Рождение нации
| Рождение нации | |
| The Birth of a Nation | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Д. У. Гриффит |
| Автор сценария |
Д. У. Гриффит</br>Фрэнк Э. Вудс</br> Томас Ф. Диксон-мл. |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Epoch Producing Corporation |
| Длительность |
190 минут |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Рождение нации» (англ. The Birth of a Nation; оригинальное название — Член клана, англ. The Clansman) — американский художественный фильм Дэвида Гриффита по роману и пьесе преподобного Томаса Диксона-мл. «Участник клана» (1905).
Содержание
Сюжет
Часть 1: США до Гражданской войны
Счастливая семья Кэмерон живёт в Пидмонте, Южная Каролина. У доктора и г-жи Кэмерон три сына: Бенджамин, Уэйд и Дюк — и две дочери: старшая Маргарет и младшая Флора. К ним в гости приезжают друзья из Пенсильвании: депутат Остин Стоунмен в сопровождении двух сыновей — Тода и Фила. Фил влюбляется в старшую дочь Кэмерона, а Бен Кэмерон — в Элси Стоунмен, увидев её фотографию.
Начинается война. Стоунмены примыкают к сторонникам Севера, Кэмероны — к сторонникам Юга.
Идёт осада Петерсберга. Сторонникам Юга не хватает продовольствия. Бен Кэмерон, став полковником армии конфедератов, ожесточённо сражается, но в конце концов перестаёт сопротивляться, и его берёт в плен старый друг Фил Стоунмен, в то время как родители и сестры Бена с трепетом прислушиваются к грохоту сражения.
Сторонники Южных Штатов побеждены. Генерал Ли является к генералу Гранту. За пленным полковником, лежащим в госпитале, ухаживает Элси Стоунмен, ответившая взаимностью на его любовь. Вместе с матерью Кэмерона она отправляется к президенту Линкольну, умоляет его о снисхождении и добивается помилования Бена.
Тем временем Остин Стоунмен становится одним из сторонников крайних мер в конгрессе. Депутат взял сторону негров и убедил мулата Сайласа Линча стать их политическим вожаком. После убийства президента Линкольна, воссозданного во всех деталях, Остин Стоунмен практически управляет Соединенными Штатами.
Часть 2. Реконструкция
Лига Союза получает большинство голосов на парламентских выборах. Сайлас Линч назначается заместителем губернатора. Белых прогоняют с улиц, вычеркивают из избирательных бюллетеней и чаще всего лишают имущества.
Бен Кэмерон становится во главе движения сопротивления. Депутат Стоунмен, узнав об этом, расторгает его помолвку с Элси. Огастус Сезар (Гас), преданный слуга Кэмеронов, вступает в ряды вооружённой негритянской гвардии, которую набрал Сайлас Линч. Гас домогается руки Флоры. Семья, разорённая войной, живёт в полнейшей нужде. Однажды, когда Флора, идя к роднику, отваживается зайти в лес неподалёку, за ней гонится Гас, ей грозит насилие. Спасая свою честь, девушка бросается с вершины скалы и погибает. Бен Кэмерон находит труп Флоры и клянется отомстить.
Размышляя о способах борьбы с бесчинствами негров, Кэмерон видит, как двое белых детей пугают негритят, закутавшись в простыню. Это наводит его на мысль о создании новой организации. Он основывает ку-клукс-клан, становится его «Великим Драконом»; задача организации — терроризировать элементы, желающие, «чтобы Белый Юг был раздавлен пятой Черного Юга» (из субтитров)[1]. Против негров направляются карательные экспедиции. В Вашингтоне Остин Стоунмен всё ещё отказывается осознать свои ошибки.
Сайлас Линч угрожает арестом д-ру Кэмерону, нашедшему пристанище вместе со старой женой, юной дочерью и несколькими верными слугами-неграми среди полей в хижине, которую собирается разгромить чёрная гвардия. Элси защищает перед Линчем дело Кэмеронов и своего брата Фила, жениха Маргарет Кэмерон, разделяющего участь семьи южан. Мулат пытается изнасиловать девушку. Стоунмен наконец понимает свою ошибку, и Сайлас Линч приказывает его арестовать.
Чёрная гвардия во главе с Сайласом Линчем бросается на приступ уединённой хижины, Кэмероны обороняются, стреляя из ружья. Они уже на волоске от смерти, но с гор появляются белые всадники ку-клукс-клана во главе с Великим Драконом. Клан, который уже убил Гаса, виновника смерти Флоры, освобождает Стоунмена. Депутат обещает отныне защищать белых.
В заключение показывается новая идиллия в Южных Штатах, которые вновь обрели счастье при господстве ку-клукс-клана. Два брака между Кэмеронами и Стоунменами символизировали новый союз между Севером и Югом[1].
В ролях
- Лиллиан Гиш — Элси Стоунмен
- Мэй Марш — Флора Кэмерон
- Генри Вольтхолл — полковник Бен Кэмерон
- Мириам Купер — Маргарет Кэмерон
- Уильям П. ДеВолл — Джейк
- Ральф Льюис — Остин Стоунмен
- Джордж Сигман — Сайлас Линч
- Уолтер Лонг — Огастус Сезар (Гас)
- Роберт Хэррон — Тод Стоунмен
- Уоллес Рид — кузнец Джефф
- Джозеф Хенабери — Авраам Линкольн
- Элмер Клифтон — Фил Стоунмен
- Джозефина Кроуэлл — миссис Кэмерон
- Споттисвуд Эйткен — доктор Кэмерон
- Джордж Беренджер — Уэйд Кэмерон
- Дональд Крисп — генерал Грант
В эпизодах: Мадам Сул-Те-Ван, Альма Рубенс, Эрих фон Штрогейм, Юджин Паллетт и другие.
