Род Харальда I Прекрасноволосого

Хорфагеры или Род Харальда I Прекрасноволосого (норв. Hårfagreætta) — средневековая европейская династия, правившая в Норвегии с 870 по 1319 год (с перерывами) и Дании (в 1042—1047 годах). Основателем династии является первый великий конунг (король) Норвегии Харальд I Прекрасноволосый (др.-сканд. Haraldr hárfagri — Харальд Хорфагер). Династия является ветвью скандинавского рода Инглингов. Последним представителем династии был Хакон V Святой. Впрочем, ряд историков указывают на спорные моменты в генеалогии Хорфагеров, в частности, на вопросы о принадлежности к роду Олафа Трюггвасона, Харальда Сурового, Сверрира I и других.

В западной литературе принято подразделять династию на самостоятельные ветви или «дома»: викенскую ветвь, вестфольдскую ветвь («дом» Святого Олафа), Хардрадов («дом» Харальда Сурового), Сверриров («дом» Сверрира Сигурдссона), «дом» Харальда Гилли и другие.

История династии

Основание

Основателем династии является Харальд I Прекрасноволосый, сын вестфольдского конунга Хальвдана Чёрного из династии Инглингов. К 870 году он объединил Норвежские земли и, согласно саге, после битвы при Хафрсфьорде (872 год) провозгласил себя «правителем норвежцев». Харальд вел успешную завоевательную политику, ему удалось создать большую морскую державу, простиравшуюся до Исландии. В 930 году стареющий Харальд Прекрасноволосый разделил свою страну между сыновьями, о количестве которых источники дают противоречивую информацию, называя цифры от 11 до 20. Великим конунгом Харальд назначил своего старшего сына, Эйрика Кровавую Секиру.

Междоусобные войны и переход под власть Дании

Еще при жизни отца Эйрик Кровавая Секира начинает борьбу за единоличную власть со своими братьями и родственниками. В 927 году он убил своего сводного брата Бьёрна, а затем, в начале 930-х годов, убил в сражении еще двух сводных братьев, Олафа Харальдссона Гейрстадальфа и Сигрёда Харальдссона. Деятельность Эйрика вызвала возмущение, поэтому, после смерти отца, Харальда Прекрасноволосого, его младший сын, Хакон I Добрый, находившийся на воспитании в Англии, возвращается на родину, побеждает в битве Эйрика Кровавую Секиру и свергает его с норвежского престола. Но, и правление Хакона не закончилось мирно. В 961 году он сошелся в битве с сыновьями Эйрика. В этой битве король Хакон Добрый получил смертельную рану и вскоре скончался.

В новом витке междоусобиц сошлись внуки Харальда Прекрасноволосого: Харальд II Серая Шкура (сын Эйрика Кровавой Секиры), провозглашенный королём после гибели Хакона Доброго, Трюггви Олафссон (сын Олафа Харальдссона Гейрстадальфа) и Гудрёд Бьернссон (сын Бьёрна Морехода). В 963 году Трюггви был убит (его жене и новорожденному сыну удалось спастись), через 5 лет Харальд Серая Шкура расправился и с Гудрёдом. В это время в Норвегии шла уже настоящая гражданская война между сторонниками и противниками Серой Шкуры. Норвегия была в кризисе и стала доступной целью для врагов.

Нестабильностью в Норвегии решил воспользоваться датский король Харальд Синезубый, бывший некогда другом конунга Серой Шкуры и его братьев. В 970 году датский король позвал Харальда Серую Шкуру к себе, но, по прибытии в Ютландию норвежский король был убит. Так Норвегия перешла под власть датского короля, а наместником (де-факто полноценным правителем) в Норвегии был назначен хладирский ярл Хакон Могучий. Его правление в Норвегии длилось 25 лет. Но и ему не удалось преодолеть последствия междоусобных войн. Знатные бонды были недовольны тем, что у власти находится не представитель королевской династии, поэтому когда стало известно, что в Англии находится потомок Харальда Прекрасноволосого, Олаф Трюггвасон, в Норвегии началось восстание, которое закончилось убийством Хакона Могучего. На всеобщем тинге в основанном Олафом Нидарусе (ныне Тронхейм) он был провозглашен правителем Норвегии.

