Мортимер, Роджер, 4-й граф Марч

Роджер Мортимер англ. Roger Mortimer <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Роджера Мортимера, 4-го графа Марч</td></tr>
4-й граф Марч
27 декабря 1381 — 20 июля 1398
Регенты:	Ричард Фицалан, 11-й граф Арундел (1383 — 1384), Томас Холланд, 2-й граф Кент (1384 — 1393)
Предшественник:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
Преемник:	Эдмунд Мортимер, 5-й граф Марч
6-й барон Мортимер из Вигмора
27 декабря 1381 — 20 июля 1398
Регенты:	Ричард Фицалан, 11-й граф Арундел (1383 — 1384), Томас Холланд, 2-й граф Кент (1384 — 1393)
Предшественник:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
Преемник:	Эдмунд Мортимер, 5-й граф Марч
5-й барон Женевиль
27 декабря 1381 — 20 июля 1398
Регенты:	Ричард Фицалан, 11-й граф Арундел (1383 — 1384), Томас Холланд, 2-й граф Кент (1384 — 1393)
Предшественник:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
Преемник:	Эдмунд Мортимер, 5-й граф Марч
6-й граф Ольстер
до 7 января 1378 — 20 июля 1398
Регенты:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч (1378 — 1381), Ричард Фицалан, 11-й граф Арундел (1383 — 1384), Томас Холланд, 2-й граф Кент (1384 — 1393)
Преемник:	Филиппа Плантагенет, 5-я графиня Ольстер и Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
14-й лорд Клер
до 7 января 1378 — 20 июля 1398
Регенты:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч (1378 — 1381), Ричард Фицалан, 11-й граф Арундел (1383 — 1384), Томас Холланд, 2-й граф Кент (1384 — 1393)
Предшественник:	Филиппа Плантагенет, 5-я графиня Ольстер и Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
Преемник:	Эдмунд Мортимер, 5-й граф Марч
наместник Ирландии
24 января 1382 — 1383
Регент:	Томас Мортимер (1382 — 1383)
Предшественник:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
Преемник:	Филипп де Куртене
наместник Ирландии
23 июля 1392 — 20 июля 1398
Рождение:	11 апреля 1374(1374-04-11) Аск, Монмутшир, Англия
Смерть:	20 июля 1398(1398-07-20) (24 года) Келлз, Ирландия
Место погребения:	Вигморское аббатство, Вигмор, Херефордшир, Англия
Род:	Мортимеры
Отец:	Эдмунд Мортимер, 3-й граф Марч
Мать:	Филиппа Плантагенет, 5-я графиня Ольстер
Супруга:	Алиенора Холланд
Дети:	сыновья: Эдмунд Мортимер, Роджер Мортимер дочери: Анна Мортимер, Элеанор Мортимер

Роджер Мортимер (англ. Roger Mortimer; 11 апреля 1374 — 20 июля 1398) — 4-й граф Марч, 6-й граф Ольстер, 6-й барон Мортимер из Вигмора, 5-й барон Женевиль и 14-й лорд Клер с 1381, лорд-лейтенант (наместник) Ирландии в 1382—1383, 1392—1398 годах, сын Эдмунда Мортимера, 3-го графа Марч, и Филиппы Плантагенет, 5-й графини Ольстер.

Рано остался сиротой; его богатство и высокое происхождение вызвали борьбу среди высшей английской знати за опеку над ним. Ближайший родственник и наследник короля Ричарда II, он долгое время оставался в стороне от политических конфликтов. После достижения совершеннолетия бо́льшую часть своей жизни Роджер провёл в Ирландии — королевским наместником (лейтенантом). Благодаря своей популярности возбудил подозрения у короля, приказавшего сместить его с поста наместника. Однако приказ был отдан тогда, когда Роджера уже не было в живых — он погиб в небольшой стычке с ирландскими кланами, оставив малолетних наследников.

Поскольку у короля Ричарда II не было детей, граф Марч рассматривался английской знатью как потенциальный наследник английского престола.