Создание фильма
Производство фильма финансировала фирма «Ипок-филм», основанная Гриффитом и Эйткеном.[1]
Эйткен вложил в предприятие лишь четвёртую часть общего капитала — 25 тысяч долларов. Остальную сумму вложили акционеры. «Вполне возможно, что кое-кто из куклуксклановцев (такие, как, например, капиталист из Пасадены) помог финансировать фильм, служивший их политике…» (Жорж Садуль[1])
Фрэнк Вудс и Гриффит закончили работу над сценарием за полтора месяца. Съёмки велись в июле, августе и начале сентября 1914 года. Декорации были возведены в весьма примитивных павильонах студии «Рилайенс меджестик» под художественным руководством её основателя Томаса Инса. Многие декорации строились под открытым небом.[1]
Монтаж картины, которым лично руководил Гриффит, длился три с половиной месяца.
Саундтрек
Музыкальная партитура, написанная Джозефом Брейлом (Joseph Carl Breil), представляла собой в основном попурри из американских народных песен и отрывки из произведений Бетховена, Листа, Россини, Верди, Чайковского, Грига, Вагнера[1].
В 2008 году Dj Spooky на основе фильма сделал проект под названием Rebirth of a Nation («Перерождение нации»)[2].
В августе 2015 года Dj Spooky совместно с Kronos Quartet выпустили новую версию саундтрека к фильму[3].
Художественные особенности
В фильме снимались все крупнейшие актёры школы Гриффита. В массовых сценах участвовало до 1000 человек.
«…Режиссёрская работа с актёрами далеко не везде образцова <…> Характеры в целом намечены довольно схематично, чересчур крупными штрихами… Значение фильма не в раскрытии психологии персонажей, не в режиссёрской работе с актёрами, а в том мастерстве, которое Гриффит проявил в монтаже и постановке массовых сцен…» (Жорж Садуль[1])
«…В общем синтаксисе „Рождения нации“ каше занимают в 10 раз более значительное место, чем движение аппарата. Гриффит, развивая и систематизируя приёмы, уже имевшие широкое распространение и до него, нарушает благодаря каше всех форм монотонность прямоугольного экрана, разнообразит композицию кадров, использует различные варианты кадрирования для достижения эмоциональной и драматической выразительности…»(Жорж Садуль[1])
В «Рождении нации» Гриффит почти постоянно применяет параллельный монтаж.
Интересные факты
- Впервые демонстрировался в Лос-Анджелесе в кинозале «Клюнз» 8 февраля 1915 года под своим первоначальным названием[1]. Уже после просмотра Томас Диксон, будучи потрясён, предложил новое название.[4]
- Президент Вильсон приказал устроить просмотр фильма в Белом доме во время одного из заседаний, на которое были приглашены многие государственные деятели и дипломаты с семьями[1].
- Гриффит выпустил в защиту фильма брошюру «Подъём и упадок свободы слова в Америке»[1].
- Два крупных либеральных журнала «Нью рипаблик» и «Нейшн» в статьях кинокритика Фрэнсиса Хекета и главного редактора Освальда Гаррисона Вилларда дали фильму уничтожающую оценку[1].
- Ректор Гарвардского университета Чарльз Элиот заявил, что фильм является «извращением идеала белых»[1].
- «Национальная ассоциация развития цветных народов» выпустила брошюру, направленную против фильма[1].
- Кадры победоносной скачки куклуксклановцев сопровождались «Полётом валькирий» Рихарда Вагнера.
- Во Франции фильм запретила цензура. В Париже его демонстрировали только в 1921 году в изменённом варианте[1].
- Осада Петерсбурга — один из основных эпизодов фильма — в романе Томаса Диксона занимает всего лишь две страницы (рассказ одного из персонажей).
- Для многочисленных дополнений к сценарию Фрэнк Вудс и Гриффит использовали «Пятно леопарда», другой роман Томаса Диксона.
- Ни один афроамериканец не снимался в фильмах Гриффита в главной роли. Роли темнокожих исполняли белые артисты, которых гримировали «под афроамериканцев»[4].
- От фильма Гриффит получил около миллиона долларов чистой прибыли.[4]
- С приходом звукового кино «Рождение нации» было озвучено и снова выпущено на экраны.[4]
- На волне успеха фильма было снято продолжение, «Закат нации», которое провалилось в прокате.[4]
Источники
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Ж. Садуль. Всеобщая история кино. Том 3. — М.: «Искусство», 1958.
- ↑ [www.moma.org/visit/calendar/films/967 MoMA | MoMA Presents: DJ Spooky’s Rebirth of a Nation]
- ↑ [blogs.wsj.com/speakeasy/2015/08/25/dj-spooky-and-kronos-quartet-put-a-new-spin-on-birth-of-a-nation-exclusive-album/ DJ Spooky and Kronos Quartet Put a New Spin on ‘Birth of a Nation’ (Exclusive Album) — Speakeasy — WSJ]
- ↑ 1 2 3 4 5 Комаров. История зарубежного кино. Том 1. Немое кино. — М.: «Искусство», 1965.
| В Википедии есть портал «Немое кино» |
Напишите отзыв о статье "Рождение нации"
Ссылки
|
||||||||||
Отрывок, характеризующий Рождение нации
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
