Розовая лошадь

Розовая лошадь
Ride the Pink Horse
Жанр	Фильм нуар
Режиссёр	Роберт Монтгомери
Продюсер	Джоан Харрисон
Автор сценария	Бен Хект Чарльз Ледерер
В главных ролях	Роберт Монтгомери Ванда Хендрикс
Оператор	Расселл Метти
Композитор	Фрэнк Скиннер
Кинокомпания	Юнивёрсал
Длительность	101 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1947
IMDb	ID 0039768
Выход фильма «Розовая лошадь» (оригинальное название — Ride the Pink Horse)

К:Фильмы 1947 года

«Розовая лошадь», более точный перевод «Покатайся на розовой лошадке» (англ. Ride the Pink Horse) — фильм нуар режиссёра Роберта Монтгомери, вышедший на экраны в 1947 году.

Сценарий фильма написали Бен Хект и Чарльз Ледерер по одноимённому роману Дороти Б. Хьюз. Главный герой истории по имени Счастливчик Гэгин (Роберт Монтгомери) приезжает в сельский городок Сан-Пабло в штате Нью-Мексико, намереваясь шантажировать преступного дельца, незаконно нажившегося на военных заказах. Он хочет отомстить за убийство своего товарища и получить выкуп, однако оказывается на грани гибели, от которой его спасают мексиканская девушка и агент ФБР.

Некоторые детали фильма немного отличаются от романа, в котором главного героя зовут Моряк, а не Гэгин, и он не является ветераном войны. Моряк пытается шантажировать своего бывшего босса, которого называют Сенатор, возглавлявшего мафиозную сеть в Чикаго, который убил свою богатую жену ради страховки. По следу Сенатора идёт также коп из Чикаго Макинтайр. В остальном многие события и подробности в приграничном городке в Нью-Мексико, включая празднование фиесты и карусель, совпадают с фильмом.

Наряду с фильмами «Приграничный инцидент» (1949), «Где живёт опасность» (1950) и «Печать зла» (1958), фильм относится к субкатегории нуаров, действие которых находится в приграничных с Мексикой городках США. Подобно фильмам «Синий георгин» (1946), «Катастрофа» (1946), «Рассчитаемся после смерти» (1947), «Ки-Ларго» (1948) и «Воровское шоссе» (1949), он также продолжает серию нуаровых картин, центральными персонажами которых являются «разочарованные военные ветераны», вернувшиеся со Второй мировой войны.

За исполнение роли в этом фильме актёр Томас Гомес был номинирован на Оскар как лучший актёр в роли второго плана.

В 1964 году был выпущен телевизионный римейк этого фильма под названием «Повешенный», его режиссёром был Дон Сигел, а главную роль исполнил Роберт Калп.

Сюжет

Счастливчик Гэгин (Роберт Монтгомери) в стильном городском костюме приезжает на междугороднем автобусе в Сан-Пабло, маленький сельский городок в штате Нью-Мексико, где начинается празднование ежегодной фиесты. На автовокзале Гэгин достаёт из портфеля пистолет, перепрятывая его под пиджаком, и банковский чек, который запирает в ячейку камеры хранения, после чего выходит в город. В поисках гостиницы он знакомится с юной мексиканской девушкой по имени Пила (Ванда Хендрикс), которая провожает его, даёт оберег и убегает.

Гэгину не удаётся устроиться в гостинице из-за отсутствия свободных мест. Выяснив у портье, где проживает некто Фрэнк Хуго (Фред Кларк), Гэгин поднимается к нему в номер. Открывший дверь секретарь Хуго пытается выгнать Гэгина, однако получает от того удар в живот и падает, теряя сознание. Вскоре появляется Марджори (Андреа Кинг), дорого одетая охотница за богатствами и любовница Хуго, спрашивая о цели визита Гэгина и предлагая ему пообедать вместе. Когда выясняется, что Хуго будет только завтра, Гэгин уходит, прося её передать, что он приходил от Шорти.

В холле гостиницы Гэгина приглашает пообедать пожилой интеллигентный мужчина, представляющийся как агент ФБР Билл Ретц (Арт Смит). Ретц говорит, что видел его на слушаниях по делу об убийстве Шорти, и предполагает, что Гэгин приехал, чтобы поквитаться за Шорти и срубить денег с Хуго. Он знает, что Гэгин отслужил три года на войне, а вернувшись на родину, не может найти себя в гражданской жизни. Ретц сообщает, что следит за Хуго, рассчитывая собрать достаточные улики для того, чтобы начать против него уголовное преследование. Зная, что у Гэгина имеются компрометирующие материалы на Хуго, Ретц просит не пытаться отомстить за смерть Шорти, а передать всю информацию властям, однако Гэгин отказывается, говоря: «Разве правительство не работает на Хуго, как это было во время войны?».

В поисках ночлега Гэгин отправляется в мексиканский салун «Три фиалки», где угощает выпивкой всех постояльцев, там же он знакомится с владельцем карусели Панчо (Томас Гомес). После продолжительной пьянки в трактире Панчо отводит Гэгина на свою карусель, укладывая его в хижине-времянке. Следом за Гэгиным идёт Пила, которой тот предлагает покататься на карусели, усадив на розовую лошадку. Около карусели появляется Ретц, который предупреждает Гэгина, что Хуго поручил своему подручному Локку убить его, и вновь предлагает сотрудничество взамен на защиту, однако Гэгин опять отказывается.

Пила продолжает неотступно следовать за Гэгиным. Утром он даёт ей денег и отсылает в парикмахерскую сделать причёску, а сам отправляется в гостиницу на встречу с Хуго, который оказывается оживлённым, ухоженным мужчиной с мексиканскими усиками и со слуховым аппаратом на груди. Хуго рассказывает, что Шорти работал на него, но украл важный документ, а затем попытался получить за него выкуп. Пытаясь вернуть документ, Хуго убил Шорти. Гэгин сообщает, что теперь документ у него, это чек на 100 тысяч долларов, который Хуго выписал на имя правительственного чиновника в качестве взятки за возможность закючить крупный военный контракт. Гэгин хочет получить с Хуго 30 тысяч долларов в обмен на этот чек. Тот быстро соглашается, назначая на вечер встречу в ресторане «Тип Топ», когда будет готов передать деньги в обмен на компрометирующий его чек.

В холле гостиницы Гэгина снова встречает Ретц, прося передать имеющуюся у него улику официальным органам, в противном случае его могут убить. Отказавшись, Гэгин проходит в ресторан, садится за столик вместе с Пилой и заказывает еду. Вскоре к нему подходит Марджори, которая предлагает с помощью хитрой комбинации вытянуть из Хуго значительно большие деньги, однако Гэгин ей не доверяет и отказывается от сотрудничества. Увидев в холле Хуго, Марджори уходит. Пока Пила обедает в ресторане, Гэгин отправляется на автовокзал и забирает чек.

Вечером в ресторане «Тип Топ» Хуго ужинает в компании Марджори и других гостей. Когда появляется Гэгин, Марджори приглашает его танцевать. На танцплощадке Марджори сообщает Гэгину, что Хуго не собирается отдавать ему деньги, а затем выводит во двор, чтобы сообщить кое-какую конфиденциальную информацию. Там на Гэгина в темноте набрасываются двое бандитов, а Марджори тут же возвращается за столик к Хуго. Мимо неё во двор выходит Ретц, который затем появляется у столика Хуго, говоря, что на улице двое его друзей, которым не поздоровилось. Ретц добавляет, что Хуго так бы не злился, если бы получил от Гэгина то, что хотел. После ухода Ретца Хуго посылает Локка найти и привести Гэгина.

Вызвав полицию, Ретц показывает им двух бандитов, напавших на Гэгина — один из них убит, а другой тяжело ранен. Полиция, в свою очередь, также отправляется на поиски Гэгина, но первой его находит Пила в кустах около ресторана. Она вытаскивает нож из спины Гэгина и обрабатывает его рану, а затем прячет его на карусели у Панчо. В поисках Гэгина двое бандитов Хуго набрасываются на Панчо и жестоко избивают его, однако тот ни в чём не сознаётся.

Чтобы где-то переждать время до отхода автобуса, Пила отводит Гэгина в «Три фиалки», где бармен прячет его в служебном помещении. Гэгин отдаёт чек Пиле и просит спрятать его в блузку, после чего теряет сознание. В этот момент в салуне появляются Локк и Марджори. Когда Локк склоняется над Гэгиным, Пила бьёт его бутылкой по голове, лишая сознания, а сама выводит Гэгина через чёрный ход, отводит его на автовокзал и сажает в автобус. Когда она уходит в кассу за билетом, плохо соображающий Гэгин встаёт, выходит из автобуса и, пошатываясь, направляется в гостиницу к Хуго.

В дверях номера подручные Хуго хватают Гэгина и догнавшую его Пилу. Хуго требует отдать чек, обещая деньги, однако Гэгин не может вспомнить, куда его дел. Подручные Хуго избивают сначала Гэгина, а затем и Пилу, чувствуя, что она что-то знает, но им так и не удаётся ничего добиться. В этот момент в комнату входит Ретц с пистолетом. Держа бандитов на прицеле, Ретц объясняет, что использовал Гэгина как наживку, ожидая, когда Хуго пойдёт на преступление. Хуго обращается к Гэгину, убеждая того не передавать чек Ретцу, а договориться с ним и получить деньги, предлагая уже 300 тысяч долларов. Гэгин берёт у Пилы чек и отдаёт Ретцу.

Обедая с Ретцем на следующий день, Гэгин заметно нервничает, не зная, как попрощаться с Пилой. При расставании он целует Пилу в щёку, вызывая восхищение у её мексиканских подруг. Уходя, Гэгин и Ретц видят, как подруги окружают Пилу, и она начинает им вдохновенно рассказывать о своих приключениях.

В ролях

• Роберт Монтгомери — Счастливчик Гэгин
• Ванда Хендрикс — Пила
• Андреа Кинг — Марджори Ландин
• Томас Гомес — Панчо
• Фред Кларк — Фрэнк Хуго
• Арт Смит — Билл Ретц

Создатели фильма

Продюсер фильма Джоан Харрисон начинала карьеру в 1930-е годы в команде Альфреда Хичкока, где выросла до сценариста таких его фильмов, как «Иностранный корреспондент» (1940), «Ребекка» (1940) и «Подозрение» (1941). Перебравшись в Голливуд, Харрисон написала сценарии фильмов нуар «Тёмные воды» (1944) и «Ноктюрн» (1946), одновременно став продюсером таких фильмов нуар, как «Леди-призрак» (1944), «Странное дело дяди Гарри» (1945) и «Они мне не поверят» (1947).

Режиссёр и актёр Роберт Монтгомери стал известен в 1930-е годы как исполнитель ролей в романтических комедиях, таких как «Блондинка из Фоллиз» (1932), «Навсегда со времён Евы» (1937), «Мистер и миссис Смит» (1941) Альфреда Хичкока и «А вот и мистер Джордан» (1941), за роль в последней он был номинирован на Оскар. Перед этим Монтгомери уже номинировался на Оскар в 1938 году за роль в криминальном триллере «Когда наступит ночь» (1937). В 1942—44 годах Монтгомери не снимался в связи со службой в Военно-морском флоте во время Второй мировой войны. Далее, как пишет киновед Джей С. Стейнберг, «первой актёрской работой Монтгомери после его возвращения с военно-морской службы была роль в военной драме Джона Форда „Они были незаменимыми“ (1945), когда в последние дни съёмочного графика этой картины Форд неожиданно сломал ногу». Как вспоминал сам Монтгомери в 1980 году, «в тот момент, когда он навещал Форда в больнице, режиссёру позвонили со студии, желая узнать, когда он рассчитывает вернуться на съёмочную площадку. Он сказал: „Я не вернусь… Я останусь здесь и буду лечить ногу. Картину закончит Монтгомери“. Так я впервые услышал об этом. Это стало приличным шоком». Далее Стейнберг пишет: «Полученный опыт разжёг аппетит Монтгомери, и он снова выступил в качестве режиссёра и исполнителя главной роли, экранизировав роман Рэймонда Чандлера „Леди в озере“ (1947), который был признан как одно из основополагающих произведений нуара». В этом фильме Монтгомери исполнил роль знаменитого детектива Филипа Марлоу, а как режиссёр развернул камеру таким образом, что она смотрела на происходящее глазами Марлоу на протяжении всего фильма, и в итоге Монтгомери «показывался на экране, только когда смотрелся в зеркало».

В дальнейшем Монтгомери не смог добиться заметных успехов на большом экране, поставив комедии «Ещё раз, моя дорогая» (1949) и «Ваш свидетель» (1950) (продюсером обоих фильмов была Джоан Харрисон), а позднее стал продюсером и ведущим успешной телеантологии «Роберт Монтгомери представляет» (1950—57).

Автор сценария фильма Бен Хект был одним из самых плодотворных и успешных сценаристов Голливуда, «на протяжении своей карьеры он шесть раз номинировался на Оскар за свои сценарии». Хект завоевал Оскары за сценарии криминальной мелодрамы «Подполье» (1927) и драмы «Подлец» (1935), и ограничился номинациями за биографический фильм «Да здравствует Вилья!» (1934), мелодраму «Грозовой перевал» (1939), криминальную комедию «Ангелы над Бродвеем» (1940, Хект был также режиссёром этого фильма) и шпионский триллер Хичкока «Дурная слава» (1946). Хект был автором сценария таких значимых фильмов нуар, как «Лицо со шрамом» (1932), «Завороженный» (1945), «Поцелуй смерти» (1947) и «Там, где кончается тротуар» (1950), он также работал над сценариями (без указания в титрах) над фильмами «Ангелы с грязными лицами» (1938), «Иностранный корреспондент» (1940), «Гильда» (1946), «Верёвка» (1948), «Плач большого города» (1948), «Незнакомцы в поезде» (1951) и «Ангельское лицо» (1952).

