Роза Мира

Роза Мира
Первое издание книги Д. Андреева «Роза мира» на русском языке (Москва, «Прометей», 1991)
Автор:	Даниил Андреев
Жанр:	религиозная философия, эзотерика
Язык оригинала:	русский
Оригинал издан:	1991
Носитель:	книга

«Ро́за Ми́ра» — религиозно-философское произведение Д. Л. Андреева, основанное на мистических озарениях во Владимирской тюрьме и написанное в октябре 1958 года.

Книга длительное время распространялась в «самиздате», официально впервые была опубликована в 1991 году. Отношение к книге неоднозначно. Многие её считают одним из самых фантастических и неожиданных произведений в русской философии и литературе.

Книги «Розы Мира»

Хотя [rozamira.org/rm/htm/index.html «Роза Мира»] является средним по объёму произведением (около шестисот страниц), каждую из двенадцати её частей Даниил Андреев называет книгой. Ниже приведён перечень книг:

1. [rozamira.org/rm/htm/rm01-1.htm Роза Мира и её место в истории]
2. [rozamira.org/rm/htm/rm02-1.htm О метаисторическом и трансфизическом методах познания]
3. [rozamira.org/rm/htm/rm03-1.htm Структура Шаданакара. Миры восходящего ряда]
4. [rozamira.org/rm/htm/rm04-1.htm Структура Шаданакара. Инфрафизика]
5. [rozamira.org/rm/htm/rm05-1.htm Структура Шаданакара. Стихиали]
6. [rozamira.org/rm/htm/rm06-1.htm Высшие миры Шаданакара]
7. [rozamira.org/rm/htm/rm07-1.htm К метаистории Древней Руси]
8. [rozamira.org/rm/htm/rm08-1.htm К метаистории Царства Московского]
9. [rozamira.org/rm/htm/rm09-1.htm К метаистории Петербургской империи]
10. [rozamira.org/rm/htm/rm10-1.htm К метаистории русской культуры]
11. [rozamira.org/rm/htm/rm11-1.htm К метаистории последнего столетия]
12. [rozamira.org/rm/htm/rm12-1.htm Возможности]

Во вводной первой книге автор рассказывает об историческом контексте написания трактата, его целях и задачах, об отношении «Розы Мира» к науке, искусству и религиям и излагает её гносеологию. Во второй книге писателем вводится общая система представлений и терминов, необходимая для понимания остального текста. Книги с третьей по шестую посвящены панораме многослойного планетарного космоса Земли (Шаданакара). Созданная здесь картина (исключая главу «Логос Шаданакара») имеет статический характер, предваряя следующие пять книг, в которых изложена метаистория России и, в частности, метаисторическое значение творчества ряда наиболее ярких деятелей русской культуры. Заключительная книга рассматривает исторические перспективы, конкретизирует возможности, связанные с наступлением эпохи Розы Мира, и, наконец, содержит эсхатологическую часть учения.

Космология

Мироздание представляет собой «многослойную Вселенную», которая состоит из множества миров-брамфатур. Одной из брамфатур является наша Земля (Шаданакар), другими являются планеты Солнечной системы (Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун). Однако есть и мёртвые миры или «руины брамфатур»: Марс, Меркурий, Плутон. Каждая брамфатура состоит из параллельных измерений, аналогичных небесным (трансфизика) и подземным мирам (инфракосмос). Также Андреев использует термин Энроф для обозначения нашего трехмерного пространства (II:3).

Весь этот мир представляет собой арену сражений между темными и светлыми духами (монадами). Монады бывают богорожденными (Логос, Звента-Свентана, Люцифер) или богосотворёнными (VI:2). Одни миры (Орион, Туманность Андромеды) контролируются ангелами, а другие (Антарес, Марс, Плутон) — демонами. Темные или отпавшие от Бога духи (демоны) вынуждены питаться психическими излучениями, создаваемыми страданием (гаввах). Для получения как можно большого количества гавваха ими был создан инфракосмос .

Монады обладают «материальным вместилищем» эфирным телом (шельт), который выступает как аналог души.

