как памятник мужеству французских солдат, а на следующий год отправил её в Салон. Перед представлением скульптуры французской публике Роден изменил подразумеваемый «смысл» своей работы таким образом, чтобы в ней увидели пробуждение, а не страдание человека. Он убрал копьё и дал скульптуре название «Бронзовый век» (среди других названий, которые рассматривал Роден, были «Пробуждение весны» и «Доисторический человек»). Однако мастерство Родена в изображении обнажённой натуры вызвало обвинения в том, что он выдал за скульптуру слепок с тела натурщика. Роден получил поддержку многих деятелей искусства и был оправдан[16]. В 1880 году эта же скульптура, отлитая в бронзе, была выставлена в Салоне ещё раз[14].

Однажды к Родену пришёл итальянский крестьянин, желавший позировать. Крестьянин обладал правильным красивым телосложением, а особенно Роден был впечатлён его движениями при ходьбе. Роден хотел изобразить движение таким образом, чтобы обе ноги скульптуры твёрдо стояли на земле и вес был распределён между ними. В результате он сделал две скульптуры: «Шагающий» (1877) и «Иоанн Креститель» (1878). «Шагающий» (шагающая фигура без головы и рук) был этюдом ко второй скульптуре. Вторая скульптура не содержит никаких атрибутов, обычно сопровождающих изображение святого, за исключением характерного жеста руки[17]; скульптор назвал так свою работу, потому что фигура натурщика вызвала у Родена самопроизвольную ассоциацию с Иоанном Крестителем. Как писал сам Роден: «Я сразу подумал об Иоанне Крестителе, другими словами, о дитяти природы, боговдохновенном, верующем, Предтече Того, кто более велик, чем он сам»[18]. Роден выставил «Иоанна Крестителя» в Салоне 1880 года, где скульптура получила третью премию.

В 1878 году Роден принял участие в конкурсе на памятник защитникам Парижа во франко-прусской войне. Он представил на суд жюри статую, сейчас известную как «Призыв к оружию». Она представляла собой аллегорическую крылатую женскую фигуру, одновременно полную выразительности и монументальную. Статуя, ставшая впоследствии столь знаменитой, не произвела на жюри впечатления и не вошла даже в предварительный премиальный список. Роден потерпел неудачу и на других конкурсах на памятники Лазару Карно, Дени Дидро, Жану-Жаку Руссо и генералу Жану-Огюсту Маргеритту[fr]. Он получил заказ только на памятник д’Аламберу на фасаде Отель-де-Виль. В 1879 году Каррье-Беллёз, с 1875 года бывший директором Севрской мануфактуры, пригласил Родена работать у него. На этой работе, приносившей хороший заработок, Роден оставался до 1882 года. В 1881 году Роден в знак благодарности изваял бюст Каррье-Беллёза[19].

Позже Роден был введён в салон писательницы Жюльетты Адам, где был представлен премьер-министру Гамбетте. Гамбетта, в свою очередь, порекомендовал Родена министру изящных искусств Антонену Прусту[fr], который приобрёл для государства «Иоанна Крестителя»[20]. Это было первое признание, которое пришло к скульптору, которому в то время было уже сорок лет[13].

Главные работы

«Врата ада»
Слева направо: «Мыслитель», «Врата ада», «Поцелуй»

В 1880 году Роден впервые получил заказ от государства — заказ на скульптурный портал, который должен был украсить здание нового Музея декоративного искусства в Париже. Скульптор не уложился в оговорённый заказчиком срок, к 1885 году, Музей так и не был создан, но Роден продолжал работать над скульптурой, получившей название Врата ада[fr], в итоге оставив её незавершённой: «Врата ада» были впервые отлиты в бронзе после смерти мастера[14]. Роден вдохновлялся бронзовыми воротами флорентийского баптистерия Лоренцо Гиберти и черпал идеи для сюжетов из «Божественной комедии» Данте, «Страшного суда» Микеланджело, «Цветов зла» Шарля Бодлера, образов порталов готических соборов[21][13]. Семиметровые «Врата ада» вмещают 186 фигур, многие из которых, в том числе «Мимолётная любовь», «Поцелуй», а также исключённые из композиции «Адам» и «Ева», обрели самостоятельную жизнь как отдельные скульптуры, увеличенные, доработанные и отлитые в бронзе или высеченные в мраморе. «Мыслитель», ставший наиболее известным произведением Родена и одним из самых узнаваемых скульптурных образов в мировой истории, создавался как портрет Данте — автора картин ада, из которых Роден черпал образы для своего произведения, и теперь наблюдавшего порождения собственного воображения. Но с течением времени Роден переработал скульптуру в сторону универсального вневременного образа поэта, философа и творца, «физическая мощь которого воплощала мощь интеллектуальную»[22]. «Поцелуй» первоначально был изображением Паоло Малатесты и Франчески да Римини — персонажей «Божественной комедии», влюблённых, застигнутых и убитых мужем Франчески и ставших символом вечной любви[23]. «Врата ада» должны были обрамлять гигантские статуи Адама и Евы — первых грешников, но, недовольный своими скульптурами, Роден постоянно их переделывал и в итоге отказался от первоначального замысла. Фигура Адама стала основой для «Трёх теней» — венчавшей «Врата ада» композиции из трёх одинаковых фигур, изображённых с разных ракурсов[24].

