Рождённая революцией
Поделись знанием:
К:Фильмы 1974 года
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
(перенаправлено с «Рожденная революцией»)
| Рождённая революцией Комиссар милиции рассказывает | |
 | |
| Жанр |
героико-патриотический, приключенческий детектив с элементами боевика |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
киностудия имени Александра Довженко. Творческое объединение «Луч» |
| Длительность |
822 минут (10 серий) |
| Страна | |
| Язык | |
| Год |
1974—1977 |
| IMDb | |
«Рождённая революцией. Комиссар милиции рассказывает» — телевизионный детективный приключенческий сериал (10 серий) о создании и истории советской милиции, снятый в 1974—1977 годах режиссёром Григорием Коханом по роману Алексея Нагорного и Гелия Рябова «Повесть об уголовном розыске».
По заказу Государственного Комитета Совета Министров СССР по телевидению и радиовещанию.
Содержание
- 1 Сюжет
- 2 Список серий
- 2.1 1-я серия — «Трудная осень»
- 2.2 2-я серия — «Нападение»
- 2.3 3-я серия — «В огне»
- 2.4 4-я серия — «Мы поможем тебе»
- 2.5 5-я серия — «Шесть дней…»
- 2.6 6-я серия — «Экзамен»
- 2.7 7-я серия — «В ночь на 20-е»
- 2.8 8-я серия — «Оборотни»
- 2.9 9-я серия — «Последняя встреча» (1-я часть)
- 2.10 10-я серия — «Последняя встреча» (2-я часть)
- 3 Съёмочная группа
- 4 Звуковая дорожка
- 5 Награды
- 6 Факты
- 7 Ссылки
- 8 Примечания
Сюжет
Сериал рассказывает о первых днях и последующей деятельности советских правоохранительных органов от лица главного героя — сотрудника петроградской милиции Николая Кондратьева в период с 1917 по 1970-е годы.
Молодой рабочий Путиловского завода Кондратьев по зову долга идёт работать в «угро». Начинать приходится с совместной работы с сотрудниками царского сыска. Кондратьев занимается различными уголовными делами. После Великой Отечественной войны он участвует в розыске и поимке лжемилиционера Санько и его банды, орудовавшей в смутное послевоенное время. Сюжетная линия сериала заканчивается тем, что Н. Ф. Кондратьев в звании генерал-лейтенанта милиции еще продолжает свою службу в Уголовном розыске, одновременно трудясь в качестве наставника молодого пополнения.
В главных ролях
- Евгений Жариков — Николай Фомич Кондратьев
- Виктор Шульгин — Алексей Кузьмич Бушмакин, (1, 3, 4, 5, 6-я серия)
- Вадим Медведев — Нил Алексеевич Колычев, старый следователь российского имперского сыска (1, 3, 5-я серия)
- Наталья Гвоздикова — Маша (Мария Ивановна Кондратьева, в девичестве Кораблёва), (со 2-й серии)
Отличия от книги
Экранизация отличается от источника в сторону большего смягчения нравов. Например, в фильме Кондратьев просто бьёт бандитов, которые пытаются ограбить Колычева, а в книге убивает одного из них ударом; «Чинушу» в фильме убивают свои, а в книге — его расстреливают в милиции как выявленного бандита и убийцу, без суда, по закону революционного времени. В книге упомянуто, что Лёнька Пантелеев — бывший сотрудник органов, в фильме это убрано, чтобы не компрометировать милицию. Также исчезли некоторые дополнительные персонажи, например, Маруся, соседка Бушмакина. Приёмный сын Николая и Марии Кондратьевых в фильме назван Алексеем, фактически объединившим в себе два книжных образа — Виктора, отец которого погиб в Гражданскую войну, и Генки, родителей которого убили кулаки в деревне Грель на Псковщине. Генка в книге погибает во время Великой Отечественной войны, Виктор же, подобно Алёшке из фильма, остаётся жив и идёт после войны на службу в органы МВД.
Список серий
1-я серия — «Трудная осень»
По главе романа «Поздняя осень семнадцатого».
