Родос, Борис Вениаминович

Борис Вениаминович Родос
полковник госбезопасности Б. В. Родос
Дата рождения	22 июня 1905(1905-06-22)
Место рождения	Мелитополь
Дата смерти	20 апреля 1956(1956-04-20) (50 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	СССР СССР
Годы службы	1936 — 1952
Звание
Сражения/войны	Польский поход РККА
Награды и премии

Борис Вениаминович Родос (22 июня 1905, Мелитополь — 20 апреля 1956) — полковник госбезопасности, один из активных участников сталинских репрессий.

Биография

Родился в еврейской семье кустаря-портного. В 1921 г. окончил высшее начальное училище, после чего тут же поступил работать в частный фруктовый магазин упаковщиком, потом торговал папиросами с рук в родном Мелитополе. В 1924 г. окончил шестимесячные курсы трактористов-механиков, но работать по специальности не стал, устроился конторщиком в Мелитопольский райпотребсоюз, с 1925 г. — счетоводом в заповедник «Чапли» (Аскания-Нова). С июля 1928 г. — технический секретарь бюро жалоб Рабоче-крестьянской инспекции Мелитопольского округа, с апреля 1929 г.- секретарь рабочего комитета заповедника «Чапли».

Об этом периоде в автобиографии Родос пишет: «Я принимал активное участие в работе комсомольской организации и по линии профсоюзов».

Был членом бюро комсомольской ячейки, вожатым пионерского отряда, членом месткома окрисполкома, был одним из организаторов «Лёгкой кавалерии» на Мелитопольщине и участником окружного слёта рабкоров, был помощником уполномоченного" Новотроицкого райкома и райисполкома, участвуя в коллективизации и раскулачивании.

В 1930 г., будучи секретарём дирекции заповедника, Родос был обвинен в попытке изнасилования сотрудницы, исключён из комсомола и осуждён нарсудом Новотроицкого района Мелитопольского округа за «оскорбление действием» на 6 месяцев принудительных работ (сам Родос утверждал, что он всего лишь «обнял женщину за талию»). Тем не менее он тут же устроился секретарём отделения стройконторы зерносовхозов в Бериславе и в 1931 г. был принят кандидатом в члены ВКП(б). Секрет непотопляемости прост: Родос одновременно являлся осведомителем ГПУ, и именно благодаря «органам» и началась его выдающаяся карьера.

Карьера

• в июле 1931 г. — секретарь в Бериславском районном отделении ГПУ,
• 1932 г. — помощник уполномоченного ГПУ по Знаменскому району,
• с 1933 г. последовательно: помощник уполномоченного, уполномоченный и опер-уполномоченный, помощник начальника отделения 4-го отдела Одесского ГПУ,
• в декабре 1936 г. из кандидатов был переведён в члены ВКП(б); младший лейтенант госбезопасности,
• В мае 1937 г. отправлен на стажировку в Москву в 4-й отдел (секретно-политический) ГУГБ НКВД,
• оставлен на работе в Москве, в феврале 1938 г. назначен помощником начальника 6-го отделения 4-го отдела ГУГБ НКВД,
• декабрь 1938 г. — помощник начальника следственной части НКВД,
• с 4 февраля 1939 г. — заместитель начальника следственной части ГУГБ НКВД,
• с мая 1943 г. — заместитель начальника  следственной части НКГБ СССР.

Участие в Польском походе РККА

Приказом НКВД СССР № 00342 от 20 марта 1940 г. был направлен в состав оперативно-чекистской группы НКВД по Львовской области для проведения арестов и оформления следственных дел на польских граждан, подлежащих расстрелу согласно решению Политбюро от 5 марта 1940 г. Согласно этому приказу в западные области Белоруссии и Украины были командированы десятки сотрудников центрального аппарата НКВД. Родос пробыл во Львове с «оперативной бригадой НКВД» два месяца и был награждён за свою работу лично наркомом внутренних дел Украины Серовым именными часами.

