Рокки 3

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Рокки 3 (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Рокки 3
Rocky III
Жанр

спорт, драма

Режиссёр

Сильвестр Сталлоне

В главных
ролях

Сильвестр Сталлоне
Талия Шайр
Бёрт Янг
Мистер Ти

Композитор

Билл Конти

Кинокомпания

United Artists

Длительность

99 мин.

Бюджет

$17 млн

Сборы

$270 000 000

Страна

США США

Язык

английский

Год

1982

Предыдущий фильм

Рокки 2

Следующий фильм

Рокки 4

К:Фильмы 1982 года

«Рокки 3» (англ. Rocky III; название на DVD — «Рокки III») — художественный фильм Сильвестра Сталлоне, вышедший в прокат в 1982 году.





Сюжет

Фильм начинается с монтажа сцен под музыку группы Survivor «Eye of the Tiger», которые объясняют, что случилось в промежутке между событиями «Рокки II» и «Рокки III». За эти три года после победы над Аполло Кридом Рокки Бальбоа стал новым чемпионом мира в тяжёлом весе, и 10 раз успешно защищает свой титул. По мере увеличения его побед увеличиваются его известность и богатство, и скоро Рокки виден всюду, от знаменитых журналов до шоу на телевидении в качестве звёздного гостя. Рокки также начинает рекламировать футболки и собственные шоколадные плитки и появляется как представитель ботинок Тони Лама и American Express. В то же самое время, боксёр Джеймс «Клаббер» Лэнг увеличивает свой ранг, становясь претендентом номер один за титул Рокки.

1982 год. Шурин Рокки Поли (Бёрт Янг), завидующий успеху Рокки, после ночи сильного питья в гневе разбивает на части автомат для игры в пинбол с изображением Рокки, после чего Поли арестовывают. Рокки приезжает за ним в участок, чтобы освободить его. По пути к автомобилю Рокки Поли начинает ругаться с Рокки, говоря, что тот забыл о нём. Рокки называет Поли «ревнивая, ленивая зануда», и Поли пытается ударить его. После нескольких неудавшихся попыток хоть как-то ударить его, Поли забывает свою гордость и просит Рокки найти ему работу. Рокки, расстроенный, но все ещё верный своему шурину, отвечает: «Все, что ты должен был сделать, это попросить» и Поли становится его секундантом.

Рокки соглашается на бой в рамках благотворительности с чемпионом рестлинга Тандерлипсом. Рокки решает, что всё это только показательный бой, слабо ударяя Тандерлипса, а он нападает на Рокки с разными элементами рестлинга (в частности, используя свой излюбленный прием «Атомный Лег Дроп»). После этого он поднимает Рокки с ринга и бросает его на зрителей. Рокки решает снять перчатки и зовёт Тандерлипса на ринг. Рокки, нанеся несколько сокрушительных ударов и использовал удушающий прием, бросает Тандерлипса за ринг. Судьи останавливают бой и объявляют ничью. Тандерлипс успокаивается, он благодарит Рокки за бой и даже соглашается сфотографироваться с семьёй Рокки. Когда Рокки спрашивает Тандерлипса, почему он стал таким сумасшедшим, тот просто отвечает: «Это и есть показательный бой».

Во время открытия своей статуи в Филадельфии Рокки объявляет об уходе из бокса. В этот момент появляется Клаббер Лэнг, вызывает Рокки на бой и критикует все его последние бои, говоря, что они подстроены. Рокки сначала отказывается, но Лэнг оскорбляет его жену, и Рокки в порыве ярости соглашается на бой. Микки, его тренер, не хочет принимать в этом никакого участия и отказывается тренировать Рокки. После, наедине, он признается Рокки, что все его противники были подобраны (или, по словам Микки, «они были хорошими борцами, но они не были убийцами»). Из-за того, что в бою с Аполло Рокки сильно досталось, Микки решил взять на себя заботу о здоровье Рокки. Он также говорит Рокки, что его время прошло, что все уходят — президенты, генералы… А Лэнг — это молодая и голодная «машина разрушения», и что у Рокки нет никакого шанса победить его. Рокки убеждает Микки тренировать его, но его зал для тренировок в Лас-Вегасе сплошь заполнен журналистами и людьми, которые мешают ему как следует тренироваться. B то же время режим тренировки Клаббера — одинокая и усердная тренировка в захудалом здании, что доказывает, как он решительно настроен на бой.

Лэнг и Рокки встречаются на пути из раздевалки, где Лэнг опять начинает критиковать Рокки. Рокки не сдерживается и пытается напасть на него, в суматохе Лэнг толкает неудачно подвернувшегося Микки, и у пожилого тренера начинается сердечный приступ. Рокки уносит Микки в раздевалку и говорит Поли, чтобы он отменил бой, но Микки заставляет боксёра выйти на ринг. К началу боя Рокки разгневан и сильно взволнован состоянием своего тренера, поэтому сразу бросается в атаку, но сильно растерялся, получив от физически мощного Лэнга сдачи. Рокки деморализован и говорит, что без Микки он проиграет. Bо втором раунде Лэнг сразу же берёт инициативу, и после его сокрушительных ударов Рокки падает и лишается своего титула. Рокки возвращается в раздевалку, чтобы в последний раз поговорить с Микки, говоря ему, что бой окончен в 2 раунде. Микки ошибочно думает, что это Рокки выиграл, и умирает спокойным.

После похорон своего наставника Рокки в состоянии депрессии идёт в старый спортзал Микки, где встречает своего бывшего противника Аполло; тот предлагает ему свою помощь в тренировках и подготовке ко второму бою против Лэнга. Крид ведёт его в трущобы Лос-Анджелеса так, чтобы Рокки мог возвратиться к основам. Сначала у Рокки ничего не выходит с тренировками. Однако после его признания Адриане, что он боится, и после того как Адриана советует Рокки бороться только ради себя и никого больше, он собирается и делает всё, что можно, чтобы тренироваться как можно усерднее. Чтобы победить злого и «голодного» Лэнга, Рокки приходится сбросить вес, включить в тренировочный график бассейн, скакалку и танцы под первобытный фанк негритянских гетто. Аполло хочет, чтобы Рокки к своему стилю добавил ещё и скорость.

Повторный бой происходит в Мэдисон Сквер-Гарден в Нью-Йорке. В начале боя похудевший Рокки сразу набрасывается на Лэнга с необычайной силой и скоростью, которой от него никто, включая самого Лэнга, не ожидал. В результате Рокки полