Рознер, Эдди

Эдди Рознер
Основная информация
Полное имя	Adolf Rosner
Дата рождения	26 мая 1910(1910-05-26)
Место рождения	Берлин, Германская империя
Дата смерти	8 августа 1976(1976-08-08) (66 лет)
Место смерти	Западный Берлин
Страна	СССР СССР Польша Польша ФРГ
Профессии	трубач, скрипач, композитор, дирижёр
Жанры	джаз, свинг, эстрада
Коллективы	Оркестр Эдди Рознера
Награды	Заслуженный артист Белорусской ССР

Э́дди Ро́знер (англ. Eddie Rosner, Адо́льф Игна́тьевич Ро́знер, Эдди Игнацы Рознер; 26 мая 1910, Берлин — 8 августа 1976, Западный Берлин) — джазовый трубач, скрипач, дирижер, композитор и аранжировщик.

Как блестящий импровизатор был прозван «белым Армстронгом». Автор многочисленных джазовых композиций, а также танго, вальсов, песен (на слова Юрия Цейтлина, Михаила Пляцковского, В. Масса и М. Червинского, Евгения Долматовского, Владимира Харитонова, Леонида Куксо, Григория Поженяна, Б. Дворного и др.) и джазовых аранжировок. Заслуженный артист Белорусской ССР (1944). Один из наиболее популярных джазовых артистов в СССР, чьи записи были дважды запрещены.

Германия и Польша

Родился 26 мая 1910 года в Берлине в семье польских евреев. Отец — Игнатий Рознер — был ремесленником, эмигрировавшим в Германию из Польши, мать — Роза Рознер (в девичестве Лямпель) — домохозяйка. В семье было 6 детей.

Адольф в четырёхлетнем возрасте начал играть на скрипке и уже в 1916 был принят в консерваторию Штерна в Берлине, которую закончил с отличными оценками по классу скрипки в 1920 году и поступил для продолжения музыкального образования в Берлинскую высшую музыкальную школу на Кантштрассе. Занимался у профессоров К.Флеша и Ф. Шрекера. Вскоре по совету своего дяди стал параллельно осваивать трубу, увлёкся джазом. С 1928 года быстро выдвинулся в число наиболее востребованных солистов-трубачей, играя в различных берлинских джазовых и салонно-танцевальных бэндах. Среди этих ансамблей — знаменитый оркестр Марека Вебера, а также не менее популярный джазовый коллектив Штефана Вайнтрауба («Weintraubs Syncopators»/«Синкопаторы Вайнтрауба»), работавший на океанском лайнере, обслуживавшем пассажирскую линию Гамбург — Нью-Йорк, и участвовавший в съемках ряда фильмов киностудии UFA.

С приходом в Германии в 1933 году к власти нацистов покидает страну. В середине 1930-х гг. Рознер собрал собственный джазовый оркестр в Польше, с которым гастролировал во Франции, в Латвии и других европейских странах, записывался на пластинки, играл на двух трубах одновременно. Во второй половине 1930-х гг. считался одним из лучших трубачей Европы. Не желая быть тёзкой лидера немецких нацистов, Рознер использовал в качестве артистического псевдонима короткую форму своего имени — Ади (читавшуюся в английской транскрипции как Эди). В Варшаве познакомился с дочерью знаменитой актрисы и режиссёра еврейского художественного театра Иды Каминской актрисой Рут Каминской (Ruth Kamińska, 1919—2005) и позднее стал жить с ней в гражданском браке.

Госджаз Белоруссии, Магадан

В первый день Второй мировой войны оркестр попал в Варшаве под бомбежку немецкой авиации, в результате которой все инструменты, кроме контрабаса, оказались уничтожены. Сами музыканты не пострадали. Труппа местного еврейского театра Иды Каминской искала возможность, пока не стабилизировалась граница с СССР, покинуть территорию, ставшую немецкой.

Оркестр Рознера с театром Камински перебираются в занятый советскими войсками Белосток, откуда они имели только одну возможность выезда — в Белоруссию. Рознер случайно познакомился с Пантелеймоном Пономаренко, как оказалось страстным любителем джаза, и под его покровительством возглавил новый большой джаз-оркестр, вскоре получивший статус Государственного джаза БССР. Оркестр Рознера получил специальный поезд для гастролей, который практически стал домом для оркестра. Любые возникающие сложности или проблемы тут же решались благодаря вмешательству П. Пономаренко.

Летом 1940 года оркестр с большим успехом дал концерты во многих городах СССР и принял участие в декаде белорусского искусства в Москве. В сентябре Рознер с оркестром был неожиданно приглашён в Сочи, где по приказу начальства играл при совершенно пустом зале. Единственным зрителем оказался сидевший в зашторенной ложе И. В. Сталин. Сталину понравился концерт.

Биг-бэнд Эдди Рознера был одним из первых советских джазовых оркестров, исполнявшим музыку в стиле свинг, и сыграл одну из ключевых ролей в освоении отечественными музыкантами этого направления музыки. В ансамбле работали Юрий Бельзацкий, Вадим Людвиковский, Пиро Рустамбеков, Луи Маркович и другие.

Историк советского джаза Яков Басин писал:

«И всё же не будет преувеличением сказать, что львиная доля успеха концертов Государственного джазового оркестра БССР зависела от личности самого Эдди Рознера. Артистизм, непринуждённость, обаяние с первых же минут концерта покоряли зрителя, а лёгкость, с которой он устанавливал контакт с залом, была скорее свойственна многолетнему кумиру публики, нежели не владевшему русским языком незнакомцу, каким Э. Рознер фактически являлся».

В годы Великой Отечественной войны оркестр давал многочисленные концерты как в тылу, так и на фронте. В 1946 году в связи с развёрнутой в СССР критикой джаза как музыкального направления Эдди Рознер вместе с женой и дочерью пытался полулегально вернуться в Польшу, но был подвергнут аресту Львовским управлением НКВД, приговорён к 10 годам лагерей и сослан на Колыму, где собирал лагерный оркестр. В заключении познакомился с будущим эстрадным певцом Владимиром Макаровым, которому давал уроки вокального и эстрадного мастерства, а после освобождения пригласил в свой джаз-оркестр. Рут Камински приговорили к 5 годам лагерей и сослали под Кокчетав. Оставшуюся без родителей 4-летнюю Эрику, дочь Эдди и Рут, на время заключения родителей забрала в Москву друг семьи Рознеров Дебора Марковна Сантатур (в девичестве Товбина, дочь М. Товбина).

В 1954 году Эдди Рознер был освобождён. После освобождения и воссоединения в Москве семейная жизнь не заладилась — Эдди и Рут развелись, Рут с Эрикой уехали в Варшаву, а спустя несколько лет — в Нью-Йорк. Эдди позднее вступил в брак с танцовщицей оркестра Галиной Ходес.

Джаз Мосэстрады (1954—1971)

В 1954 году при Мосэстраде Рознер создал Эстрадный оркестр, дававший многочисленные выступления и даже снявшийся в кинокомедии «Карнавальная ночь». От большинства советских бэндлидеров, появлявшихся на публике обычно в амплуа дирижёров или конферансье, присутствие Рознера на сцене отличалось виртуозными инструментальными соло и безукоризненным артистизмом. Оркестр принадлежал к числу ведущих свинговых составов в СССР, постоянно гастролируя по городам Союза с красочными представлениями, включавшими в себя универсальную палитру произведений — от музыки для отдыха до «песен народов мира». Творческое кредо определялось верностью джазовому мейнстриму, при этом репертуар выходил за рамки джаза, что было обусловлено как широтой музыкальных интересов самого Рознера, так и требованиями, предъявлявшимся в ту пору к государственным концертным биг-бэндам.