В творчестве Андреева ни разу не встречается упоминание вечного ада, все описываемые им демонические миры могут быть разрушены или просветлены. Спасение души возможно даже из самых глубоких провалов. Тем не менее, описывается мир Суфэтх, в котором возможна гибель души, «смерть вторая».

Признаётся возможность перевоплощения, но при этом говорится, что «решительно не из чего не следует, что путь перевоплощений будто бы есть единственно возможный, единственно реальный путь становления индивидуального духа». Одни души воплощаются в человечестве один раз, другие — более, это определяется спецификой пути каждой из них.

Метакультуры

Для обозначения исторических общностей, создающих самостоятельные цивилизации, Андреев использует термин «сверхнарод». Обычно сверхнарод составлен несколькими нациями. Так, в состав «русского сверхнарода», как называет данную общность Андреев, входят, помимо собственно русских, также украинцы, грузины, армяне и, по всей видимости, белорусы. Каждая нация имеет собственную соборную душу, но сверхнародом в целом водительствует лишь один демиург.

Каждый сверхнарод имеет свой небесный мир, называемый затомисом, и его демонический антиполюс, называемый шрастром (например, шрастром греко-римской культуры является Тартар). Затомис, земная цивилизация и шрастр вместе образуют метакультуру. В затомисы, образуя синклит метакультуры, поднимаются народные подвижники, здесь для них открываются возможности более великого творчества и богообщения, а также путь, восходящий в более высокие миры. Шрастры же населены «дьяволочеловечеством». Это не бывшие люди, а совершенно иные существа, созданные темными силами как противовес человечеству.

Помимо перечисленных, согласно Андрееву, есть ещё одна группа существ, оказывающих колоссальное влияние на жизнь земных народов, а именно «демоны государственности», или уицраоры. Они инспирируют учреждение империй и крупных государств. Создаваемые для защиты метакультуры, уицраоры воспринимают от каросс эйцехоре, демонический элемент, который в большинстве случаев начинает всё больше преобладать, из-за чего государства на Земле вырождаются в тирании, а уицраор вступает в противоборство с демиургом, синклитом и соборной душой. «Именно различные коллизии борьбы уицраоров между собой, а также каждого из них — с демиургом и синклитом данной метакультуры — вот, в значительной степени, трансфизическая сторона того процесса, который мы воспринимаем как политический и исторический», — пишет Андреев.

Затомисы

Затомис (III:2) — это небесный (идеальный) мир метакультуры. Например, для византийской метакультуры затомисом является рай. Затомис представляет собой обитель синклита (святых-покровителей) того или иного сверхнарода. Андреев описывает следующие метакультуры и соответствующие им затомисы:

1. Атлантида (Андреев датирует её присутствие в Энрофе примерно 12 000 — 9 000 гг. до Р. Х.) называется Маиф (III:2);
2. Гондвана, «очагами которой в Энрофе были Ява, Суматра, Южный Индостан ныне покоящиеся на дне моря» — Линат (III:2);
3. Древнеегипетская метакультура — Иалу (также Атхеам)(III:2)
4. «Вавилоно-ассиро-Ханаанская метакультура» — зиккурат Эанна (II:3; III:2);
5. Еврейская — Нихорд (III:2);
6. Китайская — Шан-Ти (II:3; III:2);
7. Индийская — Мэру (II:3; III:2);
8. Иран (маздеизм) — Зерван (III:2);
9. Греко-римская — Олимп (II:3; III:2);
10. Романо-католическая — Эдем (II:3);
11. Европейский Северо-Запада" — Монсальват (II:3);
12. Византийская — Рай (II:3);
13. Эфиопская метакультура — затомис Жюнфлейя (III:2);
14. Мусульманская — Джаннэт (II:3; III:2);
15. Махаяна (Тибет-Монголия) — Сукхавати (III:2);
16. Малайзия (отделилась от Индийской) — Айренг-Далянг (III:2);
17. Японская — Никисака (III:2).
18. Общечеловеческая культура — Аримойя (III:2).
19. Небесная Россия;
20. Древнесуданская (во времени, согласно Андрееву, локализована между девятым и пятым тысячелетиями до Р. Х., в пространстве — «в долине Нигера, в районе озера Чад и в Кордофане») — Намбата (III:2);
21. Прамонгольская (Приамурье, Северный Китай 3 тыс. до н. э.) — Цен-Тинь (III:2).
22. Монгольская — Юнкиф (III:2);
23. Дравидическая (к поздним образованиям этой метакультуры относятся города Мохенджо-Даро и Хараппа) — Прэд (III:2);
24. Древнегерманская (до XII века) — Асгард (III:2);
25. Древнеперуанская (доинкская) — Токка (III:2);
26. ДревнеТибетская (влилась в Махаяну) — Бон (III:2);
27. Гималайская (отделилась от Индии) — Гаурипур (III:2);
28. Древнеавстралийская — Йиру (III:2);
29. Тольтеко-ацтекская — Тальтном (III:2);
30. Юкатанская (майя) — Кэрту; (III:2)
31. Инкская — Интиль; (III:2)
32. Индейская метакультура области Великих озёр — Даффам (III:2);
33. Полинезийская (Гавайи, Таити) — Леа (III:2);

