Рождественский, Дмитрий Сергеевич

Дмитрий Сергеевич Рождественский
Место смерти:	Ленинград, СССР
Научная сфера:	оптика
Место работы:	Петербургский — Ленинградский университет, Государственный оптический институт (ГОИ)
Альма-матер:	Петербургский университет
Известные ученики:	А. Н. Теренин, А. А. Лебедев, И. В. Обреимов, С. Э. Фриш
Известен как:	Основатель и первый директор ГОИ

Дми́трий Серге́евич Рожде́ственский (26 марта (7 апреля) 1876, Петербург — 25 июня 1940, Ленинград) — русский советский физик, основатель и первый директор (1918—1932) Государственного оптического института (ГОИ), один из организаторов оптической промышленности в СССР, академик АН СССР (1929).

Биография

Дмитрий Сергеевич Рождественский родился 26 марта (по новому стилю 7 апреля) 1876 года в Петербурге в семье школьного учителя истории, позднее директора народных училищ Петербургской губернии, автора многократно переиздававшихся учебников истории Сергея Егоровича Рождественского (1834—1891). Как и другие дети (а их в семье было шестеро), получил отличное домашнее воспитание, в совершенстве знал английский, немецкий и французский языки. После смерти отца семья не бедствовала, пенсия и особенно доходы от переиздания учебников позволяли детям учиться, и все они получили высшее образование. В 1894 году Д. С. Рождественский окончил с серебряной медалью гимназию. В выпускной характеристике отмечается: «Рождественский Дмитрий — характера живого, общительного и весьма весёлого; хорошо воспитан, скромен и вежлив; способностей очень хороших, трудолюбив и исполнителен». В 1900 году окончил с дипломом первой степени физико-математический факультет Петербургского университета. Был оставлен в университете для подготовки к званию профессора. В течение 1901 года стажировался в Лейпцигском университете в лаборатории известного физика О. Винера, позже, в 1903 году, в Гиссене, в лаборатории профессора П. Друде, одного из создателей классической электронной теории.

С 1903 по 1931 год работал в Физическом институте Петербургского — Петроградского — Ленинградского университета (в 1915 году избран заведующим Физическим институтом университета, в 1916 утвержден в звании профессора). В 1908 году женился на Ольге Антоновне Добиаш, впоследствии известном историке и палеографе, члене-корреспонденте АН СССР (1929).

В 1912 году стал лауреатом Ломоносовской премии за работу, посвященную изучению аномальной дисперсии паров в непосредственной близости от полос поглощения.

В 1916 году избран президентом Русского физико-химического общества (РФХО) и председателем Отделения физики Общества. В 1919 году организовал на физико-математическом факультете университета физическое отделение и провёл коренную реформу преподавания физики.

В 1921 году избран Почетным членом Российского минералогического общества.

С 1918 по 1932 год — директор и научный руководитель Государственного оптического института (ГОИ), созданного по его инициативе в 1918 году. В 1919 году организовал при ГОИ так называемую «Атомную комиссию» для исследования строения атомов и атомных спектров. В период с 1919 по 1927 год занимался организацией производства оптического стекла. В 1922 году организовал Русское оптическое общество. Начиная с 1924 года активно участвовал в создании отечественной оптико-механической промышленности.

В 1925 году избран членом-корреспондентом АН СССР и Почётным членом Метрологического совета Главной палаты мер и весов.

В 1928 году избран Почётным членом Общества любителей естествознания, астрономии и этнографии.

В 1929 году избран действительным членом АН СССР.

В 1932 году оставил пост директора ГОИ, предложив для научного руководства институтом кандидатуру академика С. И. Вавилова. С 1932 по 1938 год заведовал спектроскопическим отделом ГОИ, с 1939 по июнь 1940 года — консультант лаборатории микроскопии ГОИ и одновременно заведующий спектроскопической лабораторией в Физическом институте Ленинградского университета.

30 августа 1939 года О. А. Добиаш-Рождественская умерла от болезни сердца. Д. С. Рождественский тяжело переживал потерю жены, и это предопределило его преждевременный уход из жизни. Приведя в порядок дела и отдав последние распоряжения, 25 июня 1940 года он покончил с собой выстрелом из мелкокалиберной винтовки. Похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде.

