Рождённый убивать (фильм, 1947)

Рождённый убивать
Born to Kill
Жанр	Фильм нуар
Режиссёр	Роберт Уайз
Продюсер	Херман Шлом
Автор сценария	Ив Грин Ричард Маколэй Джеймс Ганн (роман)
В главных ролях	Клер Тревор Лоуренс Тирни Уолтер Слезак
Оператор	Роберт Де Грассе
Композитор	Пол Сотелл
Кинокомпания	РКО Радио Пикчерс
Длительность	92 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1947
IMDb	ID 0039211
Выход фильма «Рождённый убивать» (оригинальное название — Born to Kill)

К:Фильмы 1947 года

«Рождённый убивать» (англ. Born to Kill) — фильм нуар режиссёра Роберта Уайза, вышедший на экраны в 1947 году.

Фильм рассказывает историю привлекательного молодого мужчины (Лоуренс Тирни) с патологогической тягой к убийству каждого, кто встаёт поперёк его пути, и холодной расчётливой женщины (Клер Тревор), которая настолько им очарована, что полностью утрачивает моральные ориентиры и сама становится на преступный путь.

Как отмечает кинокритик Брайан Кэйди, «цензоры, которые утверждали фильм по нормам голливудского Производственного кодекса… назвали его „типом истории, которую не следует делать, потому что это история грубой похоти, шокирующей жестокости и безжалостности“. Студия „РКО“ вырезала часть моментов насилия из фильма, но ничто не могло изменить его тональность, где главные персонажи абсолютно бессердечны».

Сюжет

В городке Рино, штат Невада, Хелен Брент (Клер Тревор) после завершения бракоразводного процесса возвращается в пансион, в котором проживала во время процесса. Там её встречают хозяйка пансиона, любительница выпить миссис Крафт (Эстер Ховард) и её соседка, молодая девушка Лори Палмер (Изабел Джуэлл), которая развлекает миссис Крафт байками о своих отношениях с мужчинами. Она, в частности, сообщает, что совсем недавно познакомилась с красивым, атлетически сложенным и мужественным парнем Сэмом Уайлдом (Лоуренс Тирни), с которым встречается, чтобы обострить чувства к себе со стороны своего постоянного кавалера Дэнни (Тони Барретт). Расплачиваясь за проживание, Хелен объявляет, что закончила свои дела в Рино и завтра утренним поездом возвращается в Сан-Франциско.

Вечером Хелен идёт в соседнее казино, где замечает Сэма, выиграющего в кости несколько туров подряд. Там же появляется и Лори в обнимку с Дэнни, что вызывает у Сэма резкую перемену настроения, он бросает игру и уходит. Некоторое время спустя Дэнни подвозит Лори домой, и она приглашает его зайти выпить по стаканчику. Дэнни идёт на кухню за льдом, где в темноте его поджидает Сэм, требующий от того немедленно убраться из дома. Дэнни пытается мирно договориться, однако когда это не удаётся, достаёт нож. Сэм выбивает у него нож, а затем подвернувшейся кочергой несколько раз бьёт Дэнни по голове, в результате тот мгновенно умирает. На шум прибегает Лори, которую Сэм убивает точно таким же образом. В этот момент Хелен по дороге домой натыкается на собачку Лори и решает отвезти её к хозяйке. Зайдя в дом, Хелен видит два трупа, но не замечает Сэма, который только что незаметно выскочил на улицу и скрылся. Хелен сначала хочет позвонить в полицию, однако затем меняет своё решение, звонит на вокзал и меняет билеты на ближайший вечерний поезд.

Тем временем Сэм возвращается в свой обшарпанный номер, где его ожидает старый приятель Марти Уотерман (Элиша Кук-младший), которому Сэм рассказывает о том, что произошло. Марти знает о приступах неконтролируемой агрессии, которые случаются у Сэма, но в последнее время, по его словам, они стали слишком частными. Марти говорит Сэму, чтобы тот немедленно садился на поезд и уезжал, а он побудет в Рино ещё несколько дней и проследит, чтобы не осталось никаких следов. На вокзале в ожидании поезда Сэм встречает Хелен, они садятся вместе в вагон-ресторан и проводят время в разговорах вплоть до прибытия в Сан-Франциско. Поскольку Хелен больше всего ненавидит тип мужчин, которых она называет «овощами», на неё сильное впечатление производят уверенность в себе и брутальность Сэма. Сэм в свою очередь пытается завязать с Хелен отношения, замечая, что они «родственные души».