Биография

Детство

Роджер Мортимер родился 11 апреля 1374 года в городе Аск (Монмутшир). Он происходил из знатного рода Мортимеров, а по матери был правнуком короля Англии Эдуарда III. В следующее воскресенье после рождения он был крещён епископом Лландафа Роджером Крэдоком, который вместе с аббатом Глостера и настоятельницей Уска были его крёстными.

27 декабря 1381 года умер его отец, мать умерла ещё раньше. Роджеру, унаследовавшему все владения и титулы родителей, к тому моменту было только 7 лет. В состав земель, принадлежавших молодому графу, входили наследственные владения Мортимеров в Англии, Уэльсе и Валлийской марке, ирландские владения в Мите, включая Трим, а также наследство матери — принадлежавшие когда-то Клерам земли в восточной и южной Англии и на юго-востоке Уэльса, а также владения в Ольстере.

Как потомок Лайонела, герцога Кларенса, второго из выживших сыновей короля Эдуарда III, Роджер был ближайшим наследником не имевшего детей короля Ричарда II. Поэтому вопрос об опеке над малолетним графом стал одной из острых политических проблем в 1382—1384 годах. Первоначально поместья наследника, исключая те, которые оказались в руках исполнителей завещания покойного графа Марча, оказались разделены между несколькими незначительными сеньорами. Однако это вызвало недовольство крупной знати. Они заявили, что их интересы, как и интересы самого Роджера, не были учтены. В итоге король согласился удовлетворить их претензии, и 16 декабря 1383 года владения графа Марча в Англии и Уэльсе оказались под управлением графов Арундела, Нортумберленда, Уорика и барона Невилла. Личным опекуном Роджера был назначен граф Арундел. Однако уже в 1384 году по настоянию Джоанны Кентской, матери короля, новым опекуном стал её сын от второго брака — Томас Холланд, 2-й граф Кент. Новый опекун, чтобы привязать молодого графа Марча к себе, в 1388 году женил его на своей дочери Алиеноре.

24 января 1382 года Роджер, несмотря на малолетство, был назначен на пост лейтенанта Ирландии, который до этого занимал его отец. Его интересы там представлял дядя, сэр Томас Мортимер, незаконнорождённый сын Роджера Мортимера, 2-го графа Марч. Однако уже через год ситуация в Ирландии серьёзно обострилась — ирландская знать протестовала против подобного способа управления, в результате чего наместником был назначен герцог Глостер, дядя короля.

Большие владения Мортимеров, которые были сосредоточены в Уэльсе и Валлийской марке, дали управлявшим ими графам Арунделу и Уорику достаточно могущества для борьбы против короля Ричарда II в ходе мятежа лордов-апеллянтов в 1387 году. При этом Ричард II не имел официального наследника. Роджер рассматривался как вероятный кандидат на престол на случай, если Ричард II так и умрёт без наследников. В некоторых источниках приводится информация о том, что Роджер в октябре 1385 года был официально объявлен королём наследником престола, однако этому не находится документального подтверждения. В частности, в «Вестминстерской хронике» никаких сообщений об этом нет. В любом случае права Роджера на престол делали его заметной фигурой, которую пытались привлечь на свою сторону разные партии; при этом молодой граф сохранял хорошие отношения как со сторонниками короля, так и с его противниками.

Во время малолетства Роджера его личным состоянием управляли его дядя, Томас Мортимер, и Уолтер Бругг. По сообщению семейного летописца, они очень умело вели дела, в результате чего чистый доход составил 26 тысяч фунтов.

Наместник Ирландии

23 апреля 1390 года король посвятил Роджера в рыцари. Однако попытка короля передать графу Марчу управление владениями до достижения им совершеннолетия натолкнулась на сопротивление Арундела и Уорика, управлявших этими владениями и не желавших раньше времени отдавать их наследнику. Только в марте 1393 года Роджер принёс оммаж за ирландские владения, а в феврале 1394 — за английские и валлийские, вступив в наследство.

