Рокафуэрте, Висенте

У этого человека испанская фамилия; здесь Рокафуэрте — фамилия отца, а Родригес де Бехарано — фамилия матери.

Висенте Рокафуэрте и Родригес де Бехарано Vicente Rocafuerte y Rodríguez de Bejarano
2-й верховный глава Эквадора Эквадор
8 июня 1835 — 8 августа 1835
2-й президент Эквадора
8 августа 1835 — 31 января 1839
Предшественник:	Хуан Хосе Флорес
Преемник:	Хуан Хосе Флорес
Место погребения:	«Пастор Матиас Маэстро»
Отец:	Хуан Антонио Рокафуэрте и Антоли
Мать:	Мария Хосефа Родригес де Бехарано и Лавайен
Супруга:	Балтасара Калдерон

Висенте Рокафуэрте и Родригес де Бехарано (исп. Vicente Rocafuerte y Rodríguez de Bejarano, 1 мая 1783 — 16 мая 1847) — президент Эквадора, его часто называют «воссоздателем государства» (Re-creador del Estado).

Биография

Родился в Гуаякиле (вице-королевство Новая Гранада), его родителями были Хуан Антонио Рокафуэрте-и-Антоли, и Мария Хосефа Родригес-де-Бехарано-и-Лавайен. В 1803 году отправился в Европу, где в 1804 году вместе с Симоном Боливаром присутствовал на коронации Наполеона. В 1807 году вернулся на родину.

В 1809 году Висенте Рокафуэрте был подвергнут аресту, так как его дядя — полковник Хасинто Бехарано — состоял в переписке с патриотами из Кито. Впоследствии он вновь уехал в Европу, в 1812 году представлял провинцию Гуаякиль в Кадисских кортесах, после свержения Наполеона совершил путешествие по европейским странам, и вновь вернулся в Гуаякиль в 1817 году.

В 1819 году мать, опасаясь за судьбу сына в условиях надвигающейся войны за независимость, вынудила его эмигрировать в США. Рокафуэрте пробыл за границей 14 лет, будучи эмиссаром Боливара в Испании, участником революции в Мексике, побывал в Великобритании, Нидерландах, России, Швейцарии, Франции, Риме.

В 1833 году Рокафуэрте вернулся в Гуаякиль где, наконец, женился и, устав от политической деятельности, занялся управлением своим имуществом. Однако случай изменил его жизнь: он упал с лошади, и во время выздоровления коротал время за чтением газеты «El Quiteño Libre» («Свободный житель Кито»), выступавшей с позиций противостояния президенту Флоресу. Газета была органом одноимённого революционного общества; Рокафуэрте вступил в это общество, и 20 сентября 1833 года стал губернатором провинции Гуаяс.

Деятельность Рокафуэрте на посту губернатора привела его к конфликту с президентом Флоресом. Рокафуэрте был арестован и заключён в тюрьму, но так как он пользовался огромной поддержкой, то между ними было заключено соглашение: Рокафуэрте получает свободу и даёт возможность Флоресу отбыть до конца свой президентский срок, после чего сам становится президентом, а Флорес остаётся главой вооружённых сил.

Будучи президентом Эквадора с 1835 по 1839 годы, Рокафуэрте принял новую конституцию, которая дала полноценные гражданские права индейцам. По окончании его срока президентом вновь стал Флорес, который сдержал своё слово править справедливо и защищать свободу. Однако после нарушений на выборах 1843 года Флорес добился отмены конституции 1835 года, и принятия новой конституции прозванной «Carta de la esclavitud» («невольничья грамота»), позволявшей ему остаться президентом на третий срок, начавшийся 1 апреля 1843 года. В знак протеста против этого Рокафуэрте покинул страну, а в 1845 году в результате мартовской революции Флорес был свергнут. Новым президентом стал Рока, который сделал Рокафуэрте посланником Эквадора в ряде южноамериканских государств.

Отрывок, характеризующий Рокафуэрте, Висенте

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.