Эпиграф фильма:
|
Какая милиция нужна нам, пролетариату, трудящимся? Действительно народная (В. И. Ленин). | 
|
В первые месяцы Революции молодой псковский крестьянин Николай Кондратьев, мастер драки стенка на стенку, после гибели в пожаре родителей уезжает из деревни в Петроград. Там он знакомится с рабочим Путиловского завода Бушмакиным. Вместе они помогают защитить винные склады от мародёров, привлекают внимание комиссара Сергеева и получают от него приглашение вступить в ряды рабочей милиции, которые начинают формировать именно в это время.
Бушмакин с пятью рабочими Путиловского завода заступают на новую должность. В старом здании Уголовного сыска они находят дворянина Колычева, бывшего сотрудника, который пытается доказать им ценность картотеки. Когда они уходят, на Колычева прямо в кабинете нападают уголовники, желающие забрать свои дела. Они похитили картотеку т. н. «птенцов Керенского» — уголовников, выпущенных по амнистии Керенским.
Строчки В. В. Маяковского, понравившиеся Кондратьеву — из поэмы «Облако в штанах».
В остальных ролях:
- Улдис Пуцитис — Степан Петрович Сергеев, основатель Угро (озвучил актёр Павел Морозенко)
- Станислав Бородокин — Вася, рабочий, сотрудник Угро
- Георгий Дворников — Никита, рабочий, сотрудник Угро
- Сергей Подгорный — Гриша, рабочий, сотрудник Угро
В эпизодах:
- Борис Аракелов
- Дмитрий Барков — бандит
- Г. Белов
- Г. Буймистр
- И. Булгакова
- Лариса Буркова
- Кирилл Варшавский
- Владимир Волчик — зачинщик митинга у посольства
- Сергей Виноградов
- Юрий Гончаров
- Юрий Гамзин
- Сергей Дворецкий
- Леонтина Дёмина
- Валентин Жиляев
- Валерий Караваев
- Владимир Талашко — Басаргин
- Вадим Камышан
- Александра Кожевникова
- Д. Латышев
- Дмитрий Миргородский — отец Серафим
- Павел Первушин
- Анатолий Семёнов — Козырь, бандит
- Алёша Сироткин — мальчик, провожающий отца на фронт
- Виктория Смоленская — рабочая
- Анатолий Столбов — Арсений Александрович («Чинуша»)
- Виктор Терехов
- Адольф Шестаков
- Михаил Фёдоров
- Станислав Фесюнов — Сеня Милый
- Евгений Филатов
2-я серия — «Нападение»
Эпиграф фильма:
|
|
Общественное выше личного — таков нравственный закон сотрудников органов внутренних дел. (Г. И. Петровский) |
|
Коля Кондратьев едет в Москву, чтобы забрать дубликат картотеки «птенцов Керенского» и получить опыт. В Москве в это время бандит Кутьков и его банда грабят и убивают инкассатора. Коля вместе с московскими сыщиками расследует преступление и встречает Машу, свою будущую жену, дворянку, которая проходит свидетельницей. Её используют, чтобы поймать бандитов на живца.
В ролях:
- Евгений Жариков — Николай Кондратьев
- Наталья Гвоздикова — Маша Кораблёва (в замужестве — Кондратьева)
- Лев Прыгунов — Никифоров, милиционер
- Сергей Иванов — Афиноген Борисович Полюгаев, милиционер
- Виталий Розстальный — Сомов, начальник московского сыска (роль озвучил актёр — Павел Морозенко)
- Аркадий Гашинский — Амир, бывший вор
- Александр Январёв — Кутьков, главарь банды
- Юрий Шерстнев — Антон Плавский, бандит по кличке «Волк», «следователь ВЧК»
- Стелла Новбари — исполнительница танца цыганки в ресторане. Балетмейстер Ю. Мартынович
В эпизодах:
- Борис Александров — бандит
- Валентин Грудинин — Валет
- Антон Доценко — бандит
- Владимир Карпенко
- О. Козалетов
- Яков Козлов — профессор Илларион Аркадьевич Жичигин
- Юрий Куранин — официант
- Эдуард Ломский
- И. Рыльский
- Валерий Панарин — Терещенко
- А. Сенченко — шофёр
- Сергей Скрипкин
- Виктор Степаненко — бандит
- Тамара Уржумова
- Пётр Филоненко
3-я серия — «В огне»
1922 год. Сценарий написан на основе реальной истории, хоть в достаточно вольной трактовке: Лёнька Пантелеев и его банда терроризируют город (подробней о расхождениях с реальностью см. биографическую статью о преступнике). Коля и Колычев разрабатывают план по поимке бандита.
Картины, которые милиционеры долго разглядывают в Эрмитаже — «Мадонна Бенуа» и «Мадонна Литта» кисти Леонардо да Винчи.
В остальных ролях:
- Станислав Бородокин — Вася, сотрудник Угро
- Георгий Дворников — Никита, сотрудник Угро
- Сергей Подгорный — Гриша, сотрудник Угро
- Владимир Дюков-Самарский — Лёнька Пантелеев
- Александр Захаров — конвоир-эсер
- Валентина Ковель — Нюрка
- Нина Ильина — Муська (Мария Николаевна Толмачёва)
- Галина Тарасова — Лицкая, подруга Марии по Смольному институту
В эпизодах:
- И. Антонов
- Юрий Башков
- Г. Белов
- В. Бирцев
- Сергей Дворецкий
- Юрий Дедович — Кузьмичёв
- З. Иванова
- М. Исаев
- М. Киселёв
- И. Лезгишвили
- Анатолий Подшивалов
- Сергей Полежаев — начальник милиции
- А. Ракова
- В. Рысков
- Валерий Смоляков — бандит из банды Пантелеева (в ресторане)
- А. Сухоцкий
- Станислав Фесюнов
- В. Цибин
- А. Чубов
4-я серия — «Мы поможем тебе»
Лето 1929 года. Коля с женой отправляются на Псковщину, в его родную деревню Грель. Ленинградский УгРо поручает ему помочь местным органам ГПУ нейтрализовать кулацкие банды. Заодно он узнает, почему его родители погибли в пожаре в год революции. В серии фигурируют персонажи из 1-й серии.
В остальных ролях:
- Улдис Пуцитис — Степан Петрович Сергеев, начальник Угро (роль озвучил актёр — Павел Морозенко)
- Владимир Талашко — псковский милиционер Басаргин
- Владимир Антонов — Кузьмич, хозяин трактора
- Виолетта Жухимович — Платонида, его жена
- Иван Матвеев — Тихон
- Евгения Ветлова — Таня-комсомолка
- Иван Дмитриев — Иван Петрович Коломиец
- Дмитрий Миргородский — Отец Серафим (рецидивист «Чёрный»)
- Николай Сектименко — Иннокентий
- Сергей Массарский — «Угрюмый»
- Юрий Эллер — «Медведь»
- Константин Артеменко — «Городской»
- Игорь Дыченко — «Петух»
В эпизодах:
- А. Девяткин
- Н. Кочетков
- В. Козырева
- П. Лагутков
- И. Левина
- Владимир Миняйло
- В. Ольшанский
- И. Падалий
- Ю. Попелов
- Г. Прасоловский
- И. Пуцыкин
- Э. Сухов
- И. Смычков
- Саша Смычков — Алёша (после усыновления — Кондратьев)
- Э. Титов
- Евгений Филатов
5-я серия — «Шесть дней…»
1932 год. Прямо из кассы Невского завода украдена вся зарплата рабочих, убиты кассир и охранники. Банк смог выдать заводу деньги на зарплату за шесть дней. За этот срок ленинградские сыщики обещают найти похищенные деньги и раскрыть ограбление. Преступник, оказывется, был не просто грабителем, а действовал по политическим мотивам.
В ролях:
- Станислав Бородокин — Вася
- Александр Быструшкин — Федорчук
- Владимир Бабиенко — сварщик Вовка
- Улдис Пуцитис — Степан Петрович Сергеев (озвучил актёр Павел Морозенко)
- Людмила Сосюра — Елена Петровская
- Иосиф Конопацкий — бухгалтер Петровский
- Георгий Тейх — Гаврила Алексеевич Пермитин
В эпизодах:
- Александр Ануров — Андрей Андреевич Егоров
- Александр Белина
- И. Белов
- Юрий Башков
- Иван Бондарь
- Лариса Буркова
- Сергей Дворецкий
- Феликс Гилевич — «Длинный», он же Станислав Емельянович Чеботарёв
- Эльвира Колотухина
- Алексей Минин
- Евгения Опалова
- В. Рысков
- Саша Смычков — Алеша Кондратьев
- В. Сивовол
- А. Цыганков — дворник в доме Пермитина
- Виктор Шульгин — Алексей Кузьмич Бушмакин (в титрах не указан)
6-я серия — «Экзамен»
В ролях:
- Евгений Жариков — Николай Кондратьев
- Наталья Гвоздикова — Мария
- Виктор Шульгин — Бушмакин
- Станислав Бородкин — Вася
- Александр Быструшкин — Федорчук
- Ольга Матешко — Ольга
- Александр Хочинский — Егор Тимофеевич Родькин
- Александр Эстрин — швейцар
- Раиса Недашковская — Анна Васильевна Савельева
- Эрнст Романов — Соловьёв
- Юрий Дедович — Кузьмичёв
- Юрий Сербин — Алёша
В эпизодах:
- Лев Бриллиантов — эпизод
- А. Глазунов
- Лилия Дзюба — Нина Васильевна
- Алексей Кожевников — Фомичёв
- Сергей Кошеваров — заведующий клубом
- Евгений Котов — эпизод
- Ю. Карамышев
- Анна Лисянская — соседка-свидетельница
- Оскар Линд — продавец в скупке (в титрах указан как — О. Линц)
- Геннадий Ложкин — участковый
- В. Лебедев
- Вера Саранова — Вера
- Юрий Соловьёв — Алимов, дворник
- В. Рысков
7-я серия — «В ночь на 20-е»
Действие фильма начинается вечером 19 октября 1941 года в Москве. В этот день Иосиф Сталин подписал знаменитое постановление ГКО «О введении в Москве и прилегающих к городу районах осадного положения». В Постановлении говорилось: «Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.»
В ролях:
- Евгений Жариков — Николай Кондратьев
- Наталья Гвоздикова — Мария
- Владислав Долгоруков — Алексей Кондратьев
- Сергей Иванов — Афиноген Полюгаев
- Михаил Чигарев — капитан Олег Боровков
- Виктор Стовба — лейтенант Миша Любимов
- Анатолий Переверзев — Анатолий Миронов
- Лесь Сердюк — старшина Громов (роль озвучил актёр — Павел Морозенко)
- Евгений Леонов-Гладышев — лейтенант Смирнов
- Елена Бромлей — Нина
- Нина Реус — Муратова
- Дмитрий Миргородский — Кочетков
В эпизодах:
- Валерий Беляков — Женя Липков
- Ромуальд Вильдан — эпизод
- Е. Гаврюшова — дворник
- Олег Горбаченко — эпизод
- Ольга Жулина — девушка в подъезде
- Михаил Зимин — директор завода
- Лев Золотухин — эпизод
- И. Игнатов
- Артём Карапетян — комиссар
- Нина Кирьякова — женщина у магазина
- Евгений Марков — офицер военкомата, выступивший с напутственной речью
- Л. Маслов — эпизод
- А. Молотов — эпизод
- Георгий Новицкий — эпизод
- Дмитрий Орловский — дед Нины
- Вера Петрова — свидетельница
- Валентин Печников — дядя Кочеткова
- Владимир Приходько — диверсант
- Юрий Соснин — эпизод
- В. Фомин
- Александра Харитонова — сотрудница архива
- И. Хорунженко — эпизод
- В. Черкес — эпизод
- М. Шумайнова — эпизод
- Александр Лебедев — Генка, подручный Кочеткова
8-я серия — «Оборотни»
Москва, 1948 год. Горе сваливается на Кондратьева — преступники в милицейской форме в электричке убивают его жену Машу и её попутчика. Несмотря на несчастье, Кондратьев всё же выясняет, кто же были эти убийцы — переодетые преступники или же предатели, решившие, что им можно всё.
