Розовая карта
Розовая карта (порт. Mapa cor-de-rosa, англ. Pink Map) — неудавшийся проект создания «моста» сплошных колониальных владений Португалии через континентальные регионы Африканского континента с целью консолидации Анголы и Мозамбика в единую колониальную империю. В ходе Берлинской конференции колониальных держав в планы Португалии вмешалась Великобритания, преследовавшая собственные колониальные интересы. Британский ультиматум 1890 года вынудил Португалию отказаться от дальнейших планов по осуществлению проекта.
Содержание
Краткая история
Так называемая «розовая карта» была историческим документом, представлявшим территориальные притязания Португалии, заявившей о своих правах на обширные внутриконтинентальные территории между Анголой и Мозамбиком. Сейчас в этом регионе расположены Замбия, Зимбабве и Малави. Территориальный спор с Великобританией из-за вышеназванных территорий привел к объявлению последней ультиматума Португалии, которая была вынуждена подчиниться, сильно повредив честь и репутацию португальской монархии внутри страны.
Хронология событий
В последней трети XIX века интерес крупнейших европейских держав к Африке многократно возрос, равно как и военно-экономические возможности по освоению её сырьевой базы. Колониальные приращения в Африке интересовали европейские страны своей быстро растущей дешёвой рабочей силой, предоставляли новые возможности для получения сырья и овладения новыми рынками сбыта товаров. Захват африканских территорий был также важным военно-стратегическим шагом, не говоря уже об имперском престиже, который давала аннексия той или иной территории.
Португалия была старейшей европейской державой, начавшей колонизацию африканского континента ещё в XV веке, поэтому в ходе колонизации Африки Португалия имела хронологическое преимущество перед своими более поздними конкурентами, включившимися в «драку за Африку» в XIX веке. Среди новых держав были Великобритания, Франция, Германия и Бельгия. В отличие от них Португалия, как и Испания, с начала XVII века переживала глубокий экономический и социальный упадок, имеющий разные причины. При этом сама Португалия уже фактически превратилась в зависимое от Британии государство. Поэтому «новые» колониальные державы очень быстро стали угрожать португальским интересам в Африке.
Более того, после утраты Бразилии в 1822 г. колонии Португалии, оставшиеся в Африке и Азии, носили преимущественно талассократический характер, то есть состояли преимущественно из узких прибрежных регионов, фортов и островов и не распространялись на обширные материковые области. Это делало Португалию крайне уязвимой. К примеру, Британская империя, ранее также талассократическая, уже приступила к покорению широких континентальных пространств в Азии (Индия).
Активизация Португалии в Африке
Несмотря на крайнюю хозяйственную и социальную отсталость самой Португалии, правительство страны решает мобилизовать все ресурсы страны для расширения колониальных владений в Африке. Давняя история португальских интересов Африке воспринимается почти как историческое право страны на владение Африканским континентом. В XV—XVIII века зона португальского контроля медленно, но верно продвигалась вглубь континента вслед за португальскими работорговцами, которые в поисках новых рабов вынуждены были продвигаться вглубь континента, хотя в целом прогресс был невелик. До 1870 г. линия португальского контроля достигала максимума в 300—500 км от побережья. Но технологический прогресс и острая конкуренция вынуждали страну двигаться дальше. Теоретическая картография также воодушевила португальцев на создание моста между их давними владениями в Анголе и Мозамбике. В 1877 году началась целая серия португальских экспедиций вглубь континента, в которых участвовали Жуан де Андраде Корву, Эрменегилду Капелу, Роберту Ивенш и Серпа Пинту. Целью португальского правительства, в отличие от других европейских стран, заинтересованных в основном в добыче сырья, было фактическое превращение португальской Африки во вторую Бразилию, то есть региона смешения людей различных рас, объединённых португальским языком и католицизмом.
Конфликт с Великобританией и дипломатические войны
После предъявления ультиматума португальское правительство пыталось найти компромисс, предложив Великобритании аннексировать большую часть исследованных португальцами территорий, но стараясь при этом сохранить узкий коридор между Мозамбиком и Анголой. Британцев это не устраивало, поскольку в этом случае линия Каир — Кейптаун оставалась бы зависимой от Португалии. Португальские политики попытались найти союзников для давления на Великобританию. Ими оказались два государства буров, а также Германия, которая овладела территорией современной Намибии. Все эти три государства справедливо опасались амбициозной экспансионистской политики Великобритании. Канцлеру Бисмарку португальской стороной было отправлено соответствующее послание с целью убедить Великобританию передать «спорные» (фактически легитимно португальские) территории третьей державе (например, Бельгии или Франции). В ответ Великобритания, заручившись поддержкой США, которые стремились таким же насильственным образом отнять у Испании её колониальные владения, развернула против Португалии настоящую информационную войну. Униженная и оклеветанная, Португалия вынуждена была принять британские условия. Тем не менее, португальское правительство отобрало у Великобритании право контроля над железной дорогой, ведущей в столицу Португальского Мозамбика — город Лоуренсу-Маркеш (ныне город Мапуту).
См. также
Напишите отзыв о статье "Розовая карта"
Отрывок, характеризующий Розовая карта
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.