Олаф I Трюггвасон (сын убитого Харальдом Серой Шкурой Трюггви Олафссона) восстановил правление в Норвегии династии Хорфагеров, что вызвало недовольство хладирских ярлов, датского короля Свена Вилобородого, а также норвежских язычников, которые всячески противились начатому новым королём процессу христианизации. В 1000 году в битве у Свольдера Олаф Трюггвасон погиб. Страна вновь оказалась под властью датского короля, а наместниками в Норвегии стали дети Хакона Могучего: Эйрик и Свейн.

Восстановление власти Хорфагеров. Дания под властью Норвегии

В 1015 году после смерти Свена Вилобородого норвежские бонды приглашают править страной Олафа II Святого, правнука Бьёрна Морехода и праправнука Харальда Прекрасноволосого. Он продолжает политику крещения Норвегии, а также жестко подавляет любые выступления бондов в борьбе за власть. Это привело к тому, что недовольная знать, спасаясь от жестких мер со стороны Олафа, переходит на сторону Кнутда Великого, короля Дании. В 1028 году, решив нанести удар по главному противнику, Олаф вступает в войну с Данией, но терпит поражение и бежит на Русь к Ярославу Мудрому. В 1030 году Олаф решает вернуть власть, но в битве при Стикластадире погибает.

На короткое время Норвегия вновь оказывается под властью Дании, но уже в 1035 году после смерти Кнута Великого королём Норвегии был провозглашен сын Олафа Святого, Магнус I Добрый. Три года спустя ему удается подписать договор с королём Хардекнудом, согласно которому, в случае, если норвежский или датский монарх умрет без наследников, второй, соответственно, наследует его корону. В 1042 году датский король при странных обстоятельствах умирает бездетным, и, согласно договору, королём Дании провозглашается Магнус. Таким образом династия Хорфагеров распространила свою власть и на Данию. Впрочем, это длилось недолго — уже после смерти Магнуса в 1047 году Дания вновь становится независимой.

Харальд Суровый и «дом» Хардрадов

После смерти Магнуса Доброго к власти в Норвегии приходит Харальд III Суровый (Харальд Хардрада), традиционно считавшийся потомком Сигурда Хриси, сына Харальда Прекрасноволосого (впрочем, это опровергается рядом современных исследователей). Также по матери Харальд Суровый был единоутробным братом Олафа Святого. Тем не менее, «дом» Харальда Сурового довольно прочно утвердился в Норвегии. Со смертью короля в 1066 году в битве при Стамфорд-Бридже фактически завершается эпоха викингских вторжений в Англию.

Перед смертью Харальд разделили Норвегию между своими сыновьями, Олафом Тихим и Магнусом II, но в 1069 году Магнус умер, и Олаф III остался единоличным правителем страны. При нем Норвегия вступила в фазу процветания, развития торговли и международных отношений. После смерти Олафа в 1093 году королём был провозглашен его незаконнорожденный сын Магнус III Голоногий, но жители и бонды Западной Норвегии не согласились с этим, заявив о том, что Харальд Суровый разделил страну на две части между своими сыновьями, поэтому они потребовали передать половину страны Хакону Магнуссону, сыну Магнуса II и внуку Харальда Сурового. Между двоюродными братьями началось противостояние, в ходе которого Хакон Магнуссон во время своей поездки по норвежским фюлькам неожиданно умер. После этого Магнус III Голоногий подавил остаток восстания в Западной Норвегии и вернул единоличную власть.