В Сан-Франциско Хелен живёт в богатом доме своей сводной сестры Джорджии Стейплс (Одри Лонг), которая унаследовала от отца финансовую империю и самую популярную городскую газету. Вскоре, когда Сэм неожиданно появляется на пороге их дома, Хелен знакомит его со своей сестрой, а также с богатым сыном стального магната Фрэдом Гровером (Филлип Терри), которого она представляет как своего жениха. Услышав это, Сэм заметно меняется в лице и собирается уходить, однако компания уговаривает его пойти вместе в ресторан. Пока Хелен и Джорджия прихорашиваются перед выходом из дома, они натыкаются в газете на информацию об убийстве в Рино двух человек. Хелен рассказывает сестре, что первой видела их трупы, однако не стала заявлять в полицию, чтобы избежать неприятностей.

Оставшись наедине во время обеда в ресторане, Сэм упрекает Хелен в том, что она не любит Фреда и выходит за него замуж из-за денег, на что она честно отвечает, что ей надоело играть роль «бедной родственницы Джорджии». После этого Сэм переключает своё внимание на Джорджию, и приглашает её танцевать. После нескольких танцев и разговора Сэму удаётся завовевать симпатию Джорджии. Вернувшись в гостиницу, он звонит Марти и сообщает, что вскоре женится на богатой наследнице, и приглашает Марти поскорее перебираться в Сан-Франциско. Тем временем, в Рино миссис Крафт, которая очень любила Лору, решает во что бы то ни стало найти её убийц. Она нанимает частного детектива Альберта Арнетта (Уолтер Слезак), которому быстро удаётся выйти на Марти. Вслед за Марти Арнетт приезжает в Сан-Франциско.

Вскоре происходит свадьба Сэма и Джорджии. Во время церемонии Хелен демонстрирует Сэму своё очевидное недовольство происходящим, а затем наедине говорит, что любит добродетельную Джорджию и не допустит, чтобы Сэм со своим характером разрушил её судьбу. Выслушав Хелен, Сэм берёт её в свои объятия и страстно целует. Узнав, что на празднование в дом под видом мойщика посуды проник нанятый миссис Крафт детектив Арнетт, Хелен выгоняет его, но даёт ему понять, что Марти приходил к Сэму.

Несколько дней спустя между Фредом и Хелен возникают трения из-за того, что Хелен пригласила Марти переселиться в их дом. В этот момент Сэм и Джорджия преждевременно возвращаются домой из свадебного путешествия, где между ними произошла размолвка из-за того, что Сэм потребовал назначить его руководителем газеты. Джорджия отказалась, заявив, что он не справится с работой из-за недостатка опыта. Она порекомендовала ему пройти сначала стажировку, прежде чем занять руководящую должность.

Тем же вечером Сэм находит Хелен в одиночестве на кухне, и, снова назвав её «родственной душой», страстно целует её. Сэм признаёт, что Джорджия для него ничего не значит. Однако Хелен говорит, что очень ценит отношения с Фредом, который даст её то, что она жаждет более всего — спокойствие и деньги. А без Фреда она боится той себя, которой может стать. Хелен говорит, что Сэм для неё сила, возбуждение, порок, которые её крайне привлекают. Затем Сэм в подробностях рассказывает её об убийстве в Рино, что ещё больше возбуждает их обоих. Хелен понимает, что убийцей является Сэм.

Приехавший Марти наедине убеждает Сэма прекратить связь с Хелен, так как брак в Джорджией даёт ему всё, что нужно, однако Сэм резко одёргивает его, говоря, чтобы тот не лез в его дела. Тем временем Хелен звонит Арнетту и договаривается с ним о встрече, не подозревая, что часть разговора по другой линии слышит Сэм, делая вывод, что Хелен копает под него, что он ненавидит больше всего. На встрече с детективом Хелен понимает, что Арнетт уже близко подобрался к Сэму, после чего предлагает ему 5 тысяч долларов за молчание. Детектив готов на сделку, однако требует 15 тысяч. Когда Хелен возвращается домой, на неё в присутствии Марти набрасывается ревнивый Сэм, но она успокаивает его, говоря, что Арнетт ведёт расследование убийства в Рино, но его интересуют только деньги, и потому с ним можно справиться.