В 1881 году Роден посетил жившего в Лондоне художника Альфонса Легро, с которым он дружил и у которого учился искусству офорта. Во время этой поездки Роден познакомился с поэтом и критиком Уильямом Эрнестом Хенли. Роден сумел поразить Хенли, и тот сообщил о нём в лондонском артистическом кругу. В том же году Хенли стал редактором влиятельного журнала Magazine of Art и опубликовал там несколько статей о творчестве Родена, а в следующем году «Бюст Иоанна Крестителя» (одна из версий статуи, ранее приобретённой французским правительством) с успехом был выставлен в Королевской академии художеств[25].

С началом работы над «Вратами ада» Роден получил от государства новую мастерскую — ему были выделены две студии в здании на Рю л’Юниверсите, в котором было оборудовано двенадцать студий, предоставленных скульпторам и художникам, занятым работой над важными проектами[26]. В 1884 году Роден получил заказ от чилийского правительства на статуи покойного президента Франсиско Рамона Викуньи[es] и военачальника Патрисио Линча[es], героя завершившейся недавно Второй тихоокеанской войны. Линч должен был быть изображён на коне, и конная статуя была давней мечтой Родена. Роден изготовил два макета, но из-за переворота в Чили памятники не были отлиты, а сами макеты погибли. Одновременно Роден создал бюст жены чилийского посла во Франции, одну из наиболее ярких и выразительных своих работ[27].

В 1883 году Роден по протекции критика Эдмонда Базира получил разрешение Виктора Гюго создать его бюст. При этом восьмидесятилетний живой классик не питал энтузиазма по поводу этого проекта и считал, что лучший его бюст уже был создан десятки лет назад Давидом д’Анже. Работа над бюстом осложнялась тем, что Гюго отказался позировать; но Родену было разрешено посещать дом писателя, присутствовать при его повседневных занятиях, делать зарисовки и эскизы. Кроме того, Роден много работал с фотографиями. Бюст писателя был закончен в 1883 году и в следующем году выставлен в Салоне[28][29].

В том же 1883 году Роден был приглашён скульптором Альфредом Буше[fr] курировать группу его студенток. Там он познакомился с молодой девушкой Камиллой Клодель, которая явно превосходила по таланту других студенток. С 1885 года Клодель стала работать помощницей в мастерской Родена, позировала ему, а вскоре они стали любовниками[13]. Их отношения продолжались девять лет, при этом Роден не порвал связей и с Розой, которая знала о своей роли «другой женщины»[30]. В период отношений с Камиллой Роден создал большое количество скульптур, главной темой которых была чувственная любовь. Наиболее известны среди этих работ «Поцелуй» и «Вечный идол»[31][13]. Впоследствии у Камиллы Клодель появились признаки психического расстройства. В 1913 году родственники поместили её в психиатрическую клинику, где она умерла в 1943 году. Поль Клодель, брат Камиллы, поэт и дипломат, обвинял Родена в трагедии сестры[30]. Одной из самых известных работ Родена стала скульптурная группа «Граждане Кале» (завершена в 1888 году). Заказ на памятник, увековечивавший героическую страницу в истории города, Роден получил от муниципалитета Кале. Во время Столетней войны английский король Эдуард III осадил город, и спустя некоторое время голод вынудил оборонявшихся к сдаче. Король обещал пощадить жителей, если шесть самых знатных граждан выйдут к нему в рубище и с верёвками на шее, отдавая себя на казнь. Решение, избранное Роденом, было необычным: он изобразил всех шестерых граждан, а не одну фигуру, которая бы воплощала самого знатного из них, Юсташа де Сен-Пьера[fr][32]. В скульптурной группе статичные фигуры противопоставлены фигурам, схваченным в движении, при этом каждый герой, запечатлённый в момент, когда он отправлялся на смерть, получил свои характерные черты[1][33]. В 1889 году «Граждане Кале» стали главным событием совместной выставки Родена и Клода Моне в галерее Жоржа Пети[fr]. Всего на этой выставке были представлены 36 скульптур Родена и 70 полотен Моне[34]. Скульптура была установлена в Кале в 1895 году. В работе над скульптурой Родену помогала Камилла Клодель, о роли которой историки спорят. Мнения разнятся в диапазоне от приписывания Клодель роли подмастерья до признания значительного творческого вклада[35].

