Розенталь, Залмен

Залмен Розенталь

Зо́лмен Ро́зенталь (За́лман Сру́левич Ро́зенталь, варианты имени: Зо́лмэн, За́лмэн, За́лмен и За́лман Ро́з(е)нталь; идиш ‏זלמן ראָזענטאַל‎‏‎ — в южном диалекте места рождения писателя произносится Зо́лмэн; 1889, Теленешты Оргеевского уезда Бессарабской губернии — 19 марта 1959, Кишинёв) — бессарабский еврейский писатель, фольклорист, журналист. Писал на идише и на иврите.

Биография

Начало

Золмэн Розенталь родился в бессарабской еврейской земледельческой колонии Теленешты (теперь райцентр Теленештского района Молдовы) одним из десятерых детей в семье арендатора. Учился в хедере, экстерном сдал экзамены за начальный гимназический курс в Одессе и поступил в восьмой класс гимназии, a затем в Новороссийский университет.

В 1914 году основал еврейскую школу в Теленештах, где преподавал до переезда в Кишинёв в 1919 году. Дебютировал рассказами в варшавской газете Мордхэ Спектора «Ундзэр Лэбм» (Наша жизнь) под псевдонимом Ш. Ашкенази в 1910 году. Активно публиковался в одесской прессе (стихи и очерки); в 1917 году служил штатным сотрудником одесской газеты «Дос Найе Лэбм» (Новая жизнь). С 1918 года в Одессе одна за другой начали выходить книги стихов и рассказов для детей и взрослых: «Лидэлэх» (Песенки, 1918), «Дос Вундэр Цигл» (Чудесная козочка, 1919), «Унтэр Эльоһус Бойм» (Под древом Илии, 1919), «Дос Найе Лэбм» (Новая жизнь, рассказы, 1919), «Дос Цигэлэ Бам Вигэлэ» (Козочка у колыбельки), «Дэр Крэчмэр» (Корчмарь), «Майсэлэх Фар Киндэр» (Истории для детей).

Литературная деятельность

В Кишинёве редактировал ежедневную газету «Дэр Ид» (Еврей, 1920—22). С 1923 года и до самого запрета еврейской прессы в стране в феврале 1938 года был главным редактором единственной ежедневной еврейской газеты Румынии «Ундзэр Цайт» (Наше время) в Кишинёве. Газета слыла самым популярным из всех 22 еврейских периодических изданий Бессарабии (27% еврейских семей края состояли в подписке на неё), распространялась в других странах. Также в Кишинёве издавал ежемесячный журнал для детей «Фар Идишн Кинд» (Для еврейского ребёнка, детское приложение к газете «Ундзэр Цайт», 1925—28 и 1936), руководил редколлегией детского журнала на иврите «Эшколот» (с которым сотрудничали Яков Фихман и С. Бен-Цион, 1923—29). Помимо кишинёвских периодических изданий, сотрудничал с «Ди Вэлт» (Мир, Берлин), «Литэрарише Блэтэр» (Литературные листки, Варшава), «Эрэц-Исроэл Цайтунг» (Газета Земли Израиля, Тель-Авив) и другими. На протяжении 1920-30-х годов регулярно печатал свои рассказы из жизни бессарабских евреев, часть из которых были изданы в Кишинёве отдельной книгой «Фун Майн Эйм» (Из моего дома) в 1936 году. В 1926—27 годах освещал процесс Шварцбарда об убийстве в Париже Симона Петлюры, репортажи вышли отдельной книгой в 1927 году (Дэр Шварцбурд-Процесс, Кишинёв). Три раза посетил Палестину и в 1938 году опубликовал книгу путевых очерков «Ундзэр Ланд» (Наша Земля, Кишинёв). Писал детские истории и публицистические репортажи для различных периодических изданий и на иврите (два сборника рассказов для детей вышли в Кишинёве в 1939 году), переводил с румынского языка на идиш (отдельной книгой в 1930-м году вышел роман Эуджена Геравану «Дэр Эйбикер Корбм» — Вечная жертва), вместе с К.А. Бертини (Голергантом) и Д. Винницким редактировал ивритские учебно-педагогические издания «Мин һаЦад» (Со стороны, 1938) и «Пинкаси» (Тетрадь, 1939), совместно с Яковом Кучером «Передот» (Мулы, 1935), изданные гимназической сетью «Тарбут в Бессарабии» (1938—39).

Фольклористика

Начиная с 1910-х годов, Розенталь занимался исследованием бессарабского еврейского фольклора, собрал более 300 народных песен, треть из которых вошла в изданный Х.Н. Бяликом, И.Х. Равницким и А. Друяновым в Тель-Авиве сборник Решумот (1919) и остальные в Решумот-2 (Тель-Авив, 1927). Сам написал множество стихотворений в народном стиле, некоторые из которых стали народными песнями, например «Ба Дэм Тайхл» (У речки), «С'ыз Цеброхн Ундзер Дэхл» (Разбита наша крыша), «С'ыз А Фрост — С'ыз А Мехайе» (На дворе морозец — прелесть), и «Ба Дэм Штэтл Штэйт А Штыбл» (Стоит у местечка домишко, 1925) с мелодией кантора Мойше Ойшера. Последняя песня широко популярна в клезмерской среде до сих пор, имеется не менее двух десятков записей различными исполнителями и коллективами (первое исполнение — Мойше и Фрэйдэлэ Ойшер). Значительная часть изданных фольклористом Алтэром Друяновым в 3-х томах народных шуток и анекдотов (1935-38) были записаны Розенталем.