Марти узнаёт, что детектив ведёт расследование убийства по заказу миссис Крафт, которая ради этого приехала в Сан-Франциско. Чувствуя, что над ними нависает опасность, Марти решает убить миссис Крафт, он назначает ей встречу поздно вечером в пустынном месте, где обещает ей предоставить важные улики, касающиеся убийства Лори. Вечером Марти заходит в комнату Хелен, где пытается её отговорить от продолжения отношений с Сэмом, так как, зная его характер, он предполагает, что это может закончиться катастрофическими последствиями для всех. Однако Хелен категорически отказывается последовать его совету. Сэм видит, как Марти выходит из комнаты Хелен, подозревая, что тот начинает плести интриги за его спиной. Марти заходит к Сэму и сообщает ему, что направляется на встречу с миссис Крафт. Миссис Крафт приезжает ночью на пустырь для встречи с Марти. Он отводит её в пустынное место на песчаной гряде и достаёт нож, чтобы убить её. Однако миссис Крафт неожиданно бьёт его головой в живот и убегает, Марти догоняет её, однако в этот момент из темноты появляется Сэм, который валит с ног и убивает Марти. Миссис Крафт удаётся убежать.

На следующее утро в дом приходит полиция, расследующая дело об убийстве Марти. Когда детектив спрашивает Сэма, где он находился прошлым вечером, Хелен отвечает, что играла с ним весь вечер в карты, обеспечивая Сэму алиби. Оставшись с Сэмом наедине, Хелен говорит, что уладит всё с миссис Крафт, и просит его успокоиться и наладить отношения с Джорджией. Хелен приезжает к миссис Крафт и, угрожая ей убийством, требует, чтобы она прекратила расследование. Назвав Хелен самой холодной женщиной, которую она когда-либо встречала, миссис Крафт в итоге соглашается прекратить своё расследование.

Дома Хелен имеет неприятный разговор с Фредом, который заявляет, что разрывает с ней помолвку, так как видит, что она любит другого человека и абсолютно охладела к нему. Поняв, что зашла слишком далеко, Хелен пытается уговорить Фреда остаться, однако он не соглашается. Хелен понимает, что, потеряв Фреда, она теряет материальное благополучие и общественное положение, на которое так рассчитывала. После этого Хелен решает сдать Сэма, который разрушил её счастье, и звонит Арнетту, сообщая, что отказывается заплатить ему 15 тысяч долларов за молчание и даёт понять, что не боится того, что он сообщит обо всём в полицию.

Затем Хелен идёт к Джорджии и умоляет её немедленно бросить Сэма, утверждая, что он опасный человек. Она рассказывает сестре, что именно Сэм убил двух человек в Рино, а затем и Марти. Кроме того, Хелен говорит, что Сэм не любит Джорджию и изменяет с ней. Когда Джорджия отказывается в это поверить, Хелен просит её сесть так, чтобы её не было видно. Затем она приглашает в комнату Сэма, страстно с ним целуется и предлагает бежать вдвоём, на что Сэм с готовностью соглашается. Возмущённая Джорджия вскакивает с кресла, однако в этот момент в доме появляется вызванная Арнеттом полиция. Сэм понимает, что Хелен его подставила, достает револьвер и бросается за ней в погоню. Хелен убегает наверх и запирается в своей комнате, однако Сэм выстрелами через дверь тяжело ранит её. Подоспевшая полиция убивает Сэма наповал.

На следующее утро Арнетт читает в газетах о трагедии в доме и о гибели Хелен, философски замечая «что легко получаешь, легко и теряешь».