В 1889 году Роден принял участие в конкурсе на памятник живописцу Клоду Лоррену в Нанси. Проект Родена был принят с трудом, но в конце концов статуя была отлита в бронзе и установлена в городском парке. Роден довольно низко оценивал собственную работу: хрупкая фигура на массивном высоком постаменте смотрелась непропорционально[36].

Среди других крупных произведений Родена памятники двум из числа наиболее значимых фигур во французской литературе — Виктору Гюго и Оноре де Бальзаку. Заказ на памятник Гюго Роден получил в 1886 году. Памятник планировалось установить в Пантеоне, где писатель был похоронен за год до того. Кандидатура Родена была выбрана в том числе и потому, что ранее он создал бюст писателя, принятый положительно. Однако работа Родена, когда она была окончена, не соответствовала ожиданиям заказчиков. Скульптор изобразил Гюго могучим обнажённым титаном, опирающимся на скалу и окружённым тремя музами. Обнажённая фигура казалась неуместной в усыпальнице, и в итоге проект был отклонён[37]. В 1890 году Роден переработал первоначальный замысел, удалив фигуры муз. Памятник Гюго в 1909 году был установлен в саду у Пале-Рояль[38]. В 1891 году Общество литераторов, во многом благодаря личным стараниям его президента Эмиля Золя, заказало Родену памятник Бальзаку со сроком исполнения в два года. Бальзак к концу жизни сильно растолстел и, по воспоминаниям современников, из одежды предпочитал бесформенную доминиканскую рясу. Роден видел будущий памятник массивной стоящей фигурой с крупной головой и телом, скрытым драпировками[39]. Скульптор быстро принялся за работу; сохранились этюды в виде обнажённой фигуры, которые Роден создал, чтобы лучше проработать позу памятника. Тем не менее Роден никак не укладывался в сроки. Когда его студию посетили представители заказчика, они остались крайне разочарованы проектом, который охарактеризовали как «бесформенную массу»[40]. Публичный показ незаконченного памятника состоялся в Салоне 1898 года и вызвал скандал, при этом Родена поддержали многие деятели искусства. В итоге Общество литераторов отказалось от принятия работы и заказало памятник Александру Фальгьеру, а Роден вернул выплаченный ему аванс и оставил свою скульптуру у себя. Роденовский памятник был установлен в Париже только в 1939 году[41].

Последние годы

В 1895 году Роден приобрёл поместье Вилла Брийан[fr] в Мёдоне под Парижем. Он оборудовал там и мастерскую и перевёз в Мёдон скульптуры, но для мастерской было недостаточно места, поэтому через два года он вернул её в Париж[42]. Благодаря появившимся доходам Роден смог посвятить себя коллекционированию предметов искусства; с течением времени он приобрёл и поместил в Вилле Брийан множество египетских, греческих и римских скульптур, персидских миниатюр и картин современных ему французских художников, в том числе «Портрет Папаши Танги» Ван Гога[43].

Французское правительство предоставило Родену целый павильон на Всемирной выставке 1900 года, проводившейся в Париже. Для выставки, которая стала ретроспективой творчества скульптора начиная с «Человека со сломанным носом», было отобрано 136 скульптур и 14 незаконченных работ, среди которых были демонстрировавшиеся впервые «Врата ада». В предисловии к каталогу критик Арсен Александр сравнивал Родена с Рихардом Вагнером, также не сразу нашедшим ценителей своего таланта. Выставка позволила Родену продать в музеи по всему миру скульптуры на сумму около 200 000 франков (правда, 60 000 франков стоило изготовление бронзовых и мраморных копий)[44].