Единственный законный брак Магнуса Голоногого оказался бездетным, но у него было несколько детей от наложниц. В 1103 году Магнус во время похода в Ирландию был убит в битве, а правителями Норвегии были провозглашены три сводных брата — внебрачные дети Магнуса — 15-летний Эйстейн I Магнуссон, 13-летний Сигурд I Крестоносец и 4-летний Олаф Магнуссон (последний умер в возрасте 17 лет). Несмотря на противоречия, Эйстейну и Сигурду удалось избежать братоубийственной войны. В то время как Сигурд занимался, в основном, внешней политикой (Норвежский крестовый поход), Эйстейн был ответственен за внутреннее развитие Норвегии (при нем появился ряд церквей). Эйстейн умер в 1123 году оставив единоличным правителем Сигурда. Сам Сигурд Крестоносец умер в 1130 году, оставив одного внебрачного сына, Магнуса.

Гражданская война 1130—1217 годов. Баглеры и Биркебейнеры.

Смерть Сигурда Крестоносца положила начало новой гражданской войне в Норвегии. Королём стал его единственный сын, Магнус Слепой, но против Магнуса выступил Харальд IV Гилли, незаконнорожденный сын Магнуса Голоногого. Он также провозгласил себя королём в 1130 году. В 1135 году Харальд Гилли сверг Магнуса и ослепил его. Магнус Слепой погиб четыре года спустя в междоусобной войне. Сам Харальд Гилли был убит Сигурдом Злым, также объявившим себя внебрачным сыном Магнуса Голоногого.

Харальду Гилли наследовали трое его сыновей (представители «дома» Гилли): Сигурд II, Инге I Горбун, а позднее (в 1042 году) также Эйстейн II. Первоначально братья действовали сообща (в этом им помогали наставники и советники, так как братья на момент начала правления были малолетними) — в 1139 году им удалось разбить войска претендентов на престол Магнуса Слепого и Сигурда Шумного. Но по мере взросления братьев между ними зрела борьба за единоличную власть. В 1155 году Инге I обвинил братьев в организации заговора и начал войну, приведшую к гибели обоих братьев. Инге остался единоличным правителем. Впрочем, вскоре он сам потерял власть, уступив её племяннику Хакону Сигурдссону, а в 1161 году был убит. Всего год спустя был убит и сам Хакон II.

Новым королём становится Магнус V, внук Сигурда Крестоносца. Магнус V был правителем лишь формально, в то время как основная власть принадлежала его отцу, Эрлингу Скакке. В 1176 году против Магнуса V и Эрлинга было поднято восстание, в ходе которого восставшие провозгласили своим королём Эйстейна Деву, сына Эйстейна II. Партия, собравшаяся вокруг Эйстейна, получила название «биркебейнеров» (то есть «берёзовоногих»). Но уже через год своего «правления» Эйстейн Дева погиб в бою. Борьбу с Магнусом V и его отцом продолжил Сверрир Сигурдссон, в битвах с которых погибли сначала Эрлинг Скакке, а потом и сам король Магнус V.

Уже в первые годы правления Сверрира его противники предпринимали попытки захвата власти. Это удалось Йону Кувлунгу, который захватил Осло и Тронхейм, но в 1188 году он был убит Сверриром.

Вскоре после этого оформилась и партия противников «дома» Сверрира — они получили название «баглеры» (он слова bagall — епископский жезл). Баглеры поддержали кандидата на престол Инге Магнуссона, которого провозгласили королём в 1196 году. В 1202 году Сверрир умер, передав власть своему сыну, Хакону Сверресону, который незамедлительно расправился с Инге Магнуссоном и партией баглеров. Впрочем, он правил всего 2 года, и после неожиданной смерти Хакона в возрасте 26 лет, в 1204 году, война баглеров и биркебейнеров возобновилась.

Теперь обе партии провозгласили одновременно своего короля: королём баглеров стал Эрлинг Магнуссон, а биркебейнеров — Гутторм I Сигурдссон, внук Сверрира. Правление Гутторма продолжалось всего 7 месяцев, а после его внезапной смерти власть перешла к Инге II, племяннику Сверрира.

