Роджер Мортимер, 1-й барон Вигмор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
1-й барон Вигмор Роджер Мортимер
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Роджер Мортимер (англ. Roger Mortimer; 1231 — 26 октября 1282) — 1-й барон Вигмор из рода Мортимеров, ставший одним из самых могущественных лордов Валлийской марки и сыгравший выдающуюся роль во Второй баронской войне и завоевании Уэльса.





Происхождение

Роджер Мортимер был старшим сыном Ральфа Мортимера, лорда Вигмора и Гвладис Ди, дочери князя Гвинеда Лливелина Великого, контролировавшего до своей смерти в 1240 году весь Уэльс. Матерью Гвладис Ди была, вероятно, внебрачная дочь Джона Безземельного, так что Роджер Мортимер приходился своему сюзерену Генриху III внучатым племянником.

Биография

Наследство

Ральф Мортимер умер, когда его старшему сыну было всего 15 лет (август 1246 года). Над его владениями была установлена королевская опека, снятая только после выплаты Роджером 2 000 марок. В феврале 1247 года Роджер формально получил от короля земли Мортимеров в качестве лена. В том же году он смог существенно расширить свои владения, женившись на одной из наследниц угасшего рода де Браоз: последний представитель старшей ветви этого семейства был повешен в 1230 году дедом Роджера, Лливелином Великим, и оставил только четырёх дочерей. Женившись на второй из них, Роджер получил права на Раднор, Нарбер, Бильт и существенную часть Брекнокшира, что резко усилило его позиции в Валлийской марке. Кроме того, его тёща принадлежала к роду Маршалов, угасшему со смертью её брата Ансельма (1245 год), и после её смерти в том же 1246 году Роджер смог принять участие в разделе богатейшего наследства, включавшего земли младшей ветви де Клеров.

Впрочем, все эти новые владения были получены не сразу. Шли споры о разделе между мужьями трёх наследниц Браозов (кроме Мортимера, это были Хамфри VI де Богун и Уильям III де Кантело), корона не торопилась освобождать выморочные земли от своей опеки; можно предположить, что в случае с Мортимером причиной этой неторопливости была рано показанная лордом Вигмора приверженность к партии реформ. Только в феврале 1259 года наследство Браозов было окончательно передано его новым владельцам. При этом имения Lechlade и Лонгборо в Глостершире, составлявшие часть доли Мортимера, король пожаловал своему брату Ричарду Корнуоллу , что стало ещё одной причиной появления у Роджера претензий к королевской власти.

Тем не менее до определённого момента отношений с короной были мирными: в 1253 году Генрих III посвятил Мортимера в рыцари, а затем тот отправился в составе свиты короля в Гасконь.

Борьба с Лливелином ап Грифидом

По возвращении с континента (1254 год) Мортимер в числе других баронов Марки столкнулся с попытками реванша со стороны его двоюродного брата - Лливелина ап Грифида, князя Гвинеда. Лливелин пытался установить контроль над всем Уэльсом подобно своему деду и для этого развернул наступление на английских баронов; одной из главных его целей был захват Майлиэнида и Гуртейрниона, с 1241 года контролировавшихся Мортимерами. В 1256 году Лливелин занял Гуртейрнион, и при этом Мортимер не получил поддержки от короны - возможно, из-за его сочувствия партии реформ. Только в январе 1257 года король пообещал Мортимеру поддержку в виде денежного платежа - 200 марок; но фактически тот получил только 100.

В 1259 году Роджер Мортимер был в составе делегации баронов, заключившей с Лливелином перемирие на один год. Сразу по его истечении князь Гвинеда захватил одну из главных крепостей Мортимеров - замок Билт (июль 1260 года). Роджер в это время находился в Лондоне, где отстаивал свои претензии на земли в Глостершире. Это событие серьёзно осложнило отношения между Мортимером с одной стороны и королём и его наследником с другой, хотя на последних и не лежала непосредственная ответственность за случившееся. Вернувшись в Уэльс, Мортимер передал епископам Бангора и Сент-Асафа письмо архиепископа Кентерберрийского, в котором тот отлучал Лливелина от церкви. Совместно с Гилбертом де Клером Роджер собрал армию, чтобы присоединиться к королю в решающем походе на Гвинед, но тот предпочёл заключить новое перемирие - теперь уже на два года, что стало для баронов величайшим разочарованием.

Мортимер не считал необходимым соблюдать перемирие и предпринимал атаки на пограничные районы Уэльса, давая Ллевелину основания для жалоб королю. В ноябре 1262 года валлийцы разгромили Мортимера и его племянника Хамфри де Богуна в Майлиэниде и захватили замки Кнуклас, Бледдфа и Кефнлис[1], так что Мортимер с трудом смог избежать гибели. В результате вся Валлийская марка оказалась под угрозой.