В зрелом возрасте Роден раскрылся как блестящий рисовальщик и график. Если в молодости наброски с моделями ню давались ему тяжело, то с течением времени он научился создавать рисунки моментально, не отрывая глаз от модели, а карандаша от бумаги, и запечатлевая на бумаге пойманный им момент движения. Изредка он раскрашивал рисунки акварелью или дорабатывал мелом. В 1897 году промышленник и коллекционер Морис Феней[fr] издал тиражом в 125 экземпляров альбом со 147 репродукциями рисунков Родена. Альбом разошёлся мгновенно[45]. В 1906 году король Камбоджи Сисоват совершил визит во Францию. Его сопровождала труппа танцоров, давшая представления в Париже и Марселе. Роден, очарованный танцорами, посетил оба выступления и оставил серию набросков, которые относят к его лучшим рисункам[46][47]. В 1900-х годах Роден стал регулярно получать заказы на портреты богачей и знаменитостей своего времени. Среди его клиентов были Бернард Шоу, Густав Малер, Жорж Клемансо, президент Аргентины Доминго Фаустино Сармьенто, химик Марселен Бертло, филантроп Берта Палмер[en]. В 1914 и 1915 годах Роден путешествовал в Рим, чтобы сделать бюст папы Римского Бенедикта XV[48]. Известен отзыв Клемансо, который был недоволен своим портретом, считая, что получился похожим на «монгольского генерала»[49].

Заработки Родена позволили ему нанимать в свою мастерскую ассистентами талантливых молодых скульпторов. Среди тех, кто работал у Родена в 1890-х и 1900-х, были Антуан Бурдель, Шарль Деспьо[fr], Жюль Дебуа[fr], Франсуа Помпон[fr] и Аристид Майоль[13][14]. В 1897—1899 годах ученицей Родена была русский скульптор Анна Голубкина[50]. В 1904 году моделью и ученицей Родена была британская художница Гвен Джон (она также стала одной из многих любовниц скульптора)[51]. Константин Бранкузи работал в мастерской Родена два месяца, но ушёл оттуда, считая, что «под большим деревом ничего не вырастет»[52]. В то же время, по словам Шампиньоля, Роден не оставил подлинных учеников, которые развили и продолжили бы его стиль и эстетику. Все скульпторы, долго работавшие с ним и считающиеся его учениками, принадлежали к классической традиции[53]. В 1905—1906 годах личным секретарём Родена был немецкий поэт Райнер Мария Рильке, позднее написавший восторженную биографию скульптора.

Роден в старости стал падок на женскую красоту. Его увлечения были недолгими, за исключением романа с маркизой (позднее — герцогиней) де Шуазель, американкой французского происхождения. Роман начался в 1904 году и продолжался до 1912 года. Друзья Родена вспоминали о де Шуазель как о недалёкой, безвкусно одевавшейся и не разбиравшейся в искусстве женщине, тем не менее подчинившей скульптора своей воле и пользовавшейся его богатством и славой. Роден позднее отзывался о де Шуазель как о «злом гении», на которого он «потратил семь лет своей жизни»[54].

В 1908 году Родена в Мёдоне посетил король Великобритании и Ирландии Эдуард VII[55]. В том же году Рильке пригласил Родена в отель Бирон[fr] — парижский особняк XVIII века, переоборудованный в жилой дом, где Рильке и его жена снимали комнаты. Особняк настолько понравился Родену, что он снял там первый этаж, перевёз туда студию и жил там последние годы[56].

Свою давнюю любовь к средневековым соборам Роден раскрыл в книге «Соборы Франции» (фр. Les Cathédrales de France), первое издание которой вышло в 1914 году. Искусствовед Бернар Шампиньоль отмечал, что Роден, не имевший достаточной архитектурной подготовки, тем не менее продемонстрировал великолепное интуитивное понимание организации готической архитектуры, однако его манера изложения тяжела для читателя[57].

В 1916 году Роден подписал завещание, согласно которому все его работы и рукописи переходили государству. В последние годы жизни Роден был окружён большим количеством любовниц, которые почти в открытую расхищали его имущество, вынося произведения искусства из коллекции скульптора. Охрана поместья Родена была организована лично министром коммерции в правительстве Клемансо Этьеном Клементелем[fr][58].

19 января на вилле в Мёдоне состоялось бракосочетание Родена с Розой Бёре. Роза была уже тяжело больна и умерла через двадцать пять дней после церемонии[59]. 12 ноября тяжело заболел и Роден. Он умер от скоротечного воспаления лёгких 17 ноября. На его могиле в Мёдоне была установлена копия «Мыслителя»[60].