В июле 1392 года Роджер вновь был назначен лейтенантом Ирландии. Однако отправиться туда он смог только в 1394 году, когда Ричард II понял, что необходимо срочно вмешаться в ирландские дела, если он не хочет потерять доходы от своих тамошних владений. В результате король организовал поход в Ирландию. Он начался в конце сентября 1394 года. Короля сопровождали: герцог Глостер; юный Роджер Мортимер, граф Марч; двоюродный брат короля Эдуард Норичский, граф Ратленд; единоутробный брат короля Джон Холланд; Томас Моубрей, граф Ноттингем. Также короля сопровождал ряд менее знатных баронов.

2 октября английская армия высадилась в Уотерфорде, после чего отправилась в Дублин. Кроме нескольких мелких стычек с ирландцами, сопротивления она практически не встретила. В Дублине Ричард занялся восстановлением своих прав. К нему прибыли ирландские вожди, получив в обмен на клятву верности подтверждение прав на свои земли. Прибыли также и все четыре ирландских короля, которых Ричард принял с почестями, возведя их в рыцари. Хотя ирландским правителям не очень понравилось, что Ричард велел им научиться английским манерам и надеть вместо традиционных килтов английские панталоны, они это стерпели. Из Ирландии Ричард отплыл 1 мая 1395 года, утвердив 28 апреля наместником графа Марча.

Роджер оставался наместником Ирландии до самой смерти. В апреле 1397 года назначение было продлено, однако при этом власть графа Марча была ограничена из-за назначения фаворита короля Уильяма Скроупа юстициарием Ленстера, Манстера и Лейта. Роджер проводил в Ирландии бо́льшую часть времени. При этом он практически не участвовал в политической жизни Англии этого времени. Он поддерживал тесные связи со своим младшим братом Эдмундом, обеспеченным благодаря щедрости Роджера владениями и деньгами. Также он был в хороших отношениях с могущественным родом Перси — Генри Хотспур, наследник графа Нортумберленда, был женат на Элизабет Мортимер, старшей сестре Роджера. Сохранились у него хорошие отношения и с бывшим опекуном, графом Арунделом, который женился вторым браком на Филиппе Мортимер, другой сестре Роджера. Однако происхождение и богатство графа Марча делали для него крайне сложной задачей оставаться в стороне от конфликта между Ричардом II и английской знатью.

Гибель

В сентябре 1397 года граф Солсбери, доверенное лицо короля, возбудил иск против графа Марча, потребовав возвращения лордства Дэнби. Однако Роджер и его советники смогли решить проблему, договорившись с Томасом Диспенсером, недавно получившим титул графа Глостера, в результате чего тот отказался от каких-либо прав на Дэнби, Аск и Карлеон.

Король убедился в ненадёжности графа Марча, когда прислал ему 4 сентября 1397 года приказ об аресте Томаса Мортимера, дяди Роджера. Томас преследовался из-за связей с лордами-апеллянтами в 1386—1387 годах. Он бежал от преследования в Шотландию, откуда переправился в Ирландию к своему племяннику, предоставившему ему убежище. Получив приказ, граф Марч не проявил усердия для его выполнения, что возбудило подозрения короля. 15 октября 1397 года Роджер был вызван на парламентскую сессию в Шрусбери, которая должна была состояться в январе 1398 года. По сообщению семейного летописца Мортимеров и хрониста Адама из Аска (бывшего протеже Мортимеров), когда граф Марч прибыл из Ирландии 28 января 1398 года, его восторженно встретили сторонники, надевшие одежду в его родовых цветах. Роджер соблюдал осмотрительность и поклялся на кресте в Кентербери, что он будет соблюдать постановления парламента. Короля он не переубедил, но повода для каких-то действий против себя граф Марч не предоставил. В дальнейшем Роджер вернулся в Ирландию, но король уже принял решение заменить его. По сообщению Адама из Аска, Ричард II вскоре послал в Ирландию герцога Суррея, чтобы тот сместил графа Марча. 27 июля 1398 года было объявлено, что полномочия Роджера как лейтенанта Ирландии истекают 1 сентября, после чего его сменит герцог Суррей. Однако к тому моменту Роджера уже не было в живых: 20 июля он погиб во время сражения с ирландцами около Келлзе, опрометчиво напав на некоторые Ленсерские кланы. Согласно семейной хронике, он был одет в ирландскую одежду, слишком далеко опередил своих людей, не был признан ими и тут же был убит.