Второй сценарист картины, Чарльз Ледерер был не только многолетним партнёром Хекта (вместе официально и неофициально они работали над 15 фильмами), но и самостоятельной фигурой, особенно прославившись сценариями таких популярных эксцентрических комедий Говарда Хоукса, как «Его девушка Пятница» (1940), «Солдат в юбке» (1949), «Обезьяньи проделки» (1952) и «Джентльмены предпочитают блондинок» (1953), фантастического хоррора «Нечто из иного мира» (1951) и триллера «Одиннадцать друзей Оушена» (1960).

Оценка фильма критикой

Общая оценка фильма

Критики дали фильму в основном положительную оценку, отметив при этом его необычный характер для жанра фильм нуар. После выхода картины кинокритик Босли Кроутер оценил её позитивно, написав в «Нью-Йорк таймс», что «никто из сценаристов не любит больше, чем ироничный Бен Хект, поразмышлять над головокружительными вращениями карусели жизни. Именно это он и делает в крутом и часто жёстком стиле, в сценарии, который он и Чарльз Ледерер написали для „Розовой лошади“. И именно это Роберт Монтгомери увлекательно перенёс на экран в этой плотной и мрачной мелодраме».

Позднее Крейг Батлер оценил фильм как «один из странных, но захватывающих примеров фильма нуар 1940-х годов», отметив, что хотя «у фильма есть свои недостатки, тем не менее, это мощный возбуждающий фильм, который заслуживает нескольких просмотров». А Деннис Шварц называет фильм «стильно представленной комплексной психологической мелодрамой» и «в своём роде уникальным фильмом нуар». Джей С. Стейнберг с сожалением констатирует, что сегодня эта «атмосферическая и восхитительная картина Роберта Монтгомери» знакома «в основном только поклонникам фильма нуар», а сайт Filmsgarded отмечает: «Если бы не единственная номинация на Оскар, фильм сегодня был бы абсолютно неизвестен… Об этом фильме немногие слышали, не говоря о том, чтобы его смотрели».

Характеристика фильма

Кроутер описывает фильм как «мрачно-комичную историю о приключениях шантажиста-любителя в шумном курортном городке в Нью-Мексико», и как «последовательный рассказ о неуклюжей попытке шантажиста выпотрошить набитого бриллиантами энергичного преступного дельца во время фиесты, и о его странной связи с мексиканским ребёнком и владельцем карусели».

Батлер считает, что «сценарий чрезмерно запутан и потеряет часть зрителей, но его сложность, кажется, проистекает от какой-то более значимой цели, чем просто удерживать аудиторию в напряжении; он беспокоит зрителей, даже как бы бросая им вызов», отмечая далее, что «путешествие, в которое пускается главный герой, чуждо ему, и это чувство передаётся зрителю, но, в конце концов, оно становится его путём к искуплению».

Шварц подчёркивает, что "фильм определяет себя через озлобленного одинокого персонажа, которого сыграл Монтгомери, который «заряжен ненавистью по отношению к Хуго», который «становится точкой отчуждения Гэгина и его ненависти к обществу». Лишь после попадания на карусель как в своего рода святилище, Гэгин «начинает снова становиться человеком, понимающим, что он должен сделать выбор либо в сторону саморазрушения, либо искать спасения, что является типичным конфликтом для героев фильма нуар».

Filmsgarded отмечает, что «Розовую лошадь» «называют фильмом нуар, главным образом из-за эпохи, в которую он был сделан. Однако он не так просто вписывается в рамки жанра. В фильме слишком много героев, многие реплики комичны, но действительно ли они таковы — это вопрос трактовки. Андреа Кинг слишком поспешна и несоблазнительна, чтобы быть роковой женщиной. Даже название странное, так как происходит от выбора керамической лошадки на карусели».

Характеризуя личность Гэгина, Filmsgarded пишет, что он «не герой и не антигерой. Он достаточно туп, чтобы подумать, что ему удастся провернуть быструю аферу. Но для человека, намеренного навлечь на себя беду, он быстро находит себе великолепных друзей: Пилу, молодую мексиканскую девушку, Панчо, общительного владельца карнавальной карусели, и Ретца, федерального агента, который также охотится на Хуго. Гэгин ведёт себя как малыш, вырвавшийся на уличную свободу. И требуются бесконечные и совместные усилия его вновь обретённых друзей, чтобы он остался в живых».