Приглашался оркестр Рознера и на телевидение, в основном для участия в новогодних «Голубых огоньках». Его школу прошли такие в будущем известные композиторы, аранжировщики и дирижеры, как Юрий Саульский, Владимир Терлецкий, Даниил Браславский, Алексей Мажуков, Владислав Кадерский, Владимир Хорощанский, певицы Майя Кристалинская, Капиталина Лазаренко, Нина Дорда, Мария Лукач, Ирина Бржевская, Нина Пантелеева, Лариса Мондрус, Нина Бродская, Гюли Чохели, , Жанна Бичевская, а также Эмиль Горовец, Вадим Монин, Владимир Макаров, Лев Пильщик, Бедрос Киркоров, Салли Таль, Ирина Подошьян, Тамара Кравцова, Камилла Кудрявцева, Анастасия Кочкарева, Вида Вайткуте, Татьяна Конькова, Наталья Заболотная, Евгения Завьялова, Людмила Солоденко, вокальные квартеты «Аккорд» и «Четыре Ю».

С оркестром сотрудничали знаменитые степисты (чечёточники) Владимир, Григорий и Евгений Зерновы, Алексей Быстров, братья Гусаковы, Михаил Подольский, Владимир Кирсанов, конферансье Михаил Гаркави, Александр Лонгин, Гарри Гриневич, Владимир Гилевич и Олег Марусев, писатели-сатирики Юрий Благов и Владимир Поляков, драматурги Борис Рацер, Владимир Константинов и Игорь Виноградский, постановщики Борис Сичкин, Владимир Канделаки и Валерий Рубинчик, композитор Давид Тухманов (в качестве пианиста). В разное время в биг-бэндах под управлением Рознера работали лучшие джазмены страны: барабанщики Борис Матвеев, Станислав Стрельцов, Виктор Епанешников, Юрий Ветхов, Александр Симоновский, контрабасисты и аранжировщики Эгил Шварц и Игорь Кантюков, мультиинструменталист Давид Голощёкин, саксофонисты Анатолий Герасимов, Александр Пищиков, Владимир Коновальцев, Владимир Колков, Михаил Цуриченко, Виктор Подкорытов, саксофонисты и аранжировщики Геннадий Гольштейн и Виталий Долгов, трубачи и аранжировщики Ярослав Янса и Владимир Василевский, трубачи Константин Носов и Радамес Шакаров, пианист и аранжировщик Николай Левиновский, тромбонисты Александр Сухих и Александр (Саша) Кофман, скрипач и композитор Валерий Трофименко и др.

Пользовались популярностью и другие артисты оркестра (сайдмены). Среди них Ю. Цейтлин, Г. Домани, В. Забродин, И. Просенков, В. Ремизов, Л.Самохвалов (трубы), Леонид (Илья) Алчеев, Г. «Жорж» Фридман, Т. Ахмедов, М. Матвеев, А. Мечль, А. Чех (саксофоны), В. Богданов, М. Фурсиков, А. Хартюнов, А. Морозов (тромбоны), Павел Гофман, Л. Беймшлаг, В. Меликян, Г. Кацнельсон, Г. Парасоль, Б. Соркин (скрипки), Луи Маркович (гитара), В. Смирнов (контрабас), Л. Зилигсон и В. Шафран (фортепиано) и другие. Оркестр Рознера — участник московского джазового фестиваля «Джаз-67». По свидетельству Геннадия Львовича Гольштейна, оркестр был в ту пору «очень современным по звучанию — лучшим в стране» и на фестивале выступил «с грандиозным успехом». Вклад биг-бэнда в развитие джаза и эстрады в России трудно переоценить.

Вышедшее в мае 1969 года постановление Совета Министров РСФСР за номером 319 («Вопросы главного управления культуры РСФСР») предписывало распустить ряд эстрадных коллективов. Мода на ВИА ставила под сомнение рентабельность больших оркестров, происходило дальнейшее размежевание джазовой и эстрадной музыки, намечались «ротация звёзд», новый виток борьбы с западными влияниями и новые негласные ограничения для евреев. Оркестр продолжал оставаться невыездным. Рознер безуспешно хлопотал о туристической визе, желая посетить родственников, проживавших в США. Тщетными оказались надежды Эдди Игнатьевича на то, что он будет представлен к званию Заслуженного артиста РСФСР. Все эти факторы ускорили развязку. К 1971 году «Росконцерт» вынудил Рознера уйти на пенсию. При Гомельской филармонии Эдди Рознер собрал свой последний биг-бэнд (в нём играли некоторые будущие создатели ВИА «Синяя птица»), а в январе 1973 выехал в Германию (Западный Берлин), где после продолжительной болезни 8 августа 1976 скончался. Похоронен на Еврейском кладбище берлинского района Шарлоттенбург-Вильмерсдорф (район известен с 1920-х гг. как центр русской эмиграции).