Наследие

Работам Огюста Родена посвящены три музея. Музей Родена находится в Отель Бирон, в котором Роден жил последние годы. Основой его собрания стали скульптуры, рисунки и коллекция произведений искусства, которые Роден завещал государству. Музей был учреждён 22 декабря 1916 года (ещё при жизни скульптора) и открыт для публики в 1919 году. Другой французский музей Родена был создан в 1930 году в Мёдоне, где находилась вилла Родена и где он был похоронен. В 1929 году на основе коллекции, принадлежавшей владельцу сети кинотеатров и филантропу Жюлю Мастбауму, был открыт музей Родена в Филадельфии[61].

Роден позволял массово производить копии своих скульптур для продажи, а после его смерти право изготавливать копии перешло музею Родена[62]. Известно, что при жизни скульптора только одна литейная мастерская изготовила 231 копию «Вечного идола» и 319 копий «Поцелуя»[63]. По этой причине в настоящее время собрания авторизованных копий роденовских скульптур есть во многих музеях мира, включая Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург), Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина (Москва), Национальную галерею искусства (Вашингтон), Метрополитен-музей (Нью-Йорк), Новую глиптотеку Карлсберга (Копенгаген). В 1956 году во Франции был принят закон, ограничивавший количество копий, которые позволялось снимать со скульптуры, двенадцатью[62].

Оценка

Стиль и творческий метод

Главным мотивом на протяжении творческого пути Родена было изображение человеческого тела в движении[64]. Стремясь передать движение, Роден рассматривал будущую скульптуру не как статичный объект, а как некоторый центр движущихся масс, поэтому в замысле скульптуры у него особое место занимал торс как смысловой центр движения. В то время как академическая традиция диктовала, что голова скульптуры должна располагаться прямо или выравниваться по линии опорной ноги, Роден, работая над «Иоанном Крестителем», поместил голову скульптуры посередине между двумя ногами. Пожертвовав анатомической достоверностью, скульптор добился создания иллюзии движения[65]. Роден часто нанимал натурщиков для того, чтобы они отрабатывали определённые движения или просто ходили перед ним обнажёнными, и в это время рисовал или делал наброски из глины[66]. И напротив, он не работал с профессиональными натурщиками, которые просто воспроизводили традиционные позы античных статуй[64].

Ещё одной особенностью скульптуры Родена является её эмоциональность. Герои Родена охвачены сильными эмоциями — любовью, болью, отчаянием, и Роден добивался убедительного отображения этих состояний, не прибегая к устоявшимся во французской скульптуре приёмам, к тому моменту ставшим своего рода скульптурными клише. По словам самого скульптора, на его работы надо смотреть сквозь слёзы эмоций[64]. Так, страсть мужчины в «Поцелуе» видна во всём его теле: в напряжённой спине, в руках, вплоть до пальцев ног, впившихся в мраморный постамент[23]. Роден говорил о «Мыслителе»: «Мой „Мыслитель“ думает не только мозгом, с нахмуренными бровями, расширяющимися ноздрями и сжатыми губами, но каждым мускулом своих рук, спины и ног, со сжатым кулаком и сжатыми пальцами ног»[67].

Одним из излюбленных методов Родена была работа с профилями. Он ставил натурщика так, чтобы был отчётливо виден его профиль, и затем воспроизводил этот силуэт на глиняной модели. Затем Роден менял угол зрения, получая новый силуэт и снова воспроизводя его. Таким образом он постепенно создавал всю скульптуру[68].

Роден воспринимал скульптуру не как завершённый объект, а как произведение, которое может и должно меняться вслед за автором; для него не существовало такой категории, как законченность или совершенство; он мог работать над одной и той же скульптурой годы, многократно её переделывая. По этой же причине он мог выставлять этюды или незавершённые работы[69].

Значение и место в истории скульптуры

Сам Роден не относил себя к какому-либо течению. Корни его творчества лежали в реализме и романтизме[1][53]. Роден был близок со многими французскими импрессионистами, а одним из повлиявших на него скульпторов был его современник Медардо Россо, стремившийся перенести открытия импрессионистов в скульптуру[70]. В то же время от современников-живописцев Родена отличало тяготение к символичности образов и вневременным сюжетам. С середины 1880-х характерной чертой скульптур Родена стало намеренно создаваемое впечатление незавершённости: фигура, «выплывавшая» из глыбы мрамора, словно олицетворяла метафизический процесс рождения формы из аморфной материи[1]. Согласно Британнике, «главным достижением Родена было возвращение западной скульптуре того, что всегда было её главным достоинством, — знания и великолепного изображения человеческого тела»[13].