Метакультура России

Поскольку закладка основ Розы Мира возложена на нации «русского сверхнарода», его метаистории уделено огромное значение (пять книг из двенадцати посвящены ей). «Первооснователем Небесной России» был апостол Андрей (VII:1), в VIII—IX вв. сформировалась «восточнославянское племенное единство». Монады демиурга Яросвета и соборной души Навны образовали русскую культуру. Однако культура порождает эгрегора-уицраора Жругр. Культурные герои России именуются Андреевым радомыслами. Особенное уважение Андреев оказывает Александру Благословенному, которого он называет «архистратигом Небесного Кремля» (IX:4). Советский период воспринимается как нашествие демонических сил («игвизацию» — XI:2).

Теология

Андреев отождествляет ипостаси Отца и Святого Духа («Ведь кем может быть Сам Бог-Отец, как не Духом? Только Духом. И притом именно Святым, в отличие от всех других духов, им сотворенных»). Другой ипостасью является Логос, который вместе с Отцом образует внутреннюю полярность и дуализм Единого.

Грехопадение Лилит

Лилит — одна из «богосотворенных монад», «ваяющая цепи рода» в мирах плотной материальности, владычица сексуальной сферы. "Она участвует во всяком акте человеческого соития и зачатия. Андреев настаивает на различии между стихиалью — хотя и падшей — Лилит и демоницей «Великой Блудницей» — женским лицом Гагтунгра.

Некогда Лилит, сочетавшись с Планетарным Логосом (Христом), дала начало ангелам. «Под представлением о первородном грехе следует понимать то, что произошло между Лилит и вторгшимся в её мир Гагтунгром», в результате чего «её тончайшее материальное тело восприняло в себя некий демонический элемент» — эйцехоре. «Это была катастрофа». С тех пор эйцехоре отравлены все творимые Лилит цепи рода.

После грехопадения она участвовала в создании ещё трёх светлых сообществ (перечислены в хронологическом порядке): титанов, даймонов и людей. На каждое из них были возложены миссии, имеющие значение для миров, в которых проходит их становление, и для других сообществ. Тем не менее, титаны пали и прошли путь в мирах искупления; даймоны были спасены воплотившимся среди них Планетарным Логосом, путь которого в их мире «превратился в Его апофеоз»; человечество же, распявшее Спасителя на кресте, падёт подобно титанам.

Одним из последних звеньев этой цепи событий будет воцарение на Земле антихриста. Причём после прихода последнего Лилит воплотится в нашем мире, чтобы стать его супругой. «Вокруг себя и воплощенной Лилит антихрист создаст кощунственный культ мирового совокупления».

Искупление и спасение Лилит станет одной из задач Второго Эона, то есть периода истории после Второго Пришествия Христова на Землю.