Изуродованное тело (по сообщению хронистов, оно было разорвано на несколько частей) в итоге было похоронено в родовом Вигморском аббатстве. Гибель Роджера заставила Ричарда II предпринять новый поход в Ирландию, который закончился для него катастрофически.

Наследовал Роджеру старший сын Эдмунд Мортимер, которому в момент смерти отца не было ещё 7 лет. Вдова же Роджера вышла замуж вторично, она умерла в 1405 году.

Жизнь Роджера Мортимера описана в хронике Вигморского аббатства — родового аббатства Мортимеров, а также в хронике Адама из Аска, который был ставленником Мортимеров. Обе хроники сообщают, что Роджер был необычайно красив, являлся великолепным турнирным бойцом, храбрым, щедрым и гостеприимным, остроумным, приветливым и любящим шутки в разговоре. При этом даже в хрониках, которые были к нему панегирически настроены, неодобрительно сообщают, что он был достаточно свободного нрава и слишком небрежно относился к божественному. При этом никто из хронистов не сомневался в его популярности. Валлийский поэт Иоло Гох посвятил Роджеру панегирическую оду.

Брак и дети

Жена: с ок. 7 октября 1388 года Алиенора Холланд (ок. 1373 — 6, 18 или 23 октября 1405), дочь Томаса Холланда, 2-го графа Кент, и Элис Фицалан. Дети:

• Анна Мортимер (27 декабря 1390 — сентябрь 1411); муж: с ок. мая 1406 года (папское разрешение 10 июня 1408) Ричард Конисбург (ок. сентября 1375 — 5 августа 1415), 3-й граф Кембридж с 1414 года. Их потомки унаследовали владения и титулы дома Мортимеров и их преимущественные права на английский престол;
• Эдмунд Мортимер (6 ноября 1391 — 18 января 1425), 5-й граф Марч, 7-й граф Ольстер, 7-й барон Мортимер из Вигмора, 6-й барон Женевиль, 14-й барон Клер с 1398;
• Роджер Мортимер (24 марта 1393 — ок. 1409);
• Элеанор Мортимер (ок. 1395 — после января 1414); муж: с 1409/1410 года сэр Эдвард де Куртене (ок. 1388 — август 1418), лорд Куртене, адмирал с 1418 года.

После смерти мужа Алиенора вышла замуж снова. Её вторым мужем стал Эдвард Черлетон (ок. 1371 — 14 марта 1421), 5-й барон Черлетон и лорд Поуис с 1401 года.

Литература

Первоисточники

• The chronicle of Adam Usk, 1377–1421 / ed. and trans. C. Given-Wilson. — OMT, 1997.
• [www.anglo-norman.net/cgi-bin/and-getloc?filename=wigmore-apps.xml&loc=419 The Wigmore Chronicle 1066 To 1377: A Translation of John Rylands Manuscript 215, Ff. 1-8 and Trinity College, Dublin, MS. 488, Ff. 295-9] / By Paul Martin Remfry (Edited by), Paul Martin Remfry (Translated by). — SCS Publishing, SCS Publishing. — 178 p. — ISBN 9781899376896.

