Розенфельд, Борис Абрамович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Борис Абрамович Розенфельд
Дата рождения:

30 августа 1917(1917-08-30)

Место рождения:

Петроград

Дата смерти:

5 апреля 2008(2008-04-05) (90 лет)

Место смерти:

Стейт-Колледж, штат Пенсильвания

Альма-матер:

МГУ (мехмат)

Научный руководитель:

П. К. Рашевский

Бори́с Абра́мович Розенфе́льд (30 августа 1917, Петроград — 5 апреля 2008, Стейт-Колледж, Пенсильвания, США) — советский математик, историк математики.





Биография

Отец — инженер-экономист Абрам Самойлович Розенфельд (1892—1980), был специалистом в области лесной промышленности, автором книг «Пиломатериалы» (Сборник действующих стандартов Наркомлеса СССР, 1937), «Продукция лесозаготовок и шпалопиления» (Сборник действующих стандартов Наркомлеса СССР, 1937), «Указатель общесоюзных стандартов лесной промышленности» (1937), «Сборник стандартов по целлюлозной и бумажной промышленности на 1-е июля 1940 г.» (1940), «Пороки древесины» (1950). Мать — Мария Семёновна (Муся Симоновна) Есельсон (1890—1969), челюстно-лицевой хирург. Племянник экономистов А. М. Гинзбурга и Я. С. Розенфельда, художника М. З. Шагала.

В 1921 году семья Розенфельдов поселилась на Арбате, в Кривоарбатском переулке (д. 9) и с 1924 по 1931 годы Борис Розенфельд учился в «7-й опытной школе имени проф. Коваленского»; в 1932—1935 годах — в 25-й школе Октябрьского района. После окончания средней школы поступил в Московский энергетический институт, а с сентября 1936 года, дополнительно, стал заниматься на 3-м курсе мехмата МГУ. В 1940 году окончил четыре с половиной курса Московского энергетического института. Ранее, в 1939 году, окончил экстерном мехмат МГУ и был принят в аспирантуру на кафедру дифференциальной геометрии. Там под руководством П. К. Рашевского изучал теорию групп Ли, многомерную дифференциальную геометрию и геометрию симметрических пространств. Третий год аспирантуры провел в Ташкенте и Ашхабаде, куда был эвакуирован МГУ.

В 1942 году защитил кандидатскую диссертацию «Геометрия многообразий сфер». В 1947 защитил докторскую диссертацию «Теория семейств подпространств». Развивал идеи Э. Картана, с которым встречался в Москве в 1945. В 1943—1955 преподавал на кафедре высшей математики МВТУ[1].

Работая в 1950—1955 годах профессором кафедры геометрии Азербайджанского университета в Баку, приступил к исследованиям по истории математики на средневековом Востоке. Перевел на русский язык с арабского и персидского языков трактаты ат-Туси, Омара Хайяма, ал-Каши, ал-Хорезми, ал-Фаргани, Сабита ибн Корры, Ибн ал-Хайсама, ал-Бируни, Улугбека.

В 1964—1990 годах работал старшим и ведущим научным сотрудником Института истории естествознания и техники АН СССР. Вместе с А. П. Юшкевичем написал разделы по истории математики в Средние века, эпоху Возрождения и по истории геометрии в выпущенной этим институтом под редакцией А. П. Юшкевича трехтомной «Истории математики с древнейших времен до начала XIX столетия» (1970—1972), а также по истории геометрии (с Б. Л. Лаптевым) — в книге «Математика XIX века. Геометрия. Теория аналитических функций» под редакцией А. Н. Колмогорова и А. П. Юшкевича (1981).

В 1990 году с женой переехал в США, где жили обе его дочери со своими семьями. В 1990—1995 годах работал профессором университета штата Пенсильвания, читая лекции по геометрии групп Ли и истории математики.

В общей сложности опубликовал 450 научных работ. Под его руководством защищены 82 кандидатские диссертации; восемь его учеников стали докторами наук и профессорами.

Дочь — математик Светлана Каток.

Сочинения

  • Розенфельд Б. А. Неевклидовы геометрии. — М.: Государственное издательство технико-теоретической литературы, 1955. — 744 с. — 3000 экз. (в пер.)
  • Юшкевич А. П. История математики в средние века / Отв. ред. Б. А. Розенфельд. — М.: Государственное издательство физико-математической литературы (Физматгиз), 1961. — 448 с. — 15 000 экз. (в пер.)
  • Розенфельд Б. А., Юшкевич А. П. Омар Хайям. — М.: Наука, 1965. — 192 с.
  • Розенфельд Б. А. Многомерные пространства. — М.: Наука. Главная редакция физико-математической литературы, 1966. — 648 с. — 8000 экз. (в пер.)
  • Розенфельд Б. А. Неевклидовы пространства. — М.: Наука. Главная редакция физико-математической литературы, 1969. — 548 с. (в пер.)
  • Кедров Б. М., Розенфельд Б. А. Абу Райхан Бируни. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1973. — 56 с. — 2700 экз. (обл.)
  • Розенфельд Б. А., Рожанская М. М., Соколовская З. К. Абу-р-Райхан ал-Бируни. — М.: Наука, 1973. — 272 с. (обл.)
    • Розенфельд Б. А., Рожанская М. М., Соколовская З. К. Абу-р-Райхан ал-Бируни: 973—1048. Великий учёный-энциклопедист: астрономия, математика, инструменты, география, философия. — Изд.2-е. — М.: УРСС, 2014. — 272 с. (обл.)
  • Розенфельд Б. А. История неевклидовой геометрии: Развитие понятия о геометрическом пространстве. — М.: Наука, 1976. — 416 с. (в пер.)
  • Булгаков П. Г., Розенфельд Б. А., Ахмедов А. А. Мухаммад ал-Хорезми, ок. 783 — ок. 850. — М.: Наука, 1983. — 240 с. — (Биографическая серия). — 3600 экз. (в пер.)
  • Розенфельд Б. А., Юшкевич А. П. Теория параллельных линий на средневековом Востоке IX - XIV вв. — М.: Наука, 1983. — 128 с. (обл.)
  • Розенфельд Б. А., Замаховский М. П. Геометрия групп Ли: Симметрические, параболические и периодические пространства. — М.: МЦНМО, 2003. — 560 с. — 1000 экз. — ISBN 5-94057-032-1.
  • Розенфельд Б. А. [www.mccme.ru/free-books/pdf/ap_of_pe.pdf Аполлоний Пергский]. — М.: МЦНМО, 2004. — 176 с. — 2000 экз. — ISBN 5-94057-132-8, ISBN 978-5-94057-132-2. (обл.)
  • Акивис М. А., Розенфельд Б. А. Эли Картан. — М.: МЦНМО, 2007. — 328 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-94057-208-4. (обл.)

Напишите отзыв о статье "Розенфельд, Борис Абрамович"

Примечания

  1. Источник: Архив ИИЕТ РАН.

Источники

  • Замаховский М. П. [www.mccme.ru/free-books/matprosc.html Борис Абрамович Розенфельд (к 90-летию со дня рождения)]. // Математическое просвещение, М.: МЦНМО, вып. 11, 2007, стр. 15-20.
  • [usd.proves.ub.edu/suhayl/volums/volum7/paper%204.pdf In Memoriam] (недоступная ссылка с 23-05-2013 (3962 дня))  (англ.)
  • [d-omega.org/2008/04/07/rosenfeld/#cut-1 Boris Abramovich Rosenfeld (1917—2008)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Розенфельд, Борис Абрамович

Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.