Далее, «что касается легенды об Адаме и Еве, то в ней до того перепутаны все слои, эры и иерархии, что лучше совсем не трогать этого предания». Так, например, «если миф о восстании и падении Люцифера рассматривать в применении к духовной истории Шаданакара, он потеряет смысл. Никаких событий в метаистории нашей планеты, которые могли бы быть отражены в событиях этого мифа, не совершалось никогда. […] Эти события совершились некогда в плане вселенском, в превышающих все категории нашего разума масштабах той макробрамфатуры, которая объемлет Вселенную».

Грехопадение Лилит, произошедшее ещё задолго до того, как стараниями провиденциальных сил произошло «выделение человеческого вида из царства животных» с целью будущего просветления материальности Земли, поставило исполнение этой задачи под угрозу и сделало необходимым воплощение Планетарного Логоса среди людей.

Христология

Иисус Христос, согласно Андрееву, не сам Бог, но богорождённая монада, которая низошла в Шаданакар в самом начале его становления, чтобы стать его Логосом, «средоточием Провиденциальных сил и Божественного Духа» в нашей брамфатуре. До своего вочеловечения Планетарный Логос воплотился 10 тыс. лет назад в мире даймонов (VI:2).

Андреев признает биографию Иисуса, описанную в Евангелиях, но сомневается в истинности приводимых там цитат речи Христа

Миссия Христа была прервана и своих целей не достигла. Согласно Даниилу Андрееву, «Христос не должен был умирать — не только насильственной, но и естественной смертью. После многолетней жизни в Энрофе и разрешения тех задач, ради которых Он эту жизнь принял, Его ждала трансформа, а не смерть — преображение всего существа Его и переход Его в Олирну на глазах мира. Будучи завершенной, миссия Христа вызвала бы то, что через два-три столетия на земле вместо государств с их войнами и кровавыми вакханалиями установилась бы идеальная Церковь-Братство».

Однако, Гагтунгр (дьявол) инспирировал убийство Христа, что имеет для человечества катастрофические последствия — фактически, является причиной почти всех бедствий мировой истории после Христа, и в конечном счёте приведёт к падению человечества в такое состояние, в котором выполнение его миссии станет невозможным. Она будет исполнена Самим Христом в Его Втором Пришествии. Из-за убийства Христа «девятнадцать веков человечество двигалось по изломанному, зигзагообразному, неравномерному и односторонне суженному пути: он — равнодействующая между работой Провиденциальных начал и яростным воздействием Гагтунгра». Для сравнения, миры даймонов, среди которых миссия Логоса «была доведена до победоносного конца», «вступили на путь последовательных просветлений»; ныне даймоны неизмеримо обогнали нас в развитии.

Миссия Звента-Свентаны

Событие Боговоплощения не является уникальным для Андреева. На рубеже XIX в; в Шаданакаре (на Земле) воплотилась ещё одна но уже «женственная богорождённая монада» по имени Звента-Свентана. По словам Даниила Андреева, во время написания «Розы Мира» Она пребывала в высших слоях брамфатуры, а впоследствии спустится в затомис одной из метакультур (для этого Андрееву была предуказана русская метакультура). И именно «это метаисторическое событие отразится в земном Энрофе как появление Розы Мира».

Демонология

Помимо людей во вселенной действуют различные типы живых существ. Главного демона (злобное гигантское крылатое существо) Андреев именует Гугтунгром. Он и демоны его свиты питаются гаввахом — страданиями людей. Сладострастная демоница Луны Воглеа, напротив, питается излучениями похоти (V:1). Есть ещё и Лилит — «супруга Первоангела» (V:2). Помимо них существуют ещё рыфры — холмоподобные «хозяева магм», а также велги — лиловые живые покрывала (IV:1). Особое место в демонологии занимает античеловеческая раса игв (IV:3) — высокоинтеллектуальные красноглазые гуманоиды с серой кожей и перепонками на лапах. Они создали сатанократию, где Бог мыслится тираном. Андреев полагал, что игвы появились в Вавилонии от скрещивания жреца Нергала с Лилит. Также упоминаются раругги, напоминающие «мезозойских ящеров» (IV:3) и волгры (IV:2).