Исследования

• Норвич Д. История Англии и шекспировские короли. — М.: Астрель, 2012. — 414, [2] с. — ISBN 978-5-271-43630-7.
• Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.
• The Complete Peerage of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom / Edited by H. A. Doubleday and Lord Howard de Walden. — 2nd edition revised. — 1932. — Vol. VIII. Lindley to Moate. — P. 445—453.
• Tout Thomas Frederick. Mortimer, Roger de (1374-1398) // Dictionary of National Biography. — 1894. — Vol. 39. — P. 145—146.
• Davies R. R. [www.oxforddnb.com/view/article/19356 Mortimer, Roger (VII), fourth earl of March and sixth earl of Ulster (1374-1398)] // Oxford Dictionary of National Biograph. — Oxford University, 2004.
• Pugh T. B. Henry V and the Southampton Plot of 1415. — Sutton Pub Limited, 1988. — 200 p. — ISBN 0-86299-541-8.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL2.htm#EdmundMortimerMarchdied1381B Earls of March 1328—1425 (Mortimer)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 4 января 2014.
• [www.thepeerage.com/p10199.htm#i101986 Roger de Mortimer, 4th Earl of March] (англ.). thePeerage.com. Проверено 4 января 2014.
• [www.stirnet.com/genie/data/british/mm4fz/mortimer01.php Mortimer of Chirke, Mortimer of March, Mortimer of Wigmore] (англ.). Stirnet. Проверено 4 января 2014. [www.webcitation.org/6Dl6vGYK7 Архивировано из первоисточника 18 января 2013].

Предки Роджера Мортимера

Роджер Мортимер (25 апреля 1287 — 29 ноября 1330) 3-й барон Вигмор, 1-й граф Марч               Эдмунд Мортимер (ок. 1310 — 16 декабря 1331) 1-й барон Мортимер                       Жанна де Женевиль (2 февраля 1286 — 19 октября 1356) 2-я баронесса Женевиль               Роджер Мортимер (11 ноября 1328 — 26 февраля 1360) 4-й барон Мортимер из Вигмора, 2-й граф Марч                             Бартоломью де Бадлесмер (ок. 1275 — 14 апреля 1322) 1-й барон Бадлесмер               Элизабет де Балдлесмер (ок. 1313 — 8 июня 1355)                         Маргарет де Клер (ок. 1287 — 1333)                 Эдмунд Мортимер (1 февраля 1352 — 27 декабря 1381) 3-й граф Марч                                   Уильям Монтегю (ок. 1285 — 18 октября 1319) 2-й барон Монтегю               Уильям Монтегю (ок. 1302/1303 — 30 января 1344) 3-й барон Монтегю, 1-й граф Солсбери                       Элизабет де Монфор (ум. август 1354)                 Филиппа Монтегю (ум. 5 января 1382)                               Уильям де Грансон (ок. 1248/1256 — 27 июня 1335) 1-й лорд Грандисон               Екатерина де Гранидсон (1304 — 23 апреля 1349)                         Сибилла де Трего (до 1270 — 21 октября 1334)                 Роджер Мортимер 4-й граф Марч                                         Эдуард II (25 апреля 1284 — 21 сентября 1327) король Англии               Эдуард III (13 ноября 1312 — 21 июня 1377) король Англии                       Изабелла Французская (ок. 1295 — 23 августа 1358) принцесса французская               Лайонел Антверп (29 ноября 1338 — 17 октября 1368) герцог Кларенс                             Вильгельм (Гильом) I Добрый (ок. 1286 — 7 июня 1337) граф Голландии, Зеландии и Эно               Филиппа Геннегау (24 июня 1314 — 15 августа 1369)                         Жанна де Валуа (ок. 1294 — 7 марта 1342)                 Филиппа Плантагенет (16 августа 1355 — до 7 января 1378) 5-я графиня Ольстер                                   Джон де Бург (ок. 1290 — 18 июня 1313)                 Уильям де Бург (17 сентября 1312 — 6 июня 1333) 3-й граф Ольстер                       Элизабет де Клер (16 сентября 1295 — 4 ноября 1360) 11-я леди Клер               Элизабет де Бург (6 июля 1332 — 10 декабря 1363) 4-я графиня Ольстер                             Генри Плантагенет (1281 — 22 сентября 1345) 3-й граф Ланкастер               Матильда Ланкастерская (ок. 1310 — 5 мая 1377)                         Матильда (Мод) Чауорт (2 февраля 1282 — 1322)

Отрывок, характеризующий Мортимер, Роджер, 4-й граф Марч

Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.