В ролях:
- Евгений Жариков — Николай Кондратьев
- Наталья Гвоздикова — Мария
- Владислав Долгоруков — Алексей Кондратьев
- Анатолий Переверзев — Анатолий Миронов
- Юрий Мажуга — Михаил Иванович Санько
- Виктор Зубарев — подполковник Желтых, начальник отдела кадров
- Маргарита Криницына — свидетельница Анисья Ивановна
- Олег Голубицкий — Сурков, он же Заньковский
- Борис Голдаев — Панайотов, скупщик краденого
- Александр Филиппенко — лже-Санько, он же Гусаков Родион Константинович
- Виктор Черняков — Жарков, банщик
В эпизодах:
- Р. Арженника — эпизод
- Николай Бармин — генерал
- Николай Бережной — эпизод
- Клавдия Волкова — эпизод
- А. Глухенька — эпизод
- Олег Горбаченко — эпизод
- Николай Емельянов — гравер Николай Михайлович, учитель Заньковского
- Александр Звенигорский — эпизод
- А. Ковалёв — эпизод
- В. Корниенко — эпизод
- Лев Лобов — врач Султанов Георгий Елизарович, убитый продавец дачи
- Вадим Михалёв — Вадим Петрович
- А. Михайлов — эпизод
- Николай Михеев — эпизод
- А. Разгуляев — эпизод
- Елена Санько — жена Суркова
- Галина Фролова — эпизод
- Н. Харитонова — эпизод
9-я серия — «Последняя встреча» (1-я часть)
В ролях:
- Евгений Жариков — Николай Кондратьев
- Владислав Долгоруков — Алексей Кондратьев
- Евгений Шутов — подполковник Александр Катин
- Борис Борисов — майор Сухарев Борис Николаевич
- Александр Заднепровский — Ходаков
- Виталий Дорошенко — следователь, капитан милиции
- Валерий Беляков — Евгений Липков, тренер
- Ирина Терещенко — Зоя Гусакова, невеста Евгения
- Александр Белявский — Павел Николаевич Борецкий, заместитель директора ювелирного магазина
- Екатерина Крупенникова — Виктория Петровна Красовская, заведующая секцией в ювелирном магазине
- Леонид Губанов — Григорий Кузьмич Смирнов, директор ювелирного магазина
- Светлана Кондратова — Нина, продавец в ювелирном магазине, подруга Красовской
- Неонила Гнеповская — Зотова, заведующая секцией в ювелирном магазине
- Маргарита Кошелева — Рита Брыкина, продавец в ювелирном магазине
- Валерий Свищёв — Очкин, сотрудник ювелирного магазина
- Александр Вокач — Юрий Карлович Магницкий
- Александр Филиппенко — Родион Константинович Гусаков, отец Зои (он же лже-Санько)
- Мария Андрианова — Полина Дмитриевна, мать Евгения Липкова
- Юрий Мажуга — Михаил Иванович Санько
- Ирена Грыс — Маша, внучка Николая Кондратьева
В эпизодах:
- В. Волгоградский
- В. Гуменюк
- Н. Городилов
- Г. Двойникова
- М. Езепов
- В. Енютина
- В. Желтов
- Людмила Карауш
- Д. Коршиков
- Е. Кречет
- В. Калитко
- Р. Манасыпов
- С. Мадатян
- В. Марков
- В. Онисимов
- А. Овчинников
- Н. Овсянников
- Ю. Орлов
- П. Поляков — эпизод
- П. Петренко
- Элеонора Прохницкая — эпизод
- Павел Ремезов — эпизод
- Л. Райнер
- Т. Романенкова — эпизод
- Ираида Солдатова
- Александра Соколова — эпизод
- Р. Севера — эпизод
- К. Скоромников — эпизод
- Г. Толстиков — эпизод
- Владимир Точилин — эпизод
- В. Токарев — эпизод
- С. Устинов — эпизод
- И. Маслов — эпизод
- Виктор Фокин — хулиган в электричке (в титрах указан как — Ю. Фокин)
- Елена Цагина — эпизод
- Л. Шпак — эпизод
- Юрий Заев — Виктор Степанович, директор завода (в титрах не указан) (роль озвучил актёр — Павел Морозенко)
- Лев Перфилов
- Владимир Старостин — Леонид Андреев, отец с ребёнком в детской коляске (в титрах не указан)
10-я серия — «Последняя встреча» (2-я часть)
Титры десятой серии полностью повторяют титры девятой (отсутствует лишь Ирена Грыс).