Ещё одним типом демонов являются уицраоры — «демоны великодержавной государственности» (II:1), которые присущи любому государству, церкви, племени и даже партии. При этом по характеру своего бытия уицраор напоминает как спрутоподобного энергетического вампира, так и эгрегор (VII:3). Орудиями уицраоров обыкновенно были тираны (XI:3). Разные типы демонов могут враждовать друг с другом, как например уицраоры с велгами (VII:3).

Эсхатология

Даниил Андреев описывает грядущую эпоху Розы Мира или «золотой век человечества», основой которого станет сообщество Розы Мира, всечеловеческая церковь-братство.

По Андрееву, закладка основ Розы Мира, преображение государства в духовное братство, создание интеркультуры и интеррелигии, — это смысл существования «русского сверхнарода», то есть общности русской, белорусской, украинской и других наций, её миссия. Будущее общество одновременно напоминает коммунизм и ноосферу. Тремя столицами грядущего человечества станут Москва, Дели и Токио (XII:4).

Религия Розы Мира будет лишена аскетизма и обращена к женственному началу (Звента-Свентана). Почитаться будут все учителя человечества, включая Платона, Коперника, Шекспира, Вагнера и Ганди.

Само же значение Розы Мира в метаисторической перспективе заключается в сокращении числа духовных жертв антихриста, которые вынуждены будут пройти посмертие в мирах искупления; Роза Мира не сможет преодолеть последствий недовершенности миссии Христа и привести человечество к выполнению его миссии (которая, как сказано выше, заключается в просветлении материальности Земли).

Антихрист будет рожден в Латинской Америке. Образ Сталина, являвшегося согласно Андрееву одной из инкарнаций антихриста и, так сказать очередной «репетицией» роли всемирного тирана, вновь получит популярность. Культ женственности выродится в культ демоницы Лилит. Столица мира переместится в Альпы (XII:4). Помимо людей Землю в это время будут населять игвы. В XXIV веке в результате определенных действий Планетарного Логоса антихрист будет развоплощён, после чего мир погрузится в хаос анархии и последней мировой войны всех против всех. Конец этому положит Второе Пришествие Христово, центром которого будет Сибирь (XII:5). Явление Планетарного Логоса будет означать «преобразование тёмных миров». Болезни, смерти и рождения прекратятся. Наступит «золотая симфония», а Гангтунгр спрячется в Шоге.

Описание Шаданакара

Шаданакар — собственное имя брамфатуры (системы миров) Земли, который состоит из множества слоев. По другой классификации, подразделением Шандракара являются сакуалы (например, есть «сакула чистилищ»).

Миры восходящего ряда

Мирами восходящими ряда Андреев называет такие, в которые восходят после смерти души, не отягчённые совершённым в земной жизни злом, либо уже искупившие его. Большинство миров восходящего ряда имеют большую пространственно-временную мерность, чем наша Вселенная. В мирах восходящего ряда нет смерти. Уход из мира осуществляется не путём разрушения оболочки, а путём её трансформации.

Сакуала Просветления

Ближайшей к нашей Вселенной группой миров восходящего ряда является сакуала Просветления. В неё входят четыре слоя (в порядке удаления от Земли): Олирна, Файр, Нэртис, Готимна. В Олирну человеческая душа попадает либо сразу после смерти, либо после искупления в мирах возмездия. Отсюда она может подняться в Файр, либо, если время для этого ещё не пришло, вновь воплотиться на Земле. Файр есть «рубеж пути», преодолев который, душа уже никогда не погрузится в забвение о бытии Бога (но всё же может обратиться ко злу) и обретает выбор — воплотиться на Земле вновь, или «на долгие столетия» её покинуть. Этот выбор совершается в Готимне, «Саду высоких судеб». Свободно выбираемое воплощение из Готимны, в отличие от предопределённого кармой воплощения из Олирны, совершается только с определённой миссией — задачей, связанной «не только с судьбой её носителя, но и с судьбою очень многих душ, судьбою и прижизненной, и посмертной, иногда же — с судьбой целых народов и всего человечества».

