Розмирович, Елена Фёдоровна

Елена Фёдоровна Розмирович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">На заседании Учредительного собрания 5 января 1918 г. (Рис. Ю. К. Арцыбушева)</td></tr>
Рождение:	26 февраля (10 марта) 1886(1886-03-10) Петропавловка, Екатеринославская губерния, Российская империя
Смерть:	30 августа 1953(1953-08-30) (67 лет) Москва, РСФСР, СССР
Супруг:	Николай Крыленко Александр Трояновский
Партия:	ВКП(б) (с 1904)
Награды:

Еле́на Фёдоровна Розмиро́вич-Трояно́вская (26 февраля (10 марта) 1886 — 30 августа 1953) — активная участница революционного движения в России. Жена Николая Крыленко и Александра Трояновского. Мать третьей жены В. В. Куйбышева — Галины Александровны Трояновской.

Биография

Из бессарабских дворян. После окончания гимназии уехала за границу для продолжения образования, где сблизилась с социал-демократическими кругами. Окончила юридический факультет Парижского университета. В РСДРП с 1904 года.

После возвращения в Киев с 1906 года вела революционную пропаганду в крестьянских кружках, затем в железнодорожном районе. В 1907 году стала секретарем южного областного железнодорожного бюро партии, была арестована. В 1909 году повторно арестована и осуждена к годичному заключению в крепость и административной ссылке в Нарымский край на 3 года. После отбытия заключения в крепости последующая ссылка была по ходатайству родных заменена высылкой на тот же срок за границу.

Жила в Париже, Вене, где исполняла различные поручения заграничного Бюро ЦК, была делегирована ЦК в качестве представителя РСДРП на международный социалистический конгресс в Базеле. Затем направлена в Россию на нелегальную работу в качестве секретаря большевистской фракции IV Думы и секретаря русской части ЦК. Также активно работала в большевистской прессе: «Правде», журналах «Просвещение», «Работница» и др. В феврале 1914 года снова арестована и выслана из столиц на 2 года под гласный надзор полиции. Поселившись в Харькове, через несколько месяцев была вынуждена бежать за границу, скрываясь от очередного ареста.

Имела конспиративные имена Евгения, Таня, Галина. Принимала участие в разборе дела провокатора Романа Малиновского. По личной характеристике В. И. Ленина «Свидетельствую, по опыту лично моему и ЦК 1912—1913 годов, что работник это очень крупный и ценный для партии».

В 1915 году принимала участие в конференции РСДРП в Берне и созванной там же Международной социалистической женской конференции, затем снова направлена в Россию для подпольной работы. Выданная в Москве провокатором Соколовым, была арестована и после 6 месяцев в Бутырской тюрьме выслана по этапу в Харьков. Постановлением Особого совещания при МВД выслана на 5 лет в Иркутскую губернию, где и пробыла до самой Февральской революции.

Во время революции была членом Иркутского горкомитета большевиков. В марте 1917 года вернулась в Петроград, где принимала активное участие в организационной и агитационной работе среди военных частей гарнизона в качестве члена бюро военных организаций при ЦК. Одновременно редактировала «Солдатскую Правду». Во время Октябрьской революции, как член военной организации, выполняла поручения ВРК в частях гарнизона и на фронтах при наступлении войск Краснова-Керенского. Избрана депутатом Учредительного собрания от Юго-Западного фронта по списку № 4 (РСДРП(б)).

В январе 1918 года избрана членом следственной комиссии первого Революционного трибунала и депутатом Учредительного собрания от большевиков, принимала участие в его первом и последнем заседании 5 января 1918 года. В 1919 году, оставаясь руководителем следственной комиссии Верховного трибунала, назначена также председателем Главного политуправления НКПС. Находилась на этих постах до весны 1922 года, когда по прямому указанию Ленина была направлена на работу в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции. Первоначально заведовала юридическим отделом, а с 1923 года, после реорганизации Рабкрина и слияния его с ЦКК занялась работой по изучению научной организации труда. Также возглавляла при НКПС акционерное общество «Оргстрой» и «Научно-экспериментальный институт техники управления».

С 1924 по 1930 — член Центральной контрольной комиссии ВКП(б), с 1927 по 1930 — кандидат в члены Президиума ЦКК ВКП(б).

В 1931—1933 годах член коллегии Наркомсвязи СССР. В 1935—1939 была директором Государственной библиотеки им. Ленина, затем сотрудница ИМЛИ АН СССР.

Похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награды

• 2 ордена Трудового Красного Знамени (в т.ч. 10.06.1945)

Братья

Старший брат — Алексей — исключался из николаевской гимназии за чтение запрещенной литературы, умер в 1918 году.

Федор — во время учебы в Германии (1903) участвовал в социал-демократическом движении, позже работал старшим инженером на машиностроительнол заводе Эльворти в Елисаветграде.

Александр — служил по военной части, затем чиновником особых поручений при Иркутском генерал-губернаторе Бантыше. Был командирован для расследования событий Ленского расстрела 1912 г. Дал объективную картину расправы над рабочими, покончил жизнь самоубийством из-за душевных переживаний.

Труды

• Розмирович Е. К итогам работы РКИ по НОТ // Вопросы советского хозяйства и управления. 1924. N 4-5. С. 114.
• Розмирович Е. Техника управления // Техника управления. 1925. N 1
• Розмирович Е. Оргбюро, профсоюзы и партячейки в деле организации нашего госаппарата // Техника управления. 1925. N 2.
• Розмирович Е. НОТ, РКИ и партия. М., 1926.
• Розмирович Е. Основные положения по рационализации аппарата государственного управления // Техника управления. 1926. N 7
• Розмирович Е. План, учет и организация в общей системе государственного управления: Доклад в коллегии НК РКИ СССР // Техника Управления. 1926. N 9. С. 4-6.
• Розмирович Е. Принципы методологии и организационной политики в технике управления. М., 1930. С. 14-15.

О ней

• Авраменко Т. Ф. Симонян М. Н. Е. Ф. Розмирович, «Вопросы истории КПСС», № 3 1966
• Кузнецова Д. Е. Ф. Розмирович в книге «Герои Октября», т.2 Л. 1967

Отрывок, характеризующий Розмирович, Елена Фёдоровна

– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.