Учёный, педагог, организатор

Университет

Первые работы Д. С. Рождественского, относящиеся к 1909—1920 годам посвящены исследованиям аномальной дисперсии света в парах металлов с использованием модифицированного им интерферометра Жамена и так называемого метода «крюков». Аномальная дисперсия, в отличие от «классической», при которой коэффициент преломления уменьшается с увеличением длины волны, наблюдается в области сильных полос поглощения вещества. До Д. С. Рождественского измерение дисперсии в этих областях именно из-за поглощения было чрезвычайно затруднено или невозможно. Ему же удавалось измерять показатель преломления на расстоянии всего до 4×10⁻⁵ мкм от центра узких полос поглощения света парами металлов. Впервые Д. С. Рождественский доложил результаты своих исследований на заседании Физического отделения Русского физико-химического общества (РФХО) 8 декабря 1909 года. Работа получила премию имени Ф. Ф. Петрушевского, которая присуждалась, как правило, за оригинальные исследования по физике. 4 марта 1912 года Д. С. Рождественский защитил магистерскую диссертацию на тему «Аномальная дисперсия в парах натрия». За эту работу ему была присуждена высшая награда Академии наук — Ломоносовская премия (1912). Значительно расширив круг исследуемых объектов, Д. С. Рождественский защитил в 1915 году докторскую диссертацию на тему «Простые соотношения в спектрах щелочных металлов», после чего был избран профессором и назначен заведующим Физическим институтом университета. В дальнейшем на основе исследований аномальной дисперсии и структуры спектров Д. С. Рождественский получил принципиально новые данные о строении атомов, выдвинул гипотезу о магнитном происхождении спектральных дублетов и триплетов, связал теоретические представления с практическими задачами спектрального анализа. Крупнейший физик-теоретик А. Зоммерфельд в своей классической монографии назвал полученные Д. С. Рождественским результаты «правильными» (с. 322) и «единственно надежными» (с. 456), а его статья «Спектральный анализ и строение атома» стала, по словам академика В. П. Линника, «руководством и источником новых идей для советских физиков».

Началом педагогической деятельности Д. С. Рождественского формально следует считать 1 июля 1912 года, когда он был утверждён в звании приват-доцента университета и получил право читать специальные курсы по важнейшим проблемам физики в области оптики, электричества и магнетизма, руководить дипломными работами студентов. Он привлекал их к внеучебным занятиям, семинарам, к участию в заседаниях РФХО, президентом и председателем Физического отделения которого был избран в 1916 году. Постепенно вокруг Д. С. Рождественского начал складываться коллектив физиков, многие из которых получили известность в будущем (А. А. Лебедев, Е. Ф. Гросс, И. В. Обреимов, В. К. Прокофьев, А. И. Стожаров, А. Н. Теренин, С. Э. Фриш, В. М. Чулановский и др.). Исходя из своего опыта получения физического образования, он пришел к выводу о целесообразности раздельного обучения будущих физиков и математиков с первого курса, необходимости увеличения объёма физических дисциплин и лабораторной практики. В 1919 году он организовал в университете на физико-математическом факультете физическое отделение и провёл коренную реформу преподавания физики. По-существу, с этого времени началась планомерная полноценная и эффективная подготовка в университете специалистов и ученых-физиков, в которой Д. С. Рождественский продолжал принимать активное участие вплоть до 1931 года, когда он полностью сосредоточился на работе в Государственном оптическом институте.

Оптическое стекло — первые шаги

Д. С. Рождественскому принадлежала ведущая роль в организации исследований оптического стекла и налаживании его промышленного производства сначала в дореволюционной России, а затем и в СССР. Эта задача возникла в начале Первой мировой войны, когда русская армия стала испытывать серьёзную нехватку биноклей, перископов, прицелов и других необходимых оптических приборов. Собственное оптическое стекло для их изготовления Россия не производила, а поставки его из страны-монополиста — Германии прекратились. Ввиду важности проблемы к её решению в конце 1915 года были привлечены лучшие научные и инженерные силы — Д. С. Рождественский, химик И. В. Гребенщиков, вычислители А. И. Тудоровский, а позднее Г. Г. Слюсарев и Е. Г. Яхонтов, инженер Н. Н. Качалов, молодые физики А. А. Лебедев, И. В. Обреимов и др. Совместными усилиями им удалось начать производство оптического стекла на Фарфоровом заводе в Петербурге и даже сварить несколько тонн стекла невысокого качества. Однако хозяйственная разруха, поразившая страну в результате мировой и гражданской войн, привела в 1918 году к полной остановке завода. Тем не менее, слаженная работа участников группы и комплексный подход к делу послужили хорошей подготовкой для организации будущего оптического института.