Продолжение традиций

Несмотря на то, что имя Рознера в 1973—1988 годах официально было предано забвению, а большинство записей размагничено, часть бывшего рознеровского коллектива в Москве фактически удалось сохранить: на его основе был создан концертный оркестр «Современник». Под руководством джазового пианиста, композитора и аранжировщика А. О. Кролла оркестр работал с Е. Г. Мартыновым, Ю. Антоновым, Л. Ф. Серебрянниковым и Л. А. Долиной, выпустил программы «Антология джазового вокала» и «Антология биг-бэнда», участвовал в фильмах «Мы из джаза» и «Зимний вечер в Гаграх». Прекратил существование в 1991 году.

После войны джазовый коллектив «Белорусский диксиленд» при Белорусской филармонии создал Авенир Вайнштейн, возглавивший впоследствии группу «Авенир-бэнд», состоящую из музыкантов тех лет.

С 1987 года на эстраде выступает Национальный академический оркестр симфонической и эстрадной музыки Республики Беларусь (первоначально — Государственный концертный оркестр БССР) под управлением Михаила Финберга, принявший участие в ряде концертов, посвященных Рознеру, в том числе в 1993 году в Москве (музыкальное шоу «В компании Эдди Рознера»). Сам Финберг, личное знакомство которого с Рознером состоялось в начале 1970-х гг., считает свой биг-бэнд правопреемником белорусского Государственного джаз-оркестра.

14 декабря 2001 года в Москве в Зале Чайковского состоялся уникальный исторический концерт «Эдди Рознер. Возвращение оркестра». Импресарио Майей Кочубеевой впервые в нашей музыкальной культуре был воссоздан легендарный оркестр. В мировой практике это называется ghost-orchestra, подобно американским оркестрам К. Бейси, Г. Миллера, А. Шоу, Т. Дорси, Д. Эллингтона (в меньшей степени). Оригинальные партитуры 1940-х гг. по записям с грампластинок специально для этого концерта реставрировал выдающийся аранжировщик Владимир Георгиевич Прохоров. Была задача воспроизвести звук оркестра, который был утрачен с отъездом Рознера. Музыканты отбирались по умению владеть стилем на основе двух ансамблей — «Moscow Band» Заслуженного артиста России Владимира Лебедева и «Горячая девятка» Всеволода Данилочкина, которые, к слову, были авторами нескольких аранжировок.

В концерте также принимали участие: народный артист России Юрий Дранга (аккордеон), заслуженные артисты России — солист оркестров Утёсова и Эдди Рознера Борис Васильевич Матвеев (ударные), Виктор Фридман (фортепиано), Иван Станишевский (кларнет, т-саксофон), а также известнейшие московские солисты — ветеран советского джаза Евгений Баранов (труба, вокал), Владимир Галактионов (труба), Константин Гевондян (труба), Виктор Подкорытов, Константин Горшков, Игорь Тертычный (кларнеты, саксофоны) и другие.

В зале присутствовали пани Ирэн Маркович (супруга Луи Марковича, солиста оркестра Эдди Рознера), Галина Цейтлина (супруга Юрия Цейтлина, многолетнего друга и автора песен из репертуара оркестра), многие другие современники, заставшие и знавшие Эдди Игнатьевича, в том числе ветераны советского джаза.

Этот концерт с тем же оглушительным успехом был повторён 6 октября 2002 года в рамках фестиваля «Российскому джазу — 80» и персонального абонемента Заслуженного деятеля искусств РФ Алексея Баташева, но другим составом и в другом зале. На сей раз в Большом зале Московской Консерватории выступил биг-бэнд Федеральной пограничной службы России под управлением Народного артиста России Владимира Вепринцева.

В Германии произведения Эдди Рознера, а также мелодии из его репертуара постоянно исполняют «The Swinging PartYsans» под руководством Дмитрия Драгилёва, спорадически к рознеровскому наследию обращаются саксофонист Эмиль Мангельсдорф, квартеты Дирка Энгельхардта и Петера Клинке. В числе интерпретаторов Рознера в современной Польше — Збигнев Куртыч и Мацей Маленчук.