В ролях

• Клер Тревор — Хелен Брент
• Лоуренс Тирни — Сэм Уайлд
• Уолтер Слезак — Альберт Арнетт
• Одри Лонг — Джорджия Стейплс
• Элиша Кук-младший — Марти Уотерман
• Филлип Терри — Фред Гровер
• Изабел Джуэлл — Лори Палмер
• Эстер Ховард — Миссис Крафт

Создатели фильма и исполнители главных ролей

По информации кинокритика Брайана Кейди, фильм основан на книге «Убийственней, чем мужчина», первом романе Джеймса Эдварда Ганна, «который он написал в качестве учебного задания по литературе. Он продолжил свой успех в качестве сценариста комедии ужасов „Леди из бурлеска“ (1943) и драмы „Молодые филадельфийцы“» (1959), нуаров «Неверная» (1947) и «Афера на Тринидаде» (1952), а также мелодрамы «Всё, чего я желаю» (1953).

Режиссёр Роберт Уайз «пришёл в жанр нуар, имея опыт работы с фильмами ужасов в команде Вэла Льютона и на экспрессионистских фильмах Орсона Уэллса, так что он оказался правильным орудием для работы, когда дело дошло до фильма нуар». К числу лучших жанровых картин Уайза относятся фильм ужасов по Р. Л. Стивенсону «Похититель тел» (1945), спортивный нуар «Подстава» (1949), фантастическая драма «День, когда Земля остановилась» (1951), нуар «Ставки на завтра» (1959) и фильм ужасов «Призрак дома на холме» (1963). Наибольшего признания Уайз добился в конце 1950-х и 1960-е годы, как режиссёр он был дважды удостоен Оскаров за музыкальные фильмы «Вестсайдская история» (1961) и «Звуки музыки» (1965), и ещё дважды он был номинирован на Оскары за драму «Я хочу жить!» (1958) и военную драму «Канонерка» (1966).

Как пишет Кэйди, «задолго до того, как он сыграл в фильме Квентина Тарантино „Бешеные псы“ (1992) и в популярном ситкоме „Сайнфелд“ (1991), Лоуренс Тирни был самым жестоким и отвратительным человеком фильма нуар; но нигде он не был столь жесток и отвратителен, как в „Рождённом убивать“ (1947). Исполнение Тирни заглавной роли в „Диллинджере“ (1945) сделало его во второй половине 1940-х годов главным кандидатом на роли, где требовалась неконтролируемая жестокость. С грубым голосом и бульдожьими чертами лица он был естественен в передаче тёмных сторон нуара». По информации Адама Брагмана, "гангстер из Лос-Анджелеса Микки Коэн однажды сказал о Лоуренсе Тирни: «Многие из этих парней актёров, как и тот парень, что сыграл Диллинджера, Лоренс Тирни, начали думать, что они и есть Диллинджер. Я считаю, что когда актёрам дают изобразить какую-то роль, и они изображают её из года в год, они начинают играть её по-настоящему». «Возможно», заключает Брегман, "это причина того, почему Тирни настолько убедителен в роли мерзкого преступника в «Рождённом убивать».

Кэйди далее указывает, что «после „Рождённого убивать“ Лоуренс Тирни продемонстрировал, что не всё показанное его персонажами насилие было просто актёрской игрой. В 1948 году его посадили в тюрьму на три месяца за то, что он сломал человеку челюсть в пьяной драке». После этого, продолжает Кэйди, «Тирни чаще, чем в фильмах, появлялся в судах по обвинениям в применении насилия, в большинстве случаев, в состоянии сильного опьянения. Его карьера быстро опустилась к небольшим ролям, но он продолжал держаться на голливудской орбите, и получал работу, когда требовался здоровый парень с рычащим голосом. После появления в „Бешеных псах“ Тарантино Тирни стал культовой фигурой, и постоянно получал работу вплоть до своей смерти в 2002 году».

Клер Тревор, по мнению Кэйди, «более всего знаменита исполнением роли Даллас в фильме Джона Форда „Дилижанс“ (1939), но в 1940-50-е годы она стала специализироваться на крутых дамочках в таких фильмах нуар, как „Убийство, моя милочка“ (1944) и „Грязная сделка“ (1948). Однако именно в паре с Тирни в „Рождённом убивать“ ей удаётся достичь новых глубин безнравственности». Успехи Клер Тревор в жанре фильм нуар были подтверждены номинацией на Оскар за роль второго плана в фильме «Тупик» (1938), Оскаром за роль второго плана в фильме «Риф Ларго» (1948), а также номинацией на Оскар за роль в экшн-триллере «Великий и могучий» (1954).