Гражданская война

Когда собравшаяся в Оксфорде знать сформировала комитет для составления требований к короне (1258 год), Роджер Мортимер оказался одним из 12 баронов, входивших в состав этого комитета, и одним из 15 королевских советников, с которыми монарх должен был согласовывать решение государственных вопросов. 18 октября он поставил свою подпись под текстом Оксфордских провизий. В следующем году он участвовал в заключении мира с Францией, а согласно Вестминстерским постановлениям стал наряду с Филиппом Бассетом представителем юстициария Англии.

В дальнейшем Мортимер некоторое время оставался в числе баронов, настроенных оппозиционно по отношению к королю, но ситуация осложнялась рядом факторов. В частности, возникли напряжённые отношения между Мортимером и Симоном де Монфором, возглавлявшим оппозицию: король, рассчитывая сделать Мортимера своим сторонником, пожаловал ему ряд земель в Марке, на которые претендовал Монфор. Последний заключил на время союз с принцем Эдуардом, которого Мортимер считал виновником падения замка Билт, а ухудшение общей ситуации на границе с Уэльсом заставляло барона поддерживать союзнические отношения с крупнейшим землевладельцем региона Гилбертом де Клером, поддерживавшим с 1261 года короля. Генрих III проявлял заинтересованность в вопросе, делая Роджеру земельные пожалования. В конце концов Мортимер официально перешёл на сторону монарха, получив от него 7 декабря 1261 года прощение.

В декабре 1263 года началась открытая война. Поводом к ней стала передача королём Мортимеру трёх имений в Херефордшире, на которые претендовал Монфор. Последний в знак протеста разграбил эти земли, а потом отправил своих сыновей Генри и Симона с войском в другие владения Мортимеров. Монфоры взяли Вигмор, захватили ряд замков Роджера Клиффорда и Томаса Корбета. Перед лицом этой угрозы Роджер примирился с принцем Эдуардом I, специально вернувшимся из Франции и передавшим ему замки Хай и Хантингтон, отобранные у Хамфри де Богуна.

Мортимер сыграл решающую роль при взятии Нортгемптона в апреле 1264 года. Но уже месяцем позже в результате разгрома при Льюисе он попал в плен вместе с королём и наследником престола. Впрочем, скоро он получил свободу, дав обещание освободить всех пленных, захваченных им в Нортгемптоне, и оставив одного из своих сыновей (Генри) в качестве заложника. Своё обещание он таки не сдержал. Тогда Монфор, к тому времени уже не скрывавший свой союз с Гвинедом, вторгся в Валлийскую марку (декабрь 1264 года). Он опустошил земли Мортимера, взял Хай и Херефорд. В этой ситуации бароны Марки постановили, что Мортимер должен отправиться на год в изгнание в Ирландию, но тот отказался выполнять это требование и получил поддержку Гилберта де Клера и Джона Гиффарда.

В мае 1265 года принц Эдуард бежал из заключения. Мортимер принял его у себя в Вигморе, а потом в Ладлоу, где принц собрал войско. 4 августа при Ившеме мятежники были, наконец, разгромлены. Мортимер был одним из трёх командиров роялистской армии и лично убил в схватке Монфора и Хью Диспенсера; голову Монфора он преподнёс как трофей своей жене[2]

После разгрома оппозиции Мортимер стал одним из ближайших доверенных лиц короля и принца Эдуарда. Он получил владения де Веров, конфискованные за причастность графа Роберта к мятежу, стал шерифом Херефордшира; впрочем, Роберт де Вер вскоре получил королевское прощение, а с ним и свои земли. Он выплатил Мортимеру компенсацию и, чтобы скрепить дружбу, женил своего сына на дочери лорда Вигмора.

Пока принц Эдуард был в Святой земле, Мортимер являлся одним из опекунов над его детьми и владениями. Когда умер король Генрих (1272 год), Мортимер наряду с Филиппом Барнеллом и Филиппом Бассетом получил полномочия по управлению королевскими имениями до возвращения Эдуарда в августе 1274 года.

Завоевание Уэльса

Ситуация в Уэльсе после гражданской войны была очень сложной. В 1266 году Мортимер попытался отвоевать Брихейниог, но потерпел полное поражение, потеряв практически всё войско. Тем не менее согласно договору в Монтгомери, заключённому между Англией и Гвинедом годом позже, он получал часть спорной территории - Майлиэнид, дальнейшую судьбу которого должен был решать суд, согласно обычаям Марки[3]

Но Мортимер и не думал доверять решение суду: он старался прочно закрепиться в Майлиэниде, строя там замки и увеличивая воинские контингенты. Параллельно он помогал Богунам в их попытках вернуть Брекон. Лливелин же использовал эти действия баронов как предлог, чтобы не приносить королю вассальную присягу и не реагировать на его вызовы. К 1276 году дело дошло до открытой конфронтации. Готовясь к вторжению в Уэльс, Эдуард I назначил Мортимера капитаном Шропшира, Стаффордшира и Херефордшира, откуда тот должен был совместно с Генри де Ласи, 3-м графом Линкольн, двинуться в центральную часть Уэльса.