Оценка Родена менялась с течением времени. Добившись известности, он долгое время был противоречивой, даже скандальной фигурой, «бунтарём», шокировавшим консервативный истеблишмент своим подходом к скульптуре. Но в последние годы жизни к нему пришёл оглушительный успех, Роден был повсеместно признан величайшим мастером со времён Микеланджело[13][64]. Хотя позднее, в 1920—1930-х годах, авангардисты отвергали Родена как старомодного, а современные критики отмечают в его скульптурах влияние того времени, когда Роден зарабатывал ремеслом декоратора, его огромное воздействие на всю последующую скульптуру общепризнанно[13][64].

Произведения о жизни Родена

  • Американский писатель Дэвид Вейс в 1963 году написал роман о жизни Родена «Нагим пришёл я». Эта книга стала самым популярным произведением Вейса, автора ряда биографических романов[71].
  • В 1988 году вышел французский фильм «Камилла Клодель», в котором роль Родена исполнил Жерар Депардье, а роль Клодель — Изабель Аджани.
  • В 2011 году Борис Эйфман поставил балет «Роден» об истории любви скульптора и Камиллы Клодель[72][73].

Фотолетопись

Последние годы жизни Родена и созданные им работы увековечены русско-французским фотохудожником Петром Шумовым (Choumoff; 1872—1936), тесно сотрудничавшим с Роденом в 1912—1917 годах, выполнившим около 150 снимков его работ и около 60 портретов и сцен из жизни скульптора (работа в мастерской, свадьба c многолетней спутницей жизни Роз Бёре, состоявшаяся за две недели до её смерти, похороны мадам Огюст Роден, скульптор на смертном одре) и позднее ставшим первым фотографом Музея Родена в Париже[74][75]. Работы Шумова хранятся в Музее Родена[76] и агентстве «Роже-Виолле» («Roger-Viollet»)[77][78].