Вывод из центрального аппарата МГБ, увольнение из органов

С приходом в мае 1946 г. нового министра госбезопасности Абакумова руководство следственной части сменилось. Влодзимирский был направлен руководить Горьковским УМГБ, а Б. В. Родоса вывели за штат. Вскоре его направили на должность начальника следственного отдела УМГБ по Крымской области. Свой перевод из центрального аппарата МГБ Родос объяснял тем, что он направил секретарю ЦК Алексею Кузнецову письмо с компрометирующими сведениями об Абакумове, и тот, узнав об этом, — отомстил.

В 1952-м Родоса из МГБ уволили, и он устроился начальником штаба местной противовоздушной обороны Симферопольского телеграфа. Сразу же после смерти Сталина Б. В. Родос написал Богдану Кобулову заявление с просьбой пересмотреть решение об увольнении и восстановить его на службе. Он получил отказ с мотивировкой: «Из-за отсутствия вакантных мест».

Дела Родоса

В 1938—1941 годах Родос допрашивал руководителей страны, деятелей науки, искусства:

• членов Политбюро ЦК ВКП(б) (Станислав Косиор, Влас Чубарь)
• кандидатов в члены Политбюро (Павел Постышев, Роберт Эйхе)
• генерального секретаря ЦК ВЛКСМ (Александр Косарев)
• членов ЦК ВКП(б) (Алексей Стецкий, Николай Антипов, Ванников, Борис Львович)
• секретарей обкомов (Бетал Калмыков, Кабардино-Балкария; Дмитрий Булатов, Омская область; Иван Носов, Ивановская область)
• военачальников (Мерецков, Штерн, Локтионов, Смушкевич, Рычагов и другие военные и руководители оборонной промышленности, арестованные в 1941-м)
• писателей (Исаак Бабель)
• режиссёров (Всеволод Мейерхольд)

Родос участвовал в следствии по групповым делам на арестованных за так называемую антисоветскую деятельность: дела «Народной партии трудящихся», «Русской национальной партии», Польского подпольного правительства и руководства Армии Крайовой (дело Окулицкого и др.). Участвовал в следствии по делу командира партизанского отряда Никифора Коляды, в 1945 г. — по делу монашки Меньшовой-Радищевой, выдававшей себя за дочь Николая II, Татьяну Романову.

На допросах Родос зверски избивал арестованных.

Арест, следствие, расстрел

Имя Б. В. Родоса привлекло внимание в ходе следствия по делу Берии в связи с многолетним незаконным содержанием в заключении Константина Орджоникидзе — брата Серго Орджоникидзе.

5 октября 1953 г. Родос был арестован; ему предъявили обвинения в тяжком преступлении против КПСС по статьям 58-1 «б» («Измена родине»), 58-8 («Террор»), 58-11 («Действие в составе группы лиц») Уголовного кодекса РСФСР. 26 февраля 1956 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Б. В. Родоса к расстрелу.

Накануне вынесения приговора, 25 февраля 1956 г., Хрущёв, выступая с антисталинским докладом на XX съезде КПСС, сказал несколько слов о Родосе:

«Недавно … допросили следователя Родоса, который в своё время вел следствие и допрашивал Косиора, Чубаря и Косарева. Это — никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок. И вот такой человек определял судьбу известных деятелей партии, определял и политику в этих вопросах, потому что, доказывая их „преступность“, он тем самым давал материал для крупных политических выводов.»

28 февраля, находясь в Бутырской тюрьме, Родос написал ходатайство о помиловании, в котором утверждал, что был «слепым орудием в руках Берии и его сообщников», но отрицал наличие в своих действиях «контрреволюционного умысла» и просил сохранить ему жизнь: «Ради ни в чём неповинных моих детей, старушки-матери и жены я умоляю Президиум Верховного Совета СССР сохранить мне жизнь для того, чтобы я мог употребить свои силы на частичное хотя бы искупление самоотверженным трудом в любых условиях своей вины перед партией и народом».

17 апреля 1956 г. Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство Родоса о помиловании, и 20 апреля 1956 г. Б. В. Родос был расстрелян.

Похоронен на Донском кладбище.

