Роже III де Фуа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роже III де Фуа
фр. Roger II de Foix
граф де Фуа
1124 — 1147/1148
Предшественник: Роже II
Преемник: Роже Бернар I
 
Смерть: 1147/1148
Род: Дом Фуа-Каркассон
Отец: Роже II
Мать: Эстефания де Бесалу
Супруга: Химена Барселонская
Дети: Роже Бернар I, Бладимен, Дульса

Роже III де Фуа (фр. Roger II de Foix; ум. 1147/1148) — граф Фуа с 1124, старший сын Роже II, графа Фуа, и Эстефании де Бесалу.





Биография

Своё правление Роже III начал с того, что 31 марта 1125 года в присутствии братьев заключил мирный договор с Бернаром Атоном IV, виконтом Альби, Нима, Безье, Агда и Каркассона. Точно неизвестно, было ли это развязкой личного конфликта Роже и Бернара Атона или этот договор ознаменовал окончательных отказ графов Фуа от претензий на владения виконта, кроме ряда областей (Алерак, Арсан, Прексан, Фонсьян), которые графы сохранили за собой. А после смерти Бернара Атона связи между родами Фуа и Тренкавель ещё больше укрепились, поскольку в 1130 году Роже дал клятву его сыновьям, Роже I, наследовавшего отцу, и Раймунду защищать их. В ответ виконт Роже I сделал клятву взаимной. Согласно заключённому договору граф Роже III и виконт Роже I обязались совместно защищаться от всех, кроме графа Тулузы, их сюзерена.

Позже Роже III оказался втянут в конфликт между Альфонсо VII, королём Кастилии и Леона, и Рамиро II, королём Арагона. Альфонсо VII, близкий родственник Рамиро, потребовал для себя арагонскую корону. Переговоры между королями вели граф Тулузы Альфонс I Журден, близкий к королю Кастилии, и Рамон Беренгер IV, который в будущем женился на Петрониле, дочери Рамиро II, а также графы Роже III де Фуа, графы Пальярса, Комменжа, Гильом VI, сеньор Монпелье, а также ряд других сеньоров из Южной Франции. В итоге переговоров в 1134 году был заключён мир между Кастилией и Арагоном, а все сеньоры дали клятву Альфонсо помочь ему против мавров. 26 мая 1135 года Роже в числе других сеньоров присутствовал в Леоне, где Альфонсо был коронован как император всей Испании.

В дальнейшем Роже III заботился о том, чтобы укрепить власть в своих владениях. В апреле 1139 года он вместе с другими окситанскими сеньорами участвовал в защите аббатства Леза, которое подвергалось атакам разбойничьих отрядов. Для защиты аббатства он возвёл крепость. Тогда же Роже передал аббатству прилежащие к нему владения. Ещё одним значимым событием было основание 27 октября 1136 года первого командорства ордена Тамплиеров в Европе, названного «Город Бога» (фр. Ville-Dieu).

Во время правления Роже II в Окситании периодически разгоралась война из-за Прованского наследства. Графство Прованс посредством брака присоединил к своим владениям Рамон Беренгер III, граф Барселоны, после чего графы Барселоны стали играть важную роль в Окситании, стремясь расширить сферу своего влияния. После его смерти Прованс достался его второму сыну Беренгер Раймунд I, которого поддерживал старший брат, Рамон Беренгер IV, продолжавший политику отца. Противниками их были сеньоры де Бо (Раймунд де Бо был женат на Стефании, младшей сестре графини Дульсы I, жены Рамона Беренгера III.), которых поддерживал Альфонс I Журден, граф Тулузы. В эту войну оказались втянуты многие окситанские феодалы, поддерживающие ту или иную сторону. В их числе оказался и Роже III, поддерживавший Раймунда де Бо. Будучи вассалом графа Тулузы, он был женат на сестре Рамона Беренгера IV и был с ним в хороших отношениях, поэтому он выступил в качестве одного из арбитров при заключении в 1143 году мира между Альфонсом Журденом и Рамоном Беренгером, после чего война на некоторое время прекратилась.

Роже III умер около 1147/1148 года, наследовал ему единственный сын Роже Бернар I Толстый.

Брак и дети

Жена: с 1117[1] Химена (ум. после 1136), графиня Осоны 1107—1111, дочь Рамона Беренгера III, графа Барселоны, и Марии Родригес де Вивар, вдова Бернардо (Бернат) III, графа Бесалу. Дети:

В некоторых источниках у Роже III показывается ещё одна дочь, неизвестная по имени, жена Роже I де Комменж, 1-го виконта Кузерана, однако более вероятно, что она была дочерью Роже Бернара I.

Напишите отзыв о статье "Роже III де Фуа"

Примечания

  1. Histoire biographique des comtes de Foix. На сайте Foundation for Medieval Genealogy указано, что брак был заключен до 1130 года.
  2. На сайте Foundation for Medieval Genealogy на основании даты брака высказано предположение, что Бландимен была либо дочерью от гипотетического первого брака Роже III (ни в каких источниках он не зафиксирован), либо была незаконнорожденной.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE%20NOBILITY.htm#RogerIIIFoixdied1147B COMTES de FOIX] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 6 декабря 2009. [www.webcitation.org/66gox4SPR Архивировано из первоисточника 5 апреля 2012].
  • [www.foixstory.com/data/comtes/04.htm Roger III de Foix] (фр.). Проверено 6 декабря 2009. [www.webcitation.org/66rY9Qeeb Архивировано из первоисточника 12 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Роже III де Фуа

– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?