Завершение гражданской войны. Последний век Хорфагеров

В 1217 году Инге II умер, передав власть своему молодому воспитаннику, Хакону IV, сыну Хакона III и внуку Сверрира. Первоначально, в малолетство правителя, делами государства занимался ярл Скуле Бордссон, брат короля Инге II. Ему удалось разбить последних лидеров баглеров, таким образом, гражданская война была окончена. Впрочем, последний её эпизод был связан с самим Скуле, который в 1239 году отказался подчиняться Хакону IV, провозгласил себя правителем и избрал резиденцию в Нидарусе (Тронхейме). Этот мятеж был довольно быстро подавлен королём Хаконом, отныне гражданская война ему больше не угрожала.

При Хаконе IV и его потомках развивалась внешняя и внутренняя политика. Норвегия вернула былое могущество, подчинив ряд исконно принадлежавших ей земель, которые были потеряны в годы гражданской войны. В 1263 году Хакон IV умер, а правителем стал его сын Магнус VI Лагабете, известный своей законотворческой деятельностью. Магнус Лагабете на законодательном уровне закрепил неделимость Норвегии и наследование «от отца к сыну». В 1280 году король Магнус Лагабете умер, и к власти пришел его сын, Эйрик II Магнуссон, который пытался увеличить власть короля за счет уменьшения влияния церкви, за что получил прозвище «Гонитель попов».

Последним правителем Норвегии из рода Харальда Прекрасноволосого стал Хакон V Святой. Он умер в 1319 году, оставив дочерей, но не оставив наследников мужского пола. Таким образом, по закону, корона перешла к его внуку, Магнусу Шведскому, который за месяц до этого был избран королём Швеции и стал основателем династии Фолькунгов. Таким образом, династия Хорфагеров пресеклась, а Норвегия перешла под контроль шведской короны.

Генеалогия

Спорные моменты

Основными спорными моментами в генеалогии Хорфагеров являются следующие:

• Являются ли Олаф I Трюггвасон и Олаф II Святой потомкамм короля Харальда Прекрасноволосого.
• Является ли Харальд III Суровый потомком Бьёрна Морехода и, соответственно, праправнуком Харальда Прекрасноволосого.
• Был ли Харальд IV Гилли в действительности сыном Магнуса Голоногого.
• Был ли Сверрир Сигурдссон в действительности сыном Сигурда II.
• Был ли Хакон IV Старый в действительности сыном Хакона III.

Основные противоречия связаны с тем, что ни один источник не дает точного числа законных и незаконных детей Харальда I Прекрасноволосого, что затрудняет выстраивание генеалогического древа. Традиционно считается, что Олаф I Трюггвасон был сыном Трюггви Олафссона, внуком Олафа Харальдссона Гейрстадальфа и, соответственно, правнуком основателя династии Хорфагеров. Впрочем, некоторые современные историки считают Олафа Альва Гейрстадира, упомянутого в сагах и Олафа Харальдссона разными людьми, соответственно, оспаривая принадлежности Олафа Трюггвасона к династии. Также оспаривается это и в отношении Олафа Святого. Исследователи отмечают схожесть их биографий — оба они росли вне дома, а в определенный момент вернулись в Норвегию, были признаны наследниками Харальда I и стали править. Тем не менее, другие исследователи отмечают точность генеалогии, представленной в скандинавских сагах. Кроме этого, отдельный вопрос касается фигуры Трюггви Олафссона «Претендента», в 1033 году назвавшим себя сыном Олафа Трюггвасона и королевы Гиды Ирландской. Его противники заявляли о том, что он является сыном простого священника, а не короля. Хотя, в саге «Гнилая кожа» сказано, что Харальд III Суровый признавал Трюггви Претендента своим родственником.