Съёмочная группа
- Авторы сценария — Алексей Нагорный, Гелий Рябов
- Главные консультанты:
генерал-лейтенант внутренней службы — Борис Шумилин
генерал-майор милиции — Игорь Карпец - Режиссёр-постановщик — Григорий Кохан
- Оператор-постановщик — Феликс Гилевич
- Художники-постановщики — Юрий Муллер, Виктор Мигулько
- Композиторы — Игорь Ключарев, Евгений Станкович, Александра Пахмутова, Александр Флярковский
- Текст песен — Владлены Романовой, Валерия Куринского, Николая Добронравова, Олега Милявского
- Звукооператор — Георгий Салов
- Монтажёры — Татьяна Сивчикова, Татьяна Снитковская, Надежда Ратманская, Долли Найвельт, Вероника Арефьева
- Художники по костюмам — Я. Добровольская, А. Костенко
- Художники-гримёры — М. Лосев, А. Бржестовская
- Оператор — О. Глущук
- Художники-декораторы — Н. Аристов, М. Терещенко, В. Волынский
- Комбинированные съёмки:
Оператор — Александр Пастухов
Художник — Владимир Цырлин - Ассистенты режиссёра — Л. Славянова, Г. Тарнопольский, М. Шаевич, Т. Бородачёва, Л. Кавицкая, Н. Чирик
- Ассистенты:
оператора — Г. Контесов, И. Джеломанов, А. Москаленко, А. Червец
художника — Е. Питэнин, В. Катренюк, Георгий Усенко, А. Лукьянов
звукооператора — С. Зильберман, Н. Серга - Техник звукозаписи — В. Баклан
- Заместители директора — Г. Сердюк, В. Петунина, Г. Лапскер
- Мастер-светотехник — Ф. Рыбак, Н. Кравчук
- Мастер-пиротехник — М. Статников
- Государственный заслуженный симфонический оркестр Украины
Дирижёр — Степан Турчак - Эстрадно-симфонический оркестр
Дирижёр — Фёдор Глущенко - Редакторы — Владимир Сосюра, Виталий Юрченко, Валентина Силина
- Консультанты:
генерал-майор внутренней службы — В. B. Кокушкин
подполковник (полковник) — Ю. Александров, подполковник — В. Володин
капитан — П. Грахов
генерал-майор милиции — В. Пашковский
подполковник милиции — Н. Кондрашов, подполковник милиции — Е. Давыдова
полковник — О. Ёркин, полковник — В. Иванов - Мастер спорта — М. Бенделовский
- Директора картины — Яков Забутый, Юрий Зельдич (только первой серии)
- В фильме использованы материалы Центрального государственного архива Кинофотодокументов СССР, Центрального музея МВД СССР, Государственного архива кинофотофонодокументов УССР, Музея МВД УССР
- В съёмках принимали участие сотрудники подразделений Главного управления внутренних дел г. Москвы
- В съёмках принимали участие сотрудники подразделений Московской краснознамённой милиции
- Съёмочная группа выражает сердечную благодарность всем сотрудникам Московской, Ленинградской и Киевской милиции, оказавшим большую помощь в создании фильма
Звуковая дорожка
Музыка
Инструментальная версия знаменитого марша «Красная Армия всех сильней» — лейтмотив первых серий цикла.