Напишите отзыв о статье "Роден, Огюст"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 Роден Рене Франсуа Огюст // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  2. ↑ Champigneulle, 1999, p. 9—10.
  3. ↑ Champigneulle, 1999, p. 19.
  4. ↑ Champigneulle, 1999, p. 24—26.
  5. ↑ Champigneulle, 1999, p. 27.
  6. ↑ Champigneulle, 1999, p. 29.
  7. ↑ Champigneulle, 1999, p. 31.
  8. ↑ Стародубова В. В. Роден, Рене Франсуа Огюст // Европейское искусство: Живопись. Скульптура. Графика: Энциклопедия. — М.: Белый город, 2006. — Т. III.
  9. ↑ Champigneulle, 1999, p. 35.
  10. ↑ Champigneulle, 1999, p. 36.
  11. ↑ Champigneulle, 1999, p. 37—38.
  12. ↑ Champigneulle, 1999, p. 41.
  13. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.britannica.com/EBchecked/topic/506608 Auguste Rodin] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online. Проверено 24 октября 2011.
  14. ↑ 1 2 3 4 Vincent, Claire. [www.metmuseum.org/toah/hd/rodn/hd_rodn.htm Auguste Rodin (1840—1917)]. The Metropolitan Museum of Art (2004). Проверено 8 декабря 2011. [www.webcitation.org/67o3VCYQy Архивировано из первоисточника 20 мая 2012].
  15. ↑ Raphaël Masson, Véronique Mattiussi. Rodin. — Flammarion, 2004. — P. 151. — 247 p. — ISBN 9782080112934.
  16. ↑ Champigneulle, 1999, p. 46—50.
  17. ↑ [www.musee-rodin.fr/en/collections/sculptures/saint-john-baptist St. John the Baptist]. Musée Rodin. Проверено 4 февраля 2014. [www.webcitation.org/6OU4sE7n1 Архивировано из первоисточника 31 марта 2014].
  18. ↑ Champigneulle, 1999, p. 59.
  19. ↑ Champigneulle, 1999, p. 59—61.
  20. ↑ Champigneulle, 1999, p. 64—65.
  21. ↑ Champigneulle, 1999, p. 128—130.
  22. ↑ Elsen, Jamison, Barryte, 2003, p. 175—179.
  23. ↑ 1 2 C. R. Morey. [www.jstor.org/stable/3046338?seq=1 The Art of Auguste Rodin] // The Bulletin of the College Art Association of America. — 1918. — Vol. 1. — Вып. 4. — P. 145—154.
  24. ↑ Elsen, Jamison, Barryte, 2003, p. 193.
  25. ↑ Claudine Mitchell. Rodin: the Zola of sculpture. — Ashgate Publishing, 2004. — P. 60. — 261 p. — ISBN 9780754609049.
  26. ↑ Champigneulle, 1999, p. 69.
  27. ↑ Champigneulle, 1999, p. 75.
  28. ↑ Claudine Mitchell. Rodin: the Zola of sculpture. — Ashgate Publishing, 2004. — P. 62. — 261 p. — ISBN 9780754609049.
  29. ↑ Elsen, Jamison, Barryte, 2003, p. 293—295.
  30. ↑ 1 2 Champigneulle, 1999, p. 167.
  31. ↑ Champigneulle, 1999, p. 157.
  32. ↑ Champigneulle, 1999, p. 77.
  33. ↑ Champigneulle, 1999, p. 88.
  34. ↑ Champigneulle, 1999, p. 101.
  35. ↑ Ian Chilvers, John Glaves-Smith. Claudel, Camille // A dictionary of modern and contemporary art. — Oxford University Press, 2009. — 776 p. — ISBN 9780199239658.
  36. ↑ Champigneulle, 1999, p. 98—99.
  37. ↑ Champigneulle, 1999, p. 91—95.
  38. ↑ Champigneulle, 1999, p. 171—172.
  39. ↑ Champigneulle, 1999, p. 180.
  40. ↑ Champigneulle, 1999, p. 184.
  41. ↑ Champigneulle, 1999, p. 198.
  42. ↑ Champigneulle, 1999, p. 200.
  43. ↑ Champigneulle, 1999, p. 203.
  44. ↑ Champigneulle, 1999, p. 207—209.
  45. ↑ Champigneulle, 1999, p. 123—125.
  46. ↑ Champigneulle, 1999, p. 221—222.
  47. ↑ Kinetz, Erika. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9D04E5D91E31F934A15751C1A9609C8B63 Rodin Show Visits Home Of Artist's Muses] // The New York Times. — December 27, 2006.
  48. ↑ Champigneulle, 1999, p. 266—267.
  49. ↑ Champigneulle, 1999, p. 254—258.
  50. ↑ Голубкина Анна Семёновна — статья из Большой советской энциклопедии.
  51. ↑ Claudine Mitchell. Rodin: the Zola of sculpture. — Ashgate Publishing, 2004. — P. 202. — 261 p. — ISBN 9780754609049.
  52. ↑ Eric Shanes. Constantin Brancusi. — Abbeville Press, 1989. — P. 12. — 128 p. — ISBN 9780896599246.
  53. ↑ 1 2 Champigneulle, 1999, p. 260.
  54. ↑ Champigneulle, 1999, p. 244—246.
  55. ↑ Champigneulle, 1999, p. 217.
  56. ↑ Champigneulle, 1999, p. 249.
  57. ↑ Champigneulle, 1999, p. 223—224.
  58. ↑ Champigneulle, 1999, p. 269.
  59. ↑ Champigneulle, 1999, p. 270.
  60. ↑ Champigneulle, 1999, p. 271—273.
  61. ↑ Champigneulle, 1999, p. 275.
  62. ↑ 1 2 [www.cantorfoundation.org/resources/laws-that-govern-the-casting-of-rodins-work/ Laws That Govern the Casting of Rodin's Work]. Iris & B. Gerald Cantor Foundation. Проверено 25 июля 2013. [www.webcitation.org/6IPRu8uhn Архивировано из первоисточника 27 июля 2013].
  63. ↑ [www.cantorfoundation.org/resources/in-rodins-studio/ In Rodin’s Studio]. Iris & B. Gerald Cantor Foundation. Проверено 2 февраля 2014. [www.webcitation.org/6OU4uR6zD Архивировано из первоисточника 31 марта 2014].
  64. ↑ 1 2 3 4 5 Albert Ten Eyck Gardner. [www.metmuseum.org/pubs/bulletins/1/pdf/3257752.pdf.bannered.pdf The Hand of Rodin] // The Metropolitan Museum of Art Bulletin. — 1957. — Vol. 15, № 9. — P. 200—204.
  65. ↑ Elsen, Jamison, Barryte, 2003, p. 15.
  66. ↑ Champigneulle, 1999, p. 106.
  67. ↑ Debora L. Silverman. Art nouveau in fin-de-siècle France: politics, psychology, and style. — University of California Press, 1992. — P. 261. — 415 p. — ISBN 9780520080881.
  68. ↑ Champigneulle, 1999, p. 110—114.
  69. ↑ Elsen, Jamison, Barryte, 2003, p. 16.
  70. ↑ Champigneulle, 1999, p. 102.
  71. ↑ [variety.com/2002/scene/people-news/david-weiss-1117877522/ David Weiss Obituary]. Variety (December 16, 2002). Проверено 8 февраля 2012. [www.webcitation.org/67o3W6Fqu Архивировано из первоисточника 20 мая 2012].
  72. ↑ [www.eifmanballet.ru/ru/repertoire/rodin Роден]. eifmanballet.ru (2011). Проверено 4 июня 2014.
  73. ↑ Голубкова, М. [www.rg.ru/2011/11/22/reg-szfo/ballet.html На языке тела говорим о страсти]. Российская газета (22 ноября 2011). Проверено 4 июня 2014.
  74. ↑ Леонидов, В. [www.nasledie-rus.ru/podshivka/5520.php Великий и почти забытый Пётр Шумов] // Наше наследие : журнал. — 2000. — № 55.
  75. ↑ Антонова, А. [grodnonews.by/ru/0/16984/news Возвращение имён: Пётр Иванович Шумов] // Гродзенская прауда : газета. — 2013. – 15 авг.
  76. ↑ См.: [www.musee-rodin.fr/fr/rodin/chronologie-dauguste-rodin/les-dernieres-annees Les dernières années] на сайте Музея Родена.
  77. ↑ См.: [www.roger-viollet.fr/accueil.aspx Auguste Rodin].
  78. ↑ Часть работ воспроизведена в издании: Русский парижанин: Фотографии Петра Шумова: Фотоальбом = Un parisien russe: Photographies de Pierre Choumoff / на рус. и фр. яз. ; сост. С. Шумов, П. Гуревич, С. Некрасов и др. — М.: Рус. путь, 2000. — 96 с. — ISBN 5-85887-082-1..