Кампания оказалась успешной. Мортимер и Ласи смогли вернуть к власти в Поуисе изгнанного Лливелином местного князя и взять ряд замков, включая Билт. Когда Лливелин согласился на тяжёлый для него мир, Мортимер получил от короля в благодарность за службу ряд территорий в Центральном Уэльсе (1277 год).

Ослабленный Лливелин был вынужден заключить с Мортимером союз, направленный против всех врагов, кроме короля Англии; чтобы скрепить союз, князь передал Роджеру Гуртейрнион[4] (октябрь 1281 года). Но последствий этот союз не имел: уже в начале 1282 года валлийцы на недавно завоёванной Англией территории восстали, и началась решающая война. Мортимер присоединился к армии короля. В столкновении с именно его отрядами погиб Лливелин ап Грифид, но Роджер Мортимер, отправившийся в поход уже больным, умер двумя месяцами раньше - в октябре 1282 года[5]. Он был похоронен в родовой усыпальнице в Вигморе.

Семья

Жена и дети

Роджер Мортимер был женат с 1247 года на Мод де Браоз, дочери Уильяма де Браоза, 10-го барона Абергавенни, и Евы Маршал. В этом браке родились семеро детей:

  • Ральф (умер в 1274 году)
  • Эдмунд (1251—1304), 2-й барон Вигмор
  • Изабелла (умерла в 1292 году); 1-й муж — Джон Фитцалан, 7-й граф Арундел, 2-й муж — Роберт Гастингс[6]
  • Маргарет (умерла в 1297 году); муж — Роберт де Вер, 6-й граф Оксфорд
  • Роджер (умер в 1326 году), барон Чирк
  • Джеффри
  • Уильям (умер в 1297 году)

Предки

Роджер Мортимер, 1-й барон Вигмор — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гуго I де Мортимер
 
 
 
 
 
 
 
Гуго II де Мортимер
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Роджер де Мортимер, лорд Вигмор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гвильом ле Мешен
 
 
 
 
 
 
 
Мод ле Мешен
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Сесилия де Рамийи
 
 
 
 
 
 
 
Ральф де Мортимер, лорд Вигмор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Изабелла де Феррерс (или Милисент де Феррерс)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Роджер Мортимер, 1-й барон Вигмор
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Оуайн ап Грифид
 
 
 
 
 
 
 
Иорверт ап Оуайн
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Гвладис верх Лливарх
 
 
 
 
 
 
 
Лливелин ап Иорверт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мадог ап Маредид
 
 
 
 
 
 
 
Мараред верх Мадог
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Сусанна верх Грифид
 
 
 
 
 
 
 
Гвладис Ди
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Генрих II Плантагенет
 
 
 
 
 
 
 
Иоанн Безземельный
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Элеонора Аквитанская
 
 
 
 
 
 
 
Джоанна Уэльская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
</center>

Напишите отзыв о статье "Роджер Мортимер, 1-й барон Вигмор"

Примечания

  1. Rees R. Davies: The Age of Conquest. Wales 1063-1415. Oxford Univ. Press, Oxford 1991. ISBN 0-19-820198-2, S. 312
  2. John Sadler: The Second Barons' War : Simon de Montfort and the battles of Lewes and Evesham. Pen & Sword Military, Barnsley 2008. ISBN 978-1-84415-831-7, S. 123.
  3. Rees R. Davies: The Age of Conquest. Wales 1063-1415. Oxford Univ. Press, Oxford 1991. ISBN 0-19-820198-2, S. 315.
  4. Rees R. Davies: The Age of Conquest. Wales 1063-1415. Oxford Univ. Press, Oxford 1991. ISBN 0-19-820198-2, S. 343
  5. Prestwich, Michael (2007). Plantagenet England: 1225–1360 (new ed.). Oxford: Oxford University Press. p. 154. ISBN 0-19-822844-9.
  6. The Complete Peerage, 2000, vol.IX, p.281

Литература

  • Remfry, P.M., Wigmore Castle Tourist Guide and the Family of Mortimer (ISBN 1-899376-76-3)

Отрывок, характеризующий Роджер Мортимер, 1-й барон Вигмор

– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.