Родригес, Симон (философ)

Симон Родригес
Simón Rodríguez
Род деятельности:	философ, просветитель
Дата рождения:	28 октября 1769(1769-10-28)
Место рождения:	Каракас, Провинция Венесуэла, Испанская империя
Гражданство:	Венесуэла
Дата смерти:	28 февраля 1854(1854-02-28) (84 года)
Место смерти:	Амотапе, Перу
Автограф:

Симо́н Родри́гес (исп. Simón Rodríguez, известен также под именем Сэмуэль Робинсон, 1769—1854) — венесуэльский философ и просветитель, наставник Симона Боливара.

Биография

Родился в Каракасе (в то время — провинция Венесуэла Испанской империи). Мать Симона, Розалия Родригес, была дочерью владельца фермы, уроженца Канарских островов. В 1791 году городской совет (кабильдо) Каракаса назначил С.Родригеса на должность учителя в «Школу чтения и письма для мальчиков». Среди его учеников был Симон Боливар, в будущем — выдающийся военный и политический деятель Латинской Америки. Родригес был знаком с работами французских просветителей, особое влияние на него оказали труды Ж.-Ж.Руссо. В 1794 году Родригес представил городскому совету своё эссе «Размышления о дефектах, препятствующих работе начальной школы чтения и письма для мальчиков и средства её реформирования» (исп. Reflexiones sobre los defectos que vician la escuela de primeras letras en Caracas y medios de lograr su reforma por un nuevo establecimiento). В этой работе Родригес представил свой оригинальный взгляд на устройство системы школьного образования, идущий вразрез с канонами испанской колониальной администрации.

В 1797 году Симон Родригес принял участие в заговоре Гуаля против испанских колониальных властей. Заговор потерпел неудачу, и Родригес был вынужден бежать из страны на Ямайку, где из соображений конспирации сменил имя на «Сэмуэль Робинсон», под которым жил всё время эмиграции. С.Родригес сначала прожил несколько лет в США, а в 1801 году переехал во Францию. В 1804 году во Франции он встретил своего бывшего ученика Симона Боливара, которому к тому моменту исполнился 21 год. Родригес и Боливар вместе путешествовали по Европе, в 1805 году они были свидетелями коронации Наполеона Бонапарта в Милане в качестве короля Италии. В Риме на горе Монте Сакро Боливар произнёс свою знаменитую клятву: «Я клянусь перед вами, я клянусь Богом моих родителей, я клянусь честью, я клянусь моей Родиной, что не буду давать ни покоя своим рукам, ни отдыха душе моей, пока я не разрушу оковы, в которые мы закованы по воле испанской власти». После этого Боливар уехал сначала в США, а в 1807 году вернулся в провинцию Венесуэла, где включился в борьбу против испанских властей, Родригес же остался в Европе и период с 1806 по 1823 годы жил в Италии, Пруссии и России, где работал в химической лаборатории, участвовал в работе социалистических кружков, руководил начальной школой в маленьком российском городе.

Родригес вернулся в Латинскую Америку только в 1823 году, когда завершилась война за независимость испанских колоний, а Боливар, получивший прозвище «Освободитель», стал президентом Великой Колумбии, в состав которой входили Венесуэла, нынешние Колумбия с Панамой и Эквадор. На родине философ вернул себе имя «Симон Родригес» и вновь занялся просвещением. В 1824 году Боливар назначил Родригеса «директором по народному образованию, физическим и математическим наукам и искусствам» Перу и «директором копей, сельского хозяйства и общественных дорог» Боливии. Но сподвижник Боливара Антонио Сукре, занявший пост президента Боливии с 1826 года, был с Родригесом в напряжённых отношениях, и в том же году Родригес ушёл в отставку. После этого до конца жизни Родригес работал в качестве педагога и писателя в разных местах в Перу, Чили и Эквадоре. Среди его трудов особое место занимает работа «Американские общества» (исп. Sociedades Americanas), которая была опубликована в нескольких выпусках, изданных в Арекипе (1828), Консепсьоне (1834, Вальпараисо (1838) и в Лиме (1842).

Большинство письменных трудов Родригеса хранились в столице Эквадора Гуаякиле, но погибли во время пожара 1896 года.

Симон Родригес умер в Перу в 1854 году. Столетие спустя его его прах был перезахоронен в Национальном пантеоне в Каракасе.

Память

Портрет Родригеса помещён на венесуэльской купюре достоинством 50 боливаров фуэрте 2007 года (портрет самого С.Боливара размещён на купюре достоинством 100 боливаров). На купюрах старого образца (до 2007 года) его портрет был помещён на банкноте достоинством 20 тысяч боливаров.

В Венесуэле во время правления Уго Чавеса одна из государственных программ по борьбе с бедностью получила в честь С.Родригеса название миссия Робинсона, по его псевдониму времён эмиграции.

Ссылки

• [mipagina.cantv.net/t6435bm/ Simón Rodríguez' Work, Sociedades Americanas (American Societies)]  (исп.)
• [www.glrbv.org.ve/Proceres%20Masones/Simon%20Rodriguez.htm Glrbv.org.ve]  (исп.)

Отрывок, характеризующий Родригес, Симон (философ)

Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»