    79. </ol>

Литература

На русском языке
  • Матвеева А. Б. Роден. — М.: Искусство, 1962. — 56, [38] с. — 20 000 экз. (обл.)
  • Вейс Д. Огюст Роден = Naked came I / Пер. с англ.. — М.: Искусство, 1969. — 579 с. — (Жизнь в искусстве).
  • Стародубова В. В. Огюст Роден: Жизнь и творчество. — М.: НИИ РАХ, 1998. — 151 с.
  • Огюст Роден. Мысли об искусстве. Воспоминания современников / Н. И. Рыбакова. — М.: Республика, 2000. — 358 с. — ISBN 5-250-02745-8.
На иностранных языках
  • Ruth Butler. Rodin: The Shape of Genius. — Yale University Press, 1996. — 608 p. — ISBN 9780300064988.
  • Bernard Champigneulle. Rodin. — London: Thames and Hudson, 1999. — 285 p. — ISBN 0500200610.
  • Albert Edward Elsen. Rodin. — Museum of Modern Art, 1963. — 228 p.
  • Albert Edward Elsen, Rosalyn Frankel Jamison, Bernard Barryte. [books.google.com/books?id=30gpesJe3gwC Rodin's art: the Rodin Collection of the Iris & B. Gerald Cantor Center for Visual Arts at Stanford University]. — Oxford University Press, 2003. — 662 p. — ISBN 9780195133813.

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/RODEN_OGYUST.html Роден, Огюст] // Энциклопедия «Кругосвет». (Проверено 25 июля 2013)
  • [museum.stanford.edu/view/rodin.html Rodin Collection] (англ.). Iris & B. Gerald Cantor Center for Visual Arts at Stanford University. Проверено 22 февраля 2012. [www.webcitation.org/67YzfOLts Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].
  • [www.rodin-web.org/ Rodin-Web.org — The Independent Academic Rodin Platform] (англ.). Hans de Roos, Munich, Germany (12.11.2011). Проверено 22 февраля 2012. [www.webcitation.org/67YzgGmmt Архивировано из первоисточника 10 мая 2012].


Отрывок, характеризующий Роден, Огюст

Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Роден,_Огюст&oldid=80823671»