Средние слои Шаданакара

Из каждого затомиса восходит лестница т. н. миров Высокого Долженствования. Она ведёт к трансмифу, с которым связан затомис. Так же, как затомис есть небесный мир той или иной культуры, трансмиф можно назвать небесным миром той или иной религии. Так же, как народы в Энрофе возникают в результате своего рода проекции реальности затомисов на земную действительность, религиозные сообщества появляются как проекции трансмифов. В Шаданакаре, согласно Андрееву, пять трансмифов:

• Трансмиф зороастризма называется Азур;
• Трансмиф иудаизма — Аэ;
• Христианства — Небесный Иерусалим;
• Трансмиф индуизма состоит из четырёх слоёв — Нируддхи, Эройи, имя третьего слоя не приводится, а последний называется Шатриттва;
• Трансмиф буддизма из двух слоёв — Нирваны и слоя дхиани-бодхисаттв.

Через сакуалу Высокого Долженствования в трансмифы поднимаются не только души людей. К сообществам Шаданакара, созданным провиденциальным силами, помимо человечества относятся стихиали, животные, даймдоны, ангелы и титаны. История сообщества титанов как такового закончилась, и ныне их души проходят становление в других сообществах. Остальные же имеют «свои» последовательности миров, аналогичные описанной выше человеческой, хотя их пути и пересекаются в некоторых вселенных — как, например, в Энрофе сосуществуют стихиали, животные и люди. Нечто подобное совершается и в трансмифах. Здесь присутствуют помимо людей животные, даймоны, и, возможно, представители остальных двух сообществ.

Особую группу средних слоёв Шаданакара составляет сакуала космических инвольтаций. Это миры, через которые Шаданакар сообщается с другими брамфатурами — планет Солнечной системы, самого Солнца, а также созвездия Орион и Астрафайра — центра Млечного Пути.

Высшие слои Шаданакара

Монады, попавшие в затомисы (например, в Эдем), далее могут попасть в Синклит Мира, где пребывают Мухаммед, Рамакришна, Иезекииль, Василий Великий. Синклит Мира связан с Элитой Шаданакара: Эхнатон, Моисей, Ашока, Нагарджуна, Лао-Цзы, Франциск Ассизский, Иоанн Златоуст, Леонардо да Винчи (VI:1).

Вершину Шаданакара образует Мировая Сальватэрра (Эмпирей), в одном из которых пребывает Планетарный Логос, в другом — Дева Мария, в третьем — Звента-Свентана. По словам Андреева, «тот, чьей души коснется отблеск Мировой Сальватэрры, становится праведником и пророком».

Инфракосмос

Иначе миры нисходящего ряда Андреев называет мирами возмездия. Они созданы не провиденциальными, а демоническими силами. Как и в случае миров восходящего ряда, душа попадает сюда в результате действия кармических законов. Смысл их двойствен. «Демоническая цель законов — порождать гаввах и парализовать проявления подпавших им душ Света. У законов есть и другая сторона, это — их очищающее значение. Это остаток древнейших светлых празаконов миротворивших прекрасных иерархий; цель этих иерархий и всех светлых сил Шаданакара — смягчение и просветление законов; цель демонических — ещё большее их утяжеление». Из всех сообществ Шаданакара человечество связано с самой сложной и дифференцированной системой миров нисходящего ряда.

Чистилища

В описываемой системе миров чистилища, согласно Андрееву, появились позже всего. К чистилищам относятся девять миров (Скривнус, Ладреф, Мород, Агра, Буствич, Рафаг, Шим-биг, Дромн, Фукабирн — IV:2). По мере схождения человека во всё более глубокие слои его эфирное тело утрачивает изначальный облик, повторяющий умершее физическое тело, черты смазываются. Условия существования постепенно меняются от тоскливых до мучительных.

Магмы

В магмах тонкие тела человека оказываются разрушенными и заменяются на «шарообразное нечто из оживлённого инфраметалла». К магмам относятся пять слоёв: Окрус, Гвэгр, Укарвайр, Пропулк, Ырл (IV:2). Андреев помещал сюда Ежова, Берию, Робеспьера, Сен-Жюста и Малюту Скуратова.

Ядро

Миров, соотносимых с земным ядром, четыре — Биаск, Амиуц, Ытрэч, Журщ (IV:2) — и они едины для всех метакультур. «О страданиях, переживаемых в слоях ядра, мы не можем себе составить даже отдалённого представления».