Характеристики

• 1939 г. Начальник следственной части НКВД Богдан Кобулов:

«Провел ряд крупных следственных дел. Чекистски грамотен, растет на оперативной работе. Добросовестно подходит к выполнению поручаемых ему заданий, успешно работает над выращиванием молодых чекистских кадров <…>. Политически развит. Принимает активное участие в партийной и общественной жизни коллектива и является заместителем редактора стенной газеты…»

• 1942 г.:

«Неровность и иногда элементы грубости в отношениях с работниками следственной части».

• 1946 г.:

«По личным качествам — настойчив, требователен к подчиненным, дисциплинирован».

Жалобы и показания

В 1956 году в прошении о помиловании Родос писал:

«Первый раз я был невольным свидетелем применения к арестованному мер физического воздействия, когда непосредственно в ходе очной ставки между Левиным и Михайловым лично Ежов начал избивать Михайлова, дурному примеру которого последовали Фриновский и др. руководящие работники наркомата».

Меня <…> клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам, по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим кровоподтекам снова били этим жгутом… Следователь все время твердил, угрожая: «Не будешь писать, будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного тела». И я все подписывал до 16 ноября 1939 года.

— Всеволод Мейерхольд, арестованный : Из заявления, поданного 11 января 1940 г.

Родос взял кручёную веревку с кольцом на конце и давай хлестать по ногам, ударит и протянет её по телу… Я извивался, катался по полу и наконец увидел только одно зверское лицо Родоса. Он облил меня холодной водой, а потом заставил меня сесть на край стула копчиком заднего прохода. Я опять не выдержал этой ужасной тупой боли и свалился без сознания. Через некоторое время, придя в сознание, я попросил Родоса сводить меня в уборную помочиться, а он говорит: «Бери стакан и мочись». Я это сделал и спросил, куда девать стакан. Он схватил его и поднес мне ко рту и давай вливать в рот, а сам кричит: «Пей, говно в человечьей шкуре, или давай показания». Я, будучи вне себя, да что говорить, для меня было все безразлично, а он кричит: «Подпиши, подпиши!» — и я сказал: «Давай, я всё подпишу, мне теперь всё равно».

— Белослудцев, заведующий отделом руководящих комсомольских органов ЦК ВЛКСМ, арестованный : Из заявления Сталину 20 февраля 1940 года

Домогаясь от Эйхе ложного признания о том, что он якобы являлся шпионом, Родос, Берия и Эсаулов выбили у Эйхе глаз. Однако и после этого Эйхе виновным себя не признал. На моих глазах по указаниям Берия Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что ты шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговорённым к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел.

— Баштаков, бывший начальник 1-го спецотдела : Из свидетельских показаний на суде по делу Родоса

Звания

• 1936 — младший лейтенант госбезопасности
• 5 ноября 1937 года — лейтенант госбезопасности
• 25 февраля 1939 года — минуя одну ступень, из лейтенанта сразу стал капитаном госбезопасности
• 12 июля 1941 года — майор госбезопасности
• 14 февраля 1943 года — полковник госбезопасности.

Семья

Был женат на Ревекке Ратнер (сменила имя на Риту Яковлевну Родос после замужества), имел двух детей — дочь Нелю и сына Валерия, автора мемуаров «Я — сын палача» (М., 2008).

Награды

• 2 ордена Красной Звезды (26.04.40, 06.11.46);
• орден «Знак Почета» (20.09.43);
• четыре медали
• знак «Почетный работник ВЧК-ГПУ (XV)» (09.05.38).

См. также

Рюмин, Михаил Дмитриевич

Ссылки

• Яковлев А. [www.novayagazeta.ru/society/19208.html Мысль под арестом] // Новая газета. — 2003. — № 64 (1 сентября).
• [www.novayagazeta.ru/gulag/1628.html Родос — остров в архипелаге ГУЛАГ] // Новая газета : Спецвыпуск «Правда ГУЛАГа». — 2010. — № 14 (35); (22 сентября).
• Кумок В.Н, Воловник С.В. Евреи Мелитополя. Т. 1. - Мелитополь: ООО "Издательский дом МГТ", 2012, с. 739-740.

Отрывок, характеризующий Родос, Борис Вениаминович

Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.