Розенталь, Дэвид
| Дэвид Розенталь |
Дэвид Розенталь (англ. David Rosenthal; 1 января 1961, Манхэттен, Нью-Йорк) — американский клавишник, оркестровщик, музыкальный продюсер и автор песен, известный по работе с такими артистами как Rainbow, Синди Лопер, Литл Стивен, Happy The Man, Брюс Спрингстин, Роберт Палмер, Стив Вай, Ингви Мальмстин, Энрике Иглесиас, Билли Джоэл[1]. Трижды номинант на премию грэмми.
Содержание
Биография
Родился в Манхэттене на 1 января 1961 года. Он жил в Бруклине до 5 лет, когда его семья переехала в Эдисон, Нью-Джерси[2].
В возрасте 7 лет, Дэвид начал брать уроки фортепиано. В отличие от большинства детей, однако, Давид сам просил об эти уроках. Когда пришло время купить первое пианино, Дэвид внёс на эту покупку 2 доллара из сэкономленных денег от его содержания[2].
В возрасте 12 лет он уже играл в своей первой группе Hot Ice; остальным её участникам было по 17. В это время Дэвид хотел играть популярную музыку и отказался играть классическую музыку. Это продолжалось пока он не «стал серьёзным» и начал играть классику. Дэвид получил степень бакалавра в престижном музыкальном колледже Беркли в Бостоне, где специализировался на игре фортепиано, электронной музыке и звукозаписи[2].
Почти сразу же после окончания, Дэвид услышал, что Ричи Блэкмор искал нового клавишника для своей группы группе Rainbow, и Дэвид решил попытать счастья. Помимо него прослушивания проходили ещё порядка 50 клавишников, но в итоге участником Rainbow стал 20-летний Дэвид Розенталь[2].
После этого вплоть до 1984 года Дэвид гастролирует по всему миру с группой Rainbow, приняв участие в записи альбомов Straight Between the Eyes и Bent Out of Shape. Кроме того, записи, сделанные с ним вошли в альбом Finyl Vinyl, вышедший уже после распада группы. Дэвид появился в 5 видеоклипах и 3 концертных видео. Интерес представляет Japan Tour '84, с рок-версией 9-й симфонии Бетховена, которая была оркестрована Дэвидом[2].
В 1984 году Ричи Блэкмор и Роджер Гловер распустили Rainbow и вошли во вновь собравшийся Deep Purple. Будучи амбициозным, трудолюбивым, Дэвид, продолжал свою концертную деятельность. Он присоединился к Литл Стивену (из E Street Band Брюса Спрингстина) на время тура «Voice of America». Он также появился клипе Литл Стивена Undefeated[2].
После этого мирового турне, Дэвид поставил собрал собственную группу, Infinity. Он писал музыку, играл на клавишных, и выпустил демо-запись. Эта группа заложила основу для того, что позже станет группа Давида, Red Dawn[2].
Давид продолжал писать песни. В 1986 году он связался с руководством Синди Лаупер, после чего принял участие в её мировом туре True Colors. Этот тур включал Арена-шоу, появление на вечернем шоу с Джонни Карсоном, два выступления в программе поздним вечером с Дэвидом Леттерманом, и в MTV Awards 1987 года. Играя с группой Синди, Дэвид появился в трёх видео («Change of Heart», «What’s Going On» и «Boy Blue») и 2 концертных видео[2].
В 1988 году Дэвид становится клавишником Роберта Палмера в его мировом туре Heavy Nova. Этот тур-марафон претендует на мировой рекорд — 56 шоу в 56 городах за 56 дней! Общая продолжительность тура состояла из 160 концертов в течение 7 месяцев. Для сравнения — тур Билли Джоэла «River of Dreams» состоял из 163 шоу, проведённых в течение 18 месяцев[2].
После тяжёлого тура Heavy Nova, Дэвид не думал, что сможет вновь совершать мировое турне. Однако в 1991 году он вернулся в Японию с Синди Лаупер на короткий трёхнедельный тур, который был снят как часть японской серии концертов музыкальной премии American Music Awards[2].
В начале 90-х он собрал собственную группу «Red Dawn», куда помимо него вошли Чак Бурги, Грег Смит, Тристан Авакян и Ларри Бод. В 1993 году группа выпустила альбом «Never Say Surrender»[3].
В то время Билли Джоэл искал себе нового клавишника и попросил Марка Риверу подыскать ему подходящую кандидатуру. Билли ненавидел кастинги, поэтому Марк все устроил. Дэвид был дано 4 песни, чтобы узнать: Storm Front, Pressure, I Go To Extremes, и We Didn’t Start the Fire. Давид, который имеет абсолютный слух, прослушал эти песни в наушниках и смог узнать всю музыку и дублировать все звуки. Для прослушивания он арендовал грузовик и привёз свое оборудование с собой. Он проходил прослушивание перед Марком Риверой и Крайсталлом Талиеферо. В итоге из двух кандидатов выбрали его[2].
В 2000 году он присоединился к возродившимся Happy The Man, заменив клавишника Кита Уоткинса. Он записал один альбом с ними в 2004 под названием «The Muse Awakens»[4].
Дискография
Rainbow
- 1982 — Straight Between the Eyes
- 1983 — Bent out of Shape
- 1986 — Finyl Vinyl
- 1997 — The Very Best of Rainbow
- 2000 — 20th Century Masters - The Millennium Collection: The Best of Rainbow
Roger Glover
- 1984 — Mask
Whitesnake
Steve Vai
Red Dawn
- 1993 — Never Say Surrender
Billy Joel
- 1994 — A Voyage on the River of Dreams
- 1997 — Greatest Hits Volume III
- 1997 — The Complete Hits Collection, 1973-1997
- 2000 — 2000 Years: The Millennium Concert
- 2005 — My Lives
- 2006 — 12 Gardens Live
Good Rats
Yngwie Malmsteen
- 1997 — Inspiration
- 1998 — Millennium Concerto Suite
- 2002 — Millennium Concerto Suite Live with the New Japan Philharmonic
Niji-Densetsu
- 1998 — Niji-Densetsu
Departure
- 1998 — Departure
Напишите отзыв о статье "Розенталь, Дэвид"
Примечания
- ↑ www.davidrosenthal.com/bio_history.html биография на его официальном сайте
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Carl J. Woodin. [davidrosenthal.com/press-clips/street.htm «David Rosenthal: Keyboardist Extraordinaire and Best Hired Gun»] (англ.). "Streetlife Serenade", September, 1995. Проверено 14 апреля 2016.
- ↑ [shop.davidrosenthal.com/product/red-dawn-cd/ Red Dawn CD | David Rosenthal Merchandise Shop]
- ↑ [www.allthingsif.org/archives/1772 Keyboardist David Rosenthal: “He is a virtuoso.”]
Ссылки
- [www.davidrosenthal.com/ Официальный сайт]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Розенталь, Дэвид
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