Демонические миры

Совокупность нисходящих и демонических миров Андреев называет инфракосмосом. Учение о структуре инфракосмоса называется инфрафизикой (в отличие от трансфизики, описывающей миры восходящего ряда).

Демонические миры отличаются от всех остальных слоёв Шаданакара тем, что, во-первых, не объемлются Мировой Сальватеррой, во-вторых, их пространство в описаниях Андреева «перевёрнуто» по отношению к пространству Энрофа и миров восходящего и нисходящего ряда. В отличие от миров нисходящего ряда, демонические миры не соотносятся ни с какими геологическими структурами Земли. После развоплощения их обитатели (за исключением уицраоров) падают на Дно Шаданакара.

Названия миров «демонической основы» — Гашшарва, Дигм, Шог и Дно Шаданакара. В Дигме пребывает Гагтунгр (IV:1), в Гашшарве — другие демоны. Деятельность одних из них более связана с мирами возмездия, других — с Энрофом, третьих — с иными слоями Шаданакара.

Демоническими мирами являются также шрастры, миры уицраоров и Суфэтх.

Влияние на современную художественную культуру

• В рассказе российского писателя Виктора Пелевина «Операция „Burning Bush“» упоминается не только Даниил Андреев, но и его мифологемы: «Как и положено всякому русскому духовидцу, Андреев-младший провёл лучшую часть жизни в тюрьме. В ней он создал грандиозную духовную эпопею „Роза мира“, где переписал историю творения и грехопадения в терминах, более понятных современникам Штейнера и Троцкого. Кое-какие сентенции Андреева о Боге я помнил. Но все дело было, как оказалось, в том, что он писал о сатане, которого называл „Гагтунгр“…». Из дальнейшего полуфантастического повествования мы узнаём, что Сталин после прочтения «Розы мира» приказывает устроить в Кремле тайную комнату для вступления в контакт с Гагтунгром ради получения поддержки уицраора.
• В романе Дмитрия Быкова «Остромов, или ученик чародея» главный герой, Даниил Галицкий, одним из прототипов которого послужил Даниил Андреев, открывает (или создаёт) систему мироустройства, подобную той, что описывается в «Розе Мира».
• В романе Василия Головачева «Посланник» использованы многие образы, заимствованные из «Розы Мира». Главный герой странствует по «вееру миров» — Шаданакару, сражается с Люцифером и его помощниками — великими игвами, пользуется помощью «мага» Яросвета. Вместе с тем для В. Головачева характерно свободное художественное переосмысление идей и образов Д. Андреева, его вселенная не является копией мироустройства, описанного в «Розе Мира».
• 8 ноября 2009 в Большом зале Московской консерватории состоялась премьера симфонии композитора Сергея Жукова «Навна». Симфония написана под влиянием «Розы Мира» и является одной из частей большого цикла, задуманного композитором по её мотивам.
• В книге Ярослава Тарана «Роза Мира или родонизм? (вспоминая будущее)» проводится философский сравнительный анализ основных положений и ветвей «родонизма» и Розы Мира, на котором строится прогноз развития различных интерпретаций андреевского мифа на будущее. В частности — предсказывается появление нового интерактивного искусства, сближающего Даниила Андреева и Германа Гессе, «Розу Мира» и «Игру в бисер».
• Книга Евгения Морошкина «Два века прароссианства» посвящена некоторым идеям X книги «Розы Мира». Прароссианство — термин, выдвинутый Даниилом Андреевым; в книге рассматривается как одно из важнейших качеств, присущих русской культуре и русскому менталитету. В работе Евгения Морошкина обсуждается ряд художественных явлений, носивших ключевое значение для культурного самоопределения России на протяжении XIX и XX веков, а русское искусство — как единый, целостный духовно-творческий поток, имеющий множество параллелей и взаимодействий между отдельными его руслами — литературой, музыкой, живописью, другими формами творчества.
• Название современной музыкальной группы Zventa Sventana.
• В романе Петра Воробьева «Горм, сын Хёрдакнута» для создания мифологии вымышленной цивилизации использованы имена и образы из «Розы Мира». Одну из богинь зовут Свентаной, а главный герой совершает мистическое путешествие, где встречает дохлого раругга.