Последние годы

12 июля 1940 года Золмэн Розенталь был арестован, 18 января 1941 года осуждён на 8 лет исправительно-трудовых лагерей как «активный участник буржуазно-националистического течения сионизма», затем ещё на 6 лет принудительных работ в Озёрном лагере МВД в Архангельской области. Жену и двоих дочерей писателя выслали из города на поселение.

Вернулся в Кишинёв тяжело больным после освобождения в 1954 году, работал в швейной артели в одном из пригородов города и через 5 лет умер (по некоторым данным в Теленештах). Похоронен на Кишинёвском еврейском кладбище. Реабилитирован посмертно решением прокурора Молдавской ССР от 5 июня 1989 года.

Ещё при жизни автора в Иерусалиме вышел сборник детских сказок (1940), а также очерков и рассказов (Тель-Авив, 1949) Розенталя в переводах на иврит. За ними последовали перевод на иврит Чудесной козочки (Тель-Авив, 1960) и двуязычное собрание избранных произведений (Тель-Авив, 1997, идиш и иврит) под редакцией Бориса Сандлера.

Семья

Жена — оперная певица Берта Розенталь (в девичестве Фукс, ум. 1957). Дочь — пианистка, концертмейстер и музыкальный педагог, доцент Кишинёвского института искусств им. Г. Музическу Цита Залмановна Розенталь (в замужестве Гольдгалер, род. 1933).

Внук — художник Залман Гиличинский — организатор Информационного центра помощи жертвам антисемитизма в Израиле, — первой организации, поставившей целью обратить общественное внимание на проблему антисемитских инцидентов в этой стране.

Библиография

Отдельные книги на идише

• לידעלעך (лидэлэх — песенки, для детей), Дос Найе Лэбм: Одесса, 1918.
• דאָס װוּנדער-ציגל (дос вундэр-цигл — чудесная козочка), Одесса, 1919.
• אונטער אליהוס בױם (унтэр Эльоһус бойм — под древом Илии), Одесса, 1919.
• דאָס נײַע לעבן (дос найе лэбм — новая жизнь, рассказы), Одесса, 1919.
• דער שװאַרצבאָרד-פּראָצעס: פּאַריז 1926 — אָקטאָבער 1927 (дэр Шварцбурд-процесс — процесс Шварцбарда: Париж, 1926 — окт. 1927), 2-е издание, Ундзэр Цайт: Кишинёв, 1927.
• פֿון מײַן הײם (фун майн эйм — из моего дома, рассказы), С. Розенштройх: Кишинёв, 1936.
• אונדזער לאַנד: רעפּאָרטאַזשן (ундзэр ланд — наша земля: репортажи), Фрайнт Фун Идишн Бух (типография С. Розенштройха): Кишинёв, 1938.
• געקליבענע װערק (геклибэнэ вэрк/мивһар ктавим — избранные произведения, идиш и иврит), под редакцией Б. Сандлера, М. Котика и Я. Мазора, Игуд Олами Иехудеи Бесарабия: Тель-Авив, 1997.

Фольклористика

• Ширей-Ам (Народные песни), в Решумот, Тель-Авив, 1919.
• Ширей-Ам (Народные песни), в Решумот II, Тель-Авив, 1927.

На иврите

• הרשלי וחלומו (похождения Гершелэ из Острополя), «Тарбут в Бессарабии», типография «Техник» — М. Дектор: Кишинёв, 1939.
• חליפה למתנה (халифа лематана — костюм в подарок, детские истории), «Тарбут»: Кишинёв, 1939.
• Нахум Бореах (Нахум убегает), Иерусалим, 1940.
• Анашим у-Ргавим (Люди и пашни: очерки и рассказы), Тель-Авив, 1949.
• גדי הפלאות (Гди һаПлаот — Чудесный козлик: избранные рассказы и сказки в переводе Ицхака Спивака), Явна: Тель-Авив, 1960 (זלמן רוזנטל, גדי הפלאות: ספורים ואגדות; תרגם: יצחק ספיבק, תל אביב: יבנה, תשכ"א).

Ссылки

• [www.dorledor.info/magazin/index.php?mag_id=110&art_id=1383&pg_no=8 Татьяна Соловьёва. Memoria. Белое на чёрном]
• Борис Сандлер. НКВД против писателя из Теленешт. Теленештская улица, N6, апрель 2005

Отрывок, характеризующий Розенталь, Залмен

Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.