Ройомон

Монастырь
Ройомон Royaumont
Аббатство Ройомон
Страна	Франция
Департамент	Валь-д’Уаз (Иль-де-Франс)
Координаты	49°08′51″ с. ш. 2°22′55″ в. д.49.14750° с. ш. 2.38194° в. д. / 49.14750; 2.38194
Конфессия	Католицизм
Орденская принадлежность	Цистерцианцы
Тип	Аббатство
Архитектурный стиль	Готика
Основатель	Людовик Святой
Дата основания	1228 год
Строительство	1228 год—1235 год годы
Дата упразднения	1791 год
Состояние	Частное владение, культурный фонд
Сайт	[www.royaumont.com/ Официальный сайт]

Ройомо́н (фр. Royaumont) — бывшее цистерцианское аббатство во Франции. Ройомон расположен на территории современного департамента Валь-д’Уаз (Иль-де-Франс), муниципалитет Аньер-сюр-Уаз в 30 км к северу от Парижа. Аббатство основано в 1228 году королём Людовиком Святым, закрыто во время Великой французской революции. В XX веке в монастыре основан первый во Франции частный культурный фонд.

История

Орден цистерцианцев был основан святым Робертом Молемским в 1098 году, как орден строгого соблюдения устава святого Бенедикта. До 1113 года единственным монастырём цистерцианцев оставался Сито (фр. Cîteaux, лат. Cistercium), давший ордену название. В XII—XIII веках орден цистерцианцев испытал быстрый рост.

Монастырь Ройомон был основан в 1228 году при непосредственном участии юного короля Людовика IX и его матери Бланки Кастильской. Место для строительства было выбрано к северу от Парижа, с учётом того, что Аньер-сюр-Уаз входил в королевский домен. Материнским аббатством для Ройомона стала колыбель ордена — Сито, Ройомон стал сто девяносто девятым монастырём цистерцианцев и двадцать первым монастырём, основанным напрямую монахами Сито. Людовик Святой лично вёл переговоры с аббатом Сито об отправке в новую обитель достаточного количества монахов, уже после основания там будет проживать 114 монахов и около 40 конверзов. В честь короля монастырь был назван Мон-Руаяль (Mont royal, королевская гора), впоследствии трансформировавшееся в Ройомон. На постройку аббатства король выделил значительные средства, благодаря чему его возведение шло с невиданной для того времени скоростью, основные строения аббатства были возведены всего за 7 лет с 1228 по 1235 года.

Жак Ле Гофф пишет в книге, посвящённой Людовику Святому:

Именно цистерцианский монастырь Ройомон, который обязан ему своим существованием и который, несомненно, был любимым местом короля, навсегда связан с именем Людовика

Людовик Святой избрал аббатство Ройомон как место для упокоения членов королевской семьи, которым не суждено было взойти на престол, отведя Сен-Дени роль некрополя только для королей и королев. Ещё до окончания строительства в Ройомоне был похоронен брат короля Филипп Дагоберт. В Ройомоне похоронены трое из четырёх детей Людовика, умершие раньше самого короля: Бланка (1240—1243), Жан (1247—1248) и Людовик (1244—1260), а также двое внуков. В 1271 году здесь похоронили ещё одного сына Людовика IX, погибшего в Тунисе вместе с отцом, Жана Тристана.

Несколько лет по воле короля в Ройомоне провёл один из крупнейших интеллектуалов Франции XIII века Винсент из Бове. В Ройомоне он читал лекции для широкого круга слушателей, включая иногда и самого Людовика, и занимался образованием монахов.

Апогей расцвета аббатства пришёлся на 1270—1346 года, чему также способствовала канонизация Людовика IX в 1297 году. В том же году король Филипп Красивый передал в собственность монастыря Аньер-сюр-Уаз и значительные земли вокруг него, что превратило Ройомон в одного из крупнейших землевладельцев региона.

Постепенный упадок аббатства начался во время Столетней войны, в Жакерию оно было разорено крестьянами. В XV веке Ройомон, как и многие другие французские цистерцианские монастыри страдал от ослабления дисциплины и упадка нравов. Последний независимый аббат Гильом III в начале XVI века добился определённого восстановления порядка, но это не спасло Ройомон от попадания под режим комменды в 1549 году.

В 1791 году после Великой французской революции монастырь был закрыт и продан с аукциона. В бывшем монастыре разместилась ткацкая фабрика. Были разобраны церковь, здание новициата и несколько других построек, их камни использовались при строительстве фабричных помещений. Сохранились клуатр, сакристия, трапезная, резиденция аббата, дом конверзов, частично дормиторий.

В 1864 году фабрика была закрыта, в Ройомоне возобновилась религиозная жизнь, он стал обителью монахов из конгрегации облатов (OMI). Пятью годами позже облаты передали Ройомон женской конгрегации сестёр Святого Семейства.

Новый период в жизни древнего монастыря начался в 1905 году, когда его выкупил богатый промышленник Жюль-Эдуард Гуэн (Jules-Édouard Goüin). Аббатство принадлежит семье Гуэнов по сей день. В 1964 году Анри и Изабель Гуэн основали фонд Ройомон, ставший первым во Франции частым культурным фондом. Первоначальной задачей фонда было способствовать развитию наук о человеке, позднее фонд больше внимания стал уделять поддержке культуры. В аббатстве проходили съёмки целого ряда фильмов.

Современное состояние

Ройомон — частное владение семьи Гуэнов, в котором располагаются службы фонда Ройомон. Посещение туристами монастыря платное, разрешено в составе групп в сопровождении гида. Аббатство окружает живописный парк с системой каналов.

Открыты для доступа клуатр, зал капитулов, сакристия, дормиторий и кухня.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Ройомон
• [www.royaumont.com Сайт фонда Ройомон  (фр.)]
• [architecture.relig.free.fr/royaumont.htm Abbey de Royaumont]
• [www.romanes.com/Royaumont/ Фотографии аббатства на сайте romanes.com]

Литература

• Alain Erlande-Brandenburg, Royaumont : Abbaye Royale, Les Éditions du Huitième Jour, Paris 2004, 114 p. ISBN 2-914119-35-6  (фр.)
• Жак Ле Гофф. Людовик IX Святой = Saint Louis. — М.: Ладомир, 2001. — 800 с. — ISBN 5-86218-390-6.

Отрывок, характеризующий Ройомон

– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»