Оценка критики

Фильм получил неоднозначные, в основном, отрицательные отзывы критики, главным образом по причине того, что он сделал слишком сильный крен в направлении демонстрации глубины человеческой порочности, редкий для кино своего времени. Сразу после выхода фильма на экраны кинокритик Босли Кроутер в «Нью-Йорк таймс» назвал его «вызывающей криминальной мелодрамой студии „РКО“, которая не только морально отвратительна, но и несёт угрозу нормальному человеческому сознанию». Кроутер считает, что фильм является «ясной иллюстрацией того, почему кино иногда низко ценится людьми, которые задумываются о его влиянии на людей,… он также является наглядным примером того, почему кино иногда сводит критиков с ума», подытоживая своё мнение словами: «Конечно, разборчивых людей этот фильм вряд ли привлечёт. Но именно потому, что он создан угождать самым низменным вкусам, он и заслуживает осуждения».

Журнал «TimeOut» написал, что это «один из фильмов категории В, которые Уайз поставил до начала взлёта в своей карьере, это неувлекательный нуаровый триллер о психопатическом сыне трущоб, который женится на богатстве, и о его отношениях на стороне с женщиной, которую возбуждает опасный образ жизни». Критик Роберт Вестон также отметил, что «это был первый и самый отталкивающий из нуаров, поставленных Робертом Уайзом… Как и предполагает название, „Рождённый убивать“ — это фильм о самых ужасных уголках человеческого состояния, том ужасном месте, где секс, моральное разложение, порочность и насилие берутся за руки и водят свой мрачный хоровод». Деннис Шварц назвал картину «отталкивающим фильмом нуар категории B, сделанным до того, как режиссёр Роберт Уайз стал известен благодаря постановке более классных фильмов», отметив, что «это гнетущая байка, но в извращённом смысле было забавно смотреть на такое ужасающее собрание неадекватных людей… Проблема этого фильма в том, что эта мелодрама вряд ли имеет какой-либо смысл». Адам Брегман оценил картину как «средний фильм категории В с порой отличным действием и захватывающим окончанием». «Classic Film Guide» назвала фильм "мрачной нуаровой криминальной драмой выше среднего уровня с Лоуренс Тирни с заглавной роли, физическая привлекательность и удачливость которого делают его желаемым объектом для женщин, которых не удовлетворяют мужчины-«овощи». Крис Дэшил написал так: «„Рождённый убивать“ — это без сомнения самый нуаровый из фильмов нуар».

Кроутер характеризует фильм следующим образом: «Во-первых, история злая, это дешёвый и противный, отталкивающий рассказ о безжалостном убийце, который восхищает эгоистичную разведённую женщину. И хотя такая грязная таблоидная небылица не так уж нова на экране, в данном конкретном случае она несёт заметное негативное качество. Более того, вся атмосфера и подробности морального разложения показаны настолько благосклонно, что создаётся впечатление, что целью продюсеров было включить всё что только можно на грани ограничений Производственного кодекса». «TimeOut» отмечает: «Ни один его кадр не убедителен в достаточной мере, но он последовательно увлекателен в своём безжалостном акценте на жестокости, деградации и лицемерии — а сцена, в которой зловещее описание двух трупов порождает приступы похоти у Тирни и Тревор, является своего рода классикой». «Тема извращённого женоненавистничества также получает несколько интересных свежих аспектов».

Характеризуя фильм, критик Фернандо Ф. Кроче написал: «Обычно покорный Роберт Уайз использует свой хамелеонский хороший вкус в полном объёме, создавая вызывающую джазовую мизантропию в этой отвратительной мелодраме… Уайз купается в аморальности жанра, кухонная драка озвучивается несущимися из радио звуками биг-бэнда, пьяненькая матрона переживает ужас в ночной схватке в дюнах, а последнее слово остаётся за весёлым продажным детективом Уолтера Слезака». Шварц отмечает, что фильм «показывает некоторых из самых отвратительных людей, которых только можно себе представить, поскольку они совершают бессмысленные убийства, действуют приводящими в недоумение сексуальными путями и избирают алчность лейтмотивом своей жизни». Крис Дэшилл называет сюжет «неестественным и запутанным», который «страдает от слишком большого числа случайных стечений обстоятельств», а также от надуманности и схематичности композиции". Тем не менее, он всё равно увлекает по причине своих совершенно неисправимых главных действующих лиц".