Песни
- Титры:
- «Память» (Память, память…/ Это войн отшумевшие грозы./ Память, память…) (1-3-я серия). Муз. Игорь Ключарёв, сл. Владлена Романова
- «Расскажи, моё сердце» (Мне по жизни два слова нести пришлось,/ В ней любовь было первым, второе — злость…) (4, 5-я серия). (Е. Станкович — В. Куринский)
- В сериях:
- Песня цыганки (Вещий сон цыганке снится,/ Будто вниз с крутой горы/ Вороная тройка мчится…). (2-я серия)
- Хоровая «Красная Армия всех сильней» (3-я серия)
- Песня Коли «Кокаин» (Перебиты, поломаны крылья,/ Тихой болью всю душу свело…). Недопета. (Дворовая песня), 3-я серия
- Хоровая песня крестьянок (В краю далёком мой ясный сокол…) (4-я серия)
- «Сирота» (Позабыт-позаброшен…), недопета. Народная. (4-я серия)
- «Совесть» (Е. Станкович — В. Куринский)
- «Работа как работа» (О нас слагают песни и поют,/ Находят даже с рыцарями сходство…). Муз. А. Флярковского, сл. О. Милявского.
- «Песня долга и отваги» (Нам легко не будет никогда./ Мы живём, любя и беспокоясь…). Муз. А. Пахмутовой, сл. Н. Добронравова[1].
- «Ты пойми меня, родная» (1976). Муз. А. Пахмутовой, сл. Н. Добронравова[1].
- «Мы часто слышим» (А. Флярковский — О. Милявский)
- «Присяга» (А. Флярковский — О. Милявский)
Награды
- Государственная премия СССР (1978).
Факты
- По данным Гостелерадиофонда РФ этот фильм имеется ещё и в 15-серийном «перемонтированном варианте».[2]
- Гибель Марии Кондратьевой в серии «Оборотни» была необходима для выведения Натальи Гвоздиковой из съёмочного процесса в связи с беременностью. Довольно долго беременность удавалось скрывать от режиссёра, и только гримёр с костюмершей были осведомлены, помогая хранить секрет. Сын Евгения Жарикова, Фёдор родился 2 августа 1976 года, всего через 12 дней после окончания съёмок актрисы в этом фильме.[3]
- По первоначальной версии сценария Мария Кондратьева должна была погибнуть в последней серии.[4]
- Евгений Жариков и Наталья Гвоздикова уже успели поработать вместе ещё до картины Кохана в фильме «Возле этих окон» (1973). За время съёмок «Рождённой революцией» их знакомство переросло в роман и закончилось браком.
- Фильм принёс большую известность Евгению Жарикову в СССР, и его внешность стала устойчиво ассоциироваться с образом Кондратьева, воплощённым на экране.[5]
- Дмитрий Миргородский сыграл две роли в разных сериях — отца Серафима и бандита Кочеткова.
- Наталья Гвоздикова младше Владислава Долгорукова, сыгравшего в фильме её сына, на один год.
Напишите отзыв о статье "Рождённая революцией"
Ссылки
- [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/6041/annot/ «Рождённая революцией»]. Кино-Театр.ru. Проверено 14 июля 2013. [www.webcitation.org/6IA7sV1al Архивировано из первоисточника 17 июля 2013].
- [lib.aldebaran.ru/author/nagornyi_aleksei/nagornyi_aleksei_povest_ob_ugolovnom_rozyske_rozhdennaya_revolyuciei/ Книга А. П. Нагорного и Г. Т. Рябова «Повесть об уголовном розыске»]
Примечания
- ↑ 1 2 [www.pakhmutova.ru/songs/rozhd_re.shtml А. Н. Пахмутова]
- ↑ [www.gtrf-ra.ru/ru/gtrf_tele/7887 Гостелерадиофонд]
- ↑ [fakty.ua/145634-grigorij-kohan-posle-vyhoda-kartiny-rozhdennaya-revolyuciej-milicionery-otdavali-chest-evgeniyu-zharikovu Григорий Кохан: "После выхода картины «Рожденная революцией» милиционеры отдавали честь Евгению… — Газета «ФАКТЫ и комментарии»]
- ↑ [limon.postimees.ee/713008/evgenij-zharikov-i-natalja-gvozdikova-istorija-ljubvi-v-kino-i-v-zhizni Евгений Жариков и Наталья Гвоздикова: история любви в кино и в жизни — Антенна — dzd.ee]
- ↑ [rusactors.ru/g1/jarikov/index.shtml Жариков Евгений Ильич на rusactors.ru] ссылка проверена 23 марта 2009
| ||||||
Отрывок, характеризующий Рождённая революцией
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