Создание ГОИ

Создание в 1918 году и руководство Государственным оптическим институтом (ГОИ) — научным учреждением нового типа, совмещающим в одном коллективе фундаментальные исследования и прикладные разработки, стало на много лет главным делом жизни Д. С. Рождественского. Он был убеждён, что именно такой комплексный институт необходим для решения насущной задачи молодого государства — создать собственную оптическую промышленность — и не раз высказывался о целях и задачах будущего института. Ему принадлежали инициатива, подготовка учредительных документов, детальный план и организация института, формирование его коллектива из числа коллег по университету и других крупных ученых. Для пополнения института молодыми кадрами Д. С. Рождественский лично отбирал способных студентов-физиков университета и зачислял их в штат «лаборантами при мастерских» для совмещения учёбы с экспериментальной и исследовательской работой в ГОИ, составлял для каждого программу занятий. Это была ещё одна сторона педагогической деятельности Д. С. Рождественского. Первый по времени зачисления в «лаборанты» будущий профессор А. И. Стожаров писал: «Он первый создал прообраз современной аспирантуры». Из этой группы вышли будущие академики А. Н. Теренин и В. А. Фок, члены-корреспонденты Академии наук Е. Ф. Гросс и С. Э. Фриш, доктора наук Ф. Л. Бурмистров, А. А. Гершун, А. Н. Захарьевский, В. К. Прокофьев, Л. В. Шубников и другие. В 1919 году по инициативе Д. С. Рождественского начал выходить печатный орган института — «Труды ГОИ». В 1922 году он организует Русское оптическое общество, работавшее до 1929 года и возобновившее свою деятельность в 1989 году (с 2001 года — Оптическое общество им. Д. С. Рождественского). Основными направлениями работы ГОИ с самого начала стали производство и исследование оптических материалов, спектральный анализ и строение атомов, расчёт и создание оптических приборов. Большинство работ по двум первым направлениям проходили под руководством или с участием Д. С. Рождественского.

Оптическое стекло — первые успехи

Продолжая настойчивые попытки возобновить производство оптического стекла, Д. С. Рождественский добился передачи в ведение ГОИ законсервированного Государственного завода оптического стекла — производство, выделенное из состава Фарфорового завода. В 1922 году он обращается к руководству страны с «Запиской об оптическом стекле» (опубликована как исторический документ в 1932 году). Д. С. Рождественский излагает в ней значение и историю мировой оптической промышленности, однозначно связывает необходимость пуска завода с деятельностью ГОИ. «Замечательная», по выражению профессора К. К. Баумгарта, «Записка» достигла своей цели и в 1923 году завод снова заработал. Техническим директором был назначен Н. Н. Качалов, научными консультантами Д. С. Рождественский и И. В. Гребенщиков. Под руководством Д. С. Рождественского в ГОИ А. А. Лебедевым, И. В. Обреимовым, Л. И. Дёмкиной, Г. Н. Раутианом и другими были проведены исследования, позволившие добиться высокого качества получаемого оптического стекла. Завод быстро наращивал мощности и, начиная с 1927 года, вместе с пущенным в 1925 году Изюмским заводом оптического стекла полностью удовлетворял потребности промышленности. В 1935 году за особые заслуги в организации производства Д. С. Рождественский зачислен в «Золотой фонд» Завода оптического стекла в Ленинграде.

«Атомная комиссия»

Работы по атомной спектроскопии начала 1920-х годов выдвинули Д. С. Рождественского в число ведущих учёных-исследователей страны. Признанием высокого научного авторитета Д. С. Рождественского и созданной им научной школы явилось избрание его в 1925 году членом-корреспондентом АН СССР. Спустя всего четыре года, в 1929 году, он избран действительным членом АН СССР. Исследования велись по программе так называемой «Атомной комиссии», созданной по предложению Д. С. Рождественского в январе 1919 года. В состав комиссии вошли известные физики, математики, астрономы — Д. С. Рождественский (председатель), А. Ф. Иоффе, О. Д. Хвольсон, В. Р. Бурсиан, Ю. А. Крутков, А. Н. Крылов, А. И. Тудоровский, А. А. Фридман, Я. Д. Тамаркин, Е. Г. Яхонтов и другие. Более двадцати работ с участием членов комиссии, в том числе семь самого Д. С. Рождественского, были опубликованы в Трудах ГОИ.

Непрерывно возрастающие обязанности по руководству ГОИ (а к началу 1932 года в шести научных отделах института уже работало около 250 сотрудников) и участие в организации оптической промышленности оставляли Д. С. Рождественскому всё меньше времени для личной научной работы. В 1925—1930 гг. он не опубликовал ни одной существенной статьи. Это привело его к решению оставить пост директора и научного руководителя ГОИ. В 1932 году он приглашает для научного руководства институтом молодого академика Сергея Ивановича Вавилова, а сам занимает должность начальника спектроскопического отдела.