Значительное внимание критиков было обращено на рассмотрение личности Сэма Уайлда в исполнении Лоуренса Тирни и Хелен Трент в исполнении Клер Тревор. По словам Шварца, «Уайлд — это психопатический сын трущоб, бывший боксёр и работник ранчо, ничтожная личность с необузданным темпераментом,… а Хелен Трент играет в игры с этим опасным персонажем ради острых ощущений». Брегман отмечает, что Тирни «провёл значительную часть жизни то садясь, то выходя из тюрьмы. В роли Сэма Уайлда, Тирни на редкость опасен, он готов разорвать любого по любой причине, и в „Рождённом убивать“ он оставляет ощутимое число трупов». Брегман считает, что «Сэм — это чистое воплощение насилия, у которого абсолютно нет никакой власти над своими убийственными наклонностями, а Хелен Трент (Клэр Тревор) — плохая девочка, но у неё есть кое-какое сознание, что позволяет ей по сути смотреть на Сэма с высока, хотя она и влюблена в него».

Дэшил описывает Тирни как «рычащего красавца с антиобщественными порывами — он опасен, потому что его преступления нельзя объяснить расчётом или личной выгодой. Ярость заставляет его совершать глупые, саморазрушительные поступки, которые несут опустошение, где бы он не оказался. Можно только удивляться тому, что он может кому-то понравиться. Но именно это и есть основная тема фильма — Хелен привлекает именно то, что вызывает отвращение у нормального человека. Это действительно её история, и Тревор никогда не выглядела более возбуждённой или напряжённой, чем здесь». Кроутер указывает, что «Лоуренс Тирни в роли наглого, порочного убийцы, целью которого, по его словам, является „устроить всё так, чтобы я мог плюнуть в глаз любому“, получает вопиющее право на демонстрацию этой мерзости. А Клэр Тревор в роли похотливой дамы получает разрешение вести себя, особенно, в некоторых сценах с Тирни, с поразительной бестактностью и безвкусием. Их поведение ничего не доказывает, кроме простой морали, что убийство не приносит выгоды. Тем временем публика должна полтора часа смотреть на нарочитую порочность». Шварц пишет, что игра «Тирни и Тревор привела их к получению огромного наслаждения от жестокости по отношению к другим и от разнузданной похоти по отношению друг к другу. Я думаю, мы должны быть благодарны хотя бы за то, что Тирни не убил и собачку Лори, когда приступил к своим жестоким убийствам».

Высокой оценки удостоилась игра актёров второго плана. Брегман считает что «Элиша Кук великолепен в роли мелкого преступника и дружка Сэма, у которого есть что-то вроде совести». Дэшил отмечает, что Кук играет «безумно верного друга и подручного Сэма, который всякий раз пытается утихомирить психопата прежде чем тот кого-нибудь убьёт. Но если Сэм что-либо решил, Марти, как под гипнозом, поддерживает его в этом». «TimeOut» пишет, что «Слезак играет толстого философствующего (и продажного) частного сыщика, а Элиша Кук — обычного падшего парня с собственными пороками, и большим количеством неожиданно „грязной“ речи для своего времени». Шварц пишет, что «Слезак не мог быть подлее, в то время, как Элиша Кук совсем немного отстал в своём исполнении преданного подручного, который по какой-то необъяснимой причине может даже убить ради дружбы». По словам Шварца, «Эстер Ховард добавила свой вариант женоненавистничества в компот, сыграв сумасбродку, которая проявляет некоторую проницательность, когда плюёт в Тревор».

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0039211/ Рождённый убивать] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/v6753 Рождённый убивать] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/title/2646/Born-to-Kill/ Рождённый убивать] на сайте Turner Classic Movies
• [www.rottentomatoes.com/m/1035316-born_to_kill/ Рождённый убивать] на сайте Rotten Tomatoes

Отрывок, характеризующий Рождённый убивать (фильм, 1947)

– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.