Характеристика работы режиссёра и творческой группы

Критики очень высоко оценили как режиссёрскую, так и актёрскую работу Монтгомери. Так, Кроутер написал, что «как режиссёр, и как актёр он сумел добиться того, чтобы всё выглядело поразительно точно, и чтобы история продвигалась в неумолимом темпе. И он также смог украсить её пугающим экшном и сильными искренними эмоциями. Действительно, он искусно создал этот жанровый фильм. Он сделал и ещё кое-что исключительное; он предоставил актёрам настоящий шанс проявить себя».

По словам Батлера, «режиссёр Роберт Монтгомери и сценаристы Бен Хект, Чарльз Ледерер и Джоан Харрисон создают произведение в психологическом духе, иногда довольно мрачном, но делается это сознательно». Шварц отмечает, что «Хект и Ледерер обеспечивают твёрдый и чёткий сценарий», а Батлер добавляет, что «режиссура Монтгомери особенно хороша, она напряжённа, но при этом побуждает к размышлениям».

Стейнберг считает, что после просмотра картины «зритель уходит с сожалением, что Монтгомери получил так мало возможностей выступить в качестве режиссёра в Голливуде, поскольку фильм демонстрирует его режиссёрскую фантазию и уверенную руку с начала до самого конца». Он указывает, что «Монтгомери не только проводит зрителя через эту морально неоднозначную вселенную уверенной режиссёрской рукой, но и повсюду более чем убедителен в роли лишённого иллюзий, лаконичного бандита Гэгина». Далее он пишет: «Монтгомери демонстрирует, насколько силён он был как режиссёр и как исполнитель главной роли в тех нечастых случаях, когда он отступал в сторону от лёгкого фарса, к которому он был так сильно привязан, и получал разрешение создать образ запоминающегося антигероя или злодея».

Характеристика актёрской работы

Критики высоко оценили актёрскую работу не только Монтгомери, но и Ванды Хенрикс, Томаса Гомеса и Фреда Кларка. Кроутер указал, что если не считать его «собственную, живую и жёсткую игру в роли шантажиста, Монтгомери отдал сердце истории Ванде Хендрикс, новичку, которая очень хороша. Она исполняет роль мексиканского чудо-ребёнка, которая следует за нашим героем тенью всю ночь, и, наконец, ей удаётся помочь ему в его последней жестокой гонке с судьбой и смертью. В этой роли мисс Хендрикс поразительно чувственна в передаче как грустных, так и мистических настроений». Далее Кроутер отмечает, что «Томас Гомес в качестве хозяина карусели, удивительно весел и живописен». Кроме того, «заслуживают высокой оценки Фред Кларк за исполнение роли крупного мошенника, образ которого тщательно проработан и убедителен, а также Арт Смит в качестве рассудительного человека из ФБР».

Батлер однако считает, что игра Монтгомери «не настолько хороша, как его режиссура; он более чем адекватен, но не настолько на своём месте, как был бы Хамфри Богарт, и потому в нём слишком часто видишь актёра, а не героя, который поставлен перед выбором». При этом Батлер всё-таки считает, что его игра «достаточно сильна, чтобы удерживать к картине интерес, кроме того, он получает отличную поддержку со стороны Ванды Хендрикс, Андреа Кинг и Томаса Гомеса».

Filmsgarded отмечает, что «фильм изобилует памятными ролями второго плана. Гомес великолепен, так же, как и Фред Кларк, характерный актёр, который часто играет неприятных, аморальных бизнесменов. В качестве гангстера Хуго он живет безрадостной, алчной жизнью, общаясь с неприятной любительницей развлечений Марджори и безликими, ничего не соображающими громилами».

Стейнберг также считает, что «фильм выигрывает от более чем искусной работы актёров второго плана». В частности, «маленькая и красивая Хендрикс привнесла почти неземное потустороннее качество в свой образ Пилы, и её работа захватывает». А «Гомес, которого сегодня более всего помнят по исполнению ролей бандитов и гангстеров, вроде Кёрли в „Ки-Ларго“ (1948), выдаёт здесь самую запоминающуюся игру. От его персонажа сначала ожидаешь, что он ограбит Гэгина при первой же возможности, но в итоге он раскрывается как самая благородная фигура в этом фильме».

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0039768/ Розовая лошадь] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/v107842 Розовая лошадь] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/title/88221/Ride-the-Pink-Horse/ Розовая лошадь] на сайте Turner Classic Movies
• [www.youtube.com/watch?v=nVcdFIWT6zA Розовая лошадь] трейлер фильма на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Розовая лошадь

Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.