Летом 2010 года в рамках Германо-российского фестиваля в Берлине состоялся первый джазовый фестиваль имени Эдди Рознера (координатор — Дмитрий Драгилёв). С тех пор этот «фестиваль в фестивале» проводится ежегодно в июне в течение трех дней. Создана также некоммерческая общественная организация — Международное общество мультимедийной культуры и европейской коммуникации, одним из направлений деятельности которого является популяризация творческого наследия Рознера и сохранение памяти о нем.

В 2012 году в рамках ежегодного международного фестиваля Alfa Jazz Fest во Львове (Украина) впервые состоялось вручение Международной музыкальной премии «Alfa Jazz Fest Awards» им. Эдди Рознера. Премия учреждена с целью признания музыкантов, которые сделали значительный вклад в развитие джазовой музыки, а также с целью популяризации джазовой музыки. Победитель выбирается путём голосования членами широкого круга экспертов, среди которых музыкальные критики, выдающиеся деятели культуры, общественные и государственные деятели, журналисты и предприниматели из разных стран мира.

Фильмография

• «Джазмен из Гулага» — док. фильм, ориг. назв.: «Le jazzman du goulag». — авторы: Natalia Sazonova, Pierre-Henry Salfati, France, 1999, 58 min. ARTE: [www.arte.tv/fr/Programmes-a-la-semaine/244,broadcastingNum=1329857,day=2,week=9,year=2012.html на французском], [www.arte.tv/de/Programm/244,broadcastingNum=1329857,day=2,week=9,year=2012.html на немецком]

Источники

• Саульский Ю. Эдди Рознер — вечный скиталец // Музыкальная жизнь. — 1990. — № 13.
• Цейтлин Ю. Взлеты и падения великого трубача Эдди Рознера. — М.: Оникс, 1993. — 84 с.
• Болотин С. В. Энциклопедический биографический словарь музыкантов-исполнителей на духовых инструментах. — 2-е изд., доп. и перераб. — М.: Радуница, 1995. — С. 238. — 4 000 экз. — ISBN 5-88123-007-8.
• Левиновский Н. [www.jazz.ru/mag/78/reading.htm Эдди Рознер — золотая труба] // Новое русское слово. — 1996.
• Лебедева О. С. Эдди Рознер // Москва. Энциклопедия. М., 1998, с.693.
• Басин Я. [www.nestor.minsk.by/jz/articles/1997/03/jz0310.htm Эдди Рознер: музыка и тьма], 1998.
• Айзикович Т. [www.chayka.org/node/3672 Маэстро] // Чайка. — 2002. — № 10.
• Скороходов Г. Тайны граммофона. — М.: Эксмо, Алгоритм, 2004. — 448 с — ISBN 5-9265-0136-9
• Драгилёв Д. Эдди Рознер между Берлином и Москвой // ЕГ. — 2005.
• Бродская Н. Хулиганка. — М.: Издательское бюро Арнольда Фирта , 2005. — 127 с — ISBN 5-9688-0004-6.
• Кудряцева, К. [www.proza.ru/2006/12/01-306/ Как я работала в оркестре Эдди Рознера], Проза. Ру. — 2006.
• Драгилёв, Д. [www.ozon.ru/context/detail/id/3827878/ Лабиринты русского танго]. — СПб.: Алетейя, 2008. — 168 с — ISBN 978-5-91419-021-4.
• Слюсарева,Е. [jazzru.wordpress.com/2010/06/30/eddie-rosner-festival/ Интервью с Дм. Драгилёвым], Джаз. Ру. — 2010.
• Драгилёв, Д. [www.mdk-arbat.ru/bookcard?book_id=701403 Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!] — Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2011. — 360 с., иллюстративные вклейки, подарочный CD, — ISBN 978-5-89533-236-82.
• Драгилёв, Д. [www.ergojournal.ru/?p=1577 Стрельба синкопами]//The Ergo Journal. — 2014.

Отрывок, характеризующий Рознер, Эдди

22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.