Интересные факты

• В 2000-м году некий Марк Доминик из Бивертона (штат Орегон, США) опубликовал эссе под названием «Чёрные Солнца и Луны в произведениях Даниила Андреева, Уильяма Блейка и Станислава Грофа» (англ. Black Suns & Moons in Works of Daniel Andreev, William Blake, & Stanislav Grof). В своём исследовании автор провёл параллель между главой «Шрастры и Уицраоры» андреевской «Розы мира» и разделом блейковского «Брака Небес и Ада»; и в том и в другом случае описывается «перевёрнутый мир с красным небом, освещённый чёрной-но-сияющей сферой». Если принять во внимание сходные описания видений из книги Грофа «LSD Psychotherapy», можно сделать вывод, что, независимо друг от друга, «Блейк и Андреев дали нам сходные и взаимно подтверждающие прозрения относительно другого аспекта „реальности“, лежащей далеко за пределами известного нам материального мира».

Литература

• Белгородский М.Н. «Роза Мира» и религии современной России // Феномен человека: дух, душа и духовность. Сб. науч. материалов «круглого стола», состоявшегося 9-10 февр. 2000 г. в Доме дружбы народов РТ. – Казань: По городам и весям. — 2001. — С. 90-102.
• Гоголев А.К. Очищение здравым смыслом: взгляд на мировые религии и современную историю. — Торус Пресс, 2003. — 431 с. — ISBN 5-94588-010-8.;
• Игнатьева А.С. [www.booksite.ru/fulltext/bab/ich/babicheva_y_v/9.htm «Железная мистерия» Д. Андреева как «сценическое действо нового типа»] // Неординарные формы русской драмы XX столетия : Межвуз. сб. науч. тр./ Вологод.гос.пед.ун-т; [Отв.ред. Ю.В.Бабичева]. - Вологда: «Русь». — 1998. — С. 96.
• Новейший философский словарь / Сост. А. А. Грицанов. — Мн.: В.М. Скакун, 1998. — 896 с. — ISBN 985-6235-17-0.
• Орловски Я. Универсальная ценность утопии (О Розе Мира Даниила Андреева) // Русский язык за рубежом : журнал. — 1994. — Вып. 2 (148). — С. 88 -92.
• Розин В. М. Эзотерический мир: семантика сакрального текста. — Едиториал УРСС, 2011. — ISBN 978-5-354-01376-0.
• Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. — М.: Прогресс : Культура, 1995. — С. 310. — 621 с. — ISBN 5-01-003942-7.

Ссылки

• [rozamira.org/rm/htm/index.html Текст «Розы Мира»]
• [interreligia.ru/index.html Иллюстрированная «Роза Мира»]
• [www.rg.ru/Anons/arc_2003/0913/7.shtm «Роза Мира» выросла в сталинских лагерях]
• [sv-scena.ru/athenaeum/vera-v-gornile-somnenij-pravoslavie-i-russkaya-literatura-v-xvii-xx-vv.daniil-leonidovich-andreev.a255-256.html#a255-256 О Данииле Андрееве и его книге «Роза мира» из произведения М. М. Дунаева «Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVII—XX вв.»]
• [www.rodon.org/koltsov/drmmdipdmnepda.htm А. В. Кольцов, «Догматический ригоризм М. М. Дунаева и постмодернистская деконструкция М. Н. Эпштейна против Даниила Андреева»]
• [roza--mira.narod.ru/Our_works/Sofin_K_V_-_Tabliza_sloyov_Shadanakara.htm Таблица слоёв Шаданакара. Составитель — Софьин К. В.]
• [rozamira.nl/lib/ae/tf/shadanakar.htm#w Шаданакар: Список 242 миров Шаданакара, упорядоченный и пронумерованный]

Энциклопедия с обширной библиографией // Андреевская энциклопедия. — Авт.-сост. Михаил Белгородский (2004).

Отрывок, характеризующий Роза Мира

– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.