Последние годы жизни и деятельности

Уменьшение административной нагрузки позволило Д. С. Рождественскому сосредоточиться на научной работе в области спектроскопии и микроскопии и, кроме того, подготовить детальный план оптического раздела для Физической энциклопедии, организовать и возглавить Комиссию Академии наук по изучению редкоземельных элементов, работать в Комиссии по Менделеевским премиям и организации Менделеевских чтений, разработать проект реорганизации Библиотеки Академии наук, выступать с докладами, в том числе на принципиально важной для определения путей развития науки в стране сессии АН СССР в марте 1936 года. Тем не менее, обстоятельства сложились так, что в декабре 1938 года Д. С. Рождественский с группой сотрудников ушёл из ГОИ и 1 января 1939 года вернулся в Физический институт университета, перенеся туда же свои исследования. Это было связано с реорганизацией ГОИ, направленной на усиление его отраслевых функций и сокращение ряда научных работ, не имеющих, по мнению руководства, непосредственной связи с практикой. Должность, которую он оставил за собой в ГОИ, — консультант в лаборатории микроскопии. Д. С. Рождественский и раньше интересовался этой тематикой применительно к своему давнему увлечению — биологии. В работах 1939 −1940-х годов он установил законы образования изображений в микроскопе с учётом реальных условий освещения, рассмотрел методы наблюдения сложных (прозрачных) объектов. Только за последний год жизни Д. С. Рождественский подготовил свою наиболее объёмистую статью по теории микроскопии, собрал экспериментальную установку и провёл совместно с помощником Н. П. Пенкиным исследования аномальной дисперсии в пара́х тугоплавких металлов, результаты которых были опубликованы уже после его смерти.

Незадолго до ухода из жизни Д. С. Рождественский в частном письме, адресованном Т. П. Кравцу, писал:

…что бы ни случилось далее, наша страна сделала первое и мощное, полное успеха усилие за истинное равенство людей, первый шаг по пути социализма. Она начала планомерную, упорную и суровую борьбу за любовь людей друг к другу, за свободу — истинную свободу народов.

Ольге Антоновне и мне как рядовым работникам дана была великая радость принять участие в этом устремлении и бросить на него наши усилия. Этим осветилась вторая половина нашей жизни, дан был ей смысл, дана была цель, и мы оба всегда верили, что она будет достигнута быстро, несмотря на грозный ещё мрак кругом нашей страны.

Память

Человек удивительной скромности, Д. С. Рождественский никогда не выделял своих заслуг и, напротив, всячески подчёркивал успехи своих коллег и учеников. Будучи чрезвычайно щепетильным в вопросах авторства, Д. С. Рождественский избегал ставить своё имя на статьях учеников, даже если работа была выполнена по его идее и с его помощью. Среди многих десятков его статей есть всего две, опубликованные совместно с его учениками. Выдающийся учёный, создавший самый крупный оптический институт и авторитетную научную школу оптиков, один из организаторов оптической промышленности в СССР, Д. С. Рождественский к концу жизни не имел ни одной государственной награды.

Для увековечивания памяти Д. С. Рождественского ежегодно, начиная с 1947 года, в ГОИ проводятся Чтения его имени. В фойе главного здания ГОИ в 1976 году установлен бюст-памятник Д. С. Рождественскому, на здании института, где он жил и работал — мемориальная доска. 25 августа 1969 года Совет Министров СССР учредил премию имени Д. С. Рождественского за работы в области оптики. В 1970 г. Международный астрономический союз присвоил имя Д. С. Рождественского кратеру на обратной стороне Луны.В 1995 году Академией наук учреждена премия Д. С. Рождественского по оптике. В 1990 году году имя Д. С. Рождественского присвоено Оптическому обществу России. Труды Д. С. Рождественского издавались дважды — в 1949 и 1964 гг.. В честь основанного Д. С. Рождественским института и его лично названа малая планета (5839) ГОИ, открытая в 1974 году в Крымской астрофизической обсерватории.

Адреса в Петрограде/Ленинграде

• 1918—1934 — Биржевая линия, 12;
• 1934 — 25.06.1940 года — Биржевая линия, 4, кв. 5.

См. также

• Рождественский (кратер)
• Метод крюков

Ссылки

• [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/BIO/SOI50/DROJ.HTM Биографический очерк] из книги «Академик Д. С. Рождественский. Собрание трудов». — М.—Л., изд-во АН СССР, 1949.
• Храмов Ю. А. Рождественский Дмитрий Сергеевич // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 235. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)
• [www.spbumag.nw.ru/2004/24/5.shtml Страницы истории отечественной науки]
• [www.ifmo.ru/museum/?out=person&per_id=90 Виртуальный музей] СПбГУ ИТМО
• Рождественский Дмитрий Сергеевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51968.ln-ru Профиль Дмитрия Сергеевича Рождественского] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Рождественский, Дмитрий Сергеевич

Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.