Нет единого мнения по поводу происхождения Харальда III Сурового. Он был сыном Сигурда Свиньи, сына Хальфдана. Традиционный взгляд заключается в том, что Сигурд Свинья считается правнуком Сигурда Хриси и праправнуком Харальда I Прекрасноволосого, однако М. Сьёрстрём опровергает эту версию — он считает, что отец Сигурда, Хальфдан,не может быть однозначно отождествлен с Хальфданом из Хадафюльке, внуком короля Харальда Прекрасноволосого. Ряд современных исследователей считает, что «приписывание» королей к роду Харальда I Прекрасноволосого имело место уже в XIII веке, когда создавались саги, в то время как во времена Харальда Сурового кровное родство с основателем династии не играло серьезной роли.

Вызывал споры и вопрос о принадлежности к роду Хорфагеров Харальда Гилли, который, по собственному утверждению, являлся незаконнорожденным сыном Магнуса III Голоногого, рожденным во время пребывания Магнуса на войне в Ирландии. Под этим есть основания — в ирландских источниках упоминаются и другие незаконнорожденные дети Магнуса, а также тот факт, что он состоял в отношениях, по крайней мере, с одной женщиной, поэтому происхождения Харальда Гилли от Магнуса представляется возможным.

Фигура Сверрира Сигурдссона является наиболее спорной фигурой в генеалогии Хорфагеров. Сам он провозгласил себя сыном Сигурда II и внуком Харальда Гилли. Впрочем, есть версия, согласно которой Сверрир был самозванцем — беглым священником с Фарерских островов, ряд историков принимают версию саг и считают Сверрира действительно сыном Сигурда II, впрочем, источники не позволяют установить подлинное происхождение Сверрира.

Наконец, Хакон IV Старый был рожден в 1204 году, согласно ряду источников, после смерти своего отца Хакона III. В связи с этим также вставал вопрос о действительной его принадлежности к роду Хорфагеров, либо о том, не выдала ли жена Хакона III, Инга, своего внебрачного сына за королевского отпрыска. Согласно сагам, Инга прошла испытание огнём, чтобы подтвердить, что её сын является сыном покойного монарха.

Короли и претенденты из рода Харальда I Прекрасноволосого

Старшая линия Хорфагеров

• Харальд I Прекрасноволосый, конунг Норвегии с 870 (или 872) по 930 год
• Эйрик I Кровавая Секира, старший сын Харальда I (930—934/935)
• Хакон I Добрый, младший сын Харальда I (935—961)
• Харальд II Серая Шкура, старший сын Эйрика I Кровавая Секира (961—970)

Викенский «дом» — потомки Олафа Харальдссона Гейрстадальфа, одного из сыновей Харальда I

• Олаф I Трюггвасон, правнук Харальда I (995—1000)

«Дом» Святого Олафа — потомки Бьёрна Морехода, одного из сыновей Харальда I

• Олаф II Святой, праправнук Харальда I (1015—1028)
• Магнус I Добрый, сын Олафа II (1035—1047)

«Дом» Харальда Сурового — потомки Сигурда Хриси, одного из сыновей Харальда I

• Харальд III Суровый, праправнук Сигурда Хриси, сына Харальда I (1047—1066)
• Магнус II Харальдссон, сын Харальда III (1066—1069)
  • Хакон Воспитанник Торира, сын Магнуса II (1093—1094)
• Олаф III Тихий, сын Харальда III (1066—1093)
• Магнус III Голоногий, сын Олафа III (1093—1103)
  • Сигурд Слембе, сын Магнуса III (претендент в 1135—1139)
• Олаф Магнуссон, сын Магнуса III (1103—1115)
• Эйстейн I Магнуссон, сын Магнуса III (1103—1123)
• Сигурд I Крестоносец, сын Магнуса III (1103—1130)
• Магнус IV Слепой, сын Сигурда I (1130—1135, претендент в 1135—1139)
• Магнус Эрлингссон, внук Сигурда Крестоносца (формально; 1161—1184)
  • Сигурд Магнуссон, сын Магнуса V (претендент в 1193—1194)
  • Инге Магнуссон, сын Магнуса V (король баглеров в 1196—1202)
  • Эрлинг Стейнвегг, сын Магнуса V (король баглеров в 1204—1207)

«Дом» Гилли — потомки Магнуса III Голоногого

• Харальд IV Гилли, незаконнорожденный сын Магнуса III Голоногий (1130—1136)
• Сигурд II, сын Харальда Гилли (1136—1155)
  • Хакон II Широкоплечий, сын Сигурда II (1157—1162)
• Инге I Горбун, сын Харальда Гилли (1136—1161)
  • Йон Кувлунг, сын Инге I (король биркебейнеров в 1186—1188)
• Эйстейн II Харальдссон, сын Харальда Гилли (1142—1155)
  • Эйстейн III Девчушка, сын Эйстейна II (король биркебейнеров в 1176—1177)

«Дом» Сверрира — потомки Сигурда II

• Сверрир Сигурдссон, провозгласил себя незаконнорожденным сыном Сигурда II и внуком Харальда Гилли (1184—1202)
• Хакон III Сверресон, сын Сверрира (1202—1204)
• Гутторм I Сигурдссон, сын Сигурда Лаварда и внук Сверрира (король биркебейнеров в 1204)
• Инге Бардссон, племянник Сверрира (король биркебейнеров в 1204—1217)

Потомки Хакона III

• Хакон IV Старый, посмертный незаконнорожденный сын Хакона III (1217—1263)
• Магнус VI Лагабете, сын Хакона Старого (1263—1280)
• Эйрик II Магнуссон, сын Магнуса Лагабете (1280—1299)
• Хакон V Святой, сын Эйрика II (1299—1319), умер бездетным

Харальд I Прекрасноволосый

Эйрик I Кровавая Секира

Олав Харальдссон Гейрстадальф

Бьёрн Мореход

Сигурд Хриси

Хакон I Добрый

Харальд II Серая Шкура

Трюггви Олафссон

Гудрёд Бьёрнссон

Хальвдан Сигурдссон

Олав I Трюггвасон

Харальд Гренландец

Сигурд Свинья

Олав II Святой

Харальд III Суровый

Магнус I Добрый

Магнус II Харальдссон

Олав III Тихий

Хакон Воспитанник Торира

Магнус III Голоногий

Эйстейн I Магнуссон

Сигурд I Крестоносец

Олав Магнуссон

Харальд IV Гилли

Сигурд Шумный

Магнус IV Слепой

Сигурд II

Эйстейн II Харальдссон

Инге I Горбун

Хакон II Широкоплечий

Сигурд Воспитанник Маркуса

Сверрир Сигурдссон

Эйстейн III Девчушка

Йон Кувлунг

Сигурд Лавард

Хакон III Сверресон

Гутторм I Сигурдссон

Хакон IV Старый

Магнус VI Лагабете

Эйрик II Магнуссон

Хакон V Святой

Потомки Хорфагеров

• Дочь Магнуса Голоногого, Рагнхильд, вышла замуж за датского принца Сигурда Копьё. Её внучка от этого брака стала шведской королевой, а правнуком был Кнут I Эрикссон. Таким образом, Магнус II Эрикссон, шведский король, занявший в 1319 году норвежский трон, был дальним потомком короля Норвегии Магнуса Голоногого.
• Дочь Харальда Гилле, Бригида, была замужем за Биргером Бросой, влиятельным шведским ярлом, одним из основателей королевской династии Фолькунгов (или дома Бьяльбо).
• Дочь Олафа Святого, Вульфхильда, была замужем за Ордульфом, герцогом Саксонии. Таким образом, потомками Хорфагеров стали и саксонские правители — Биллунги и Аскании.

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Род Харальда I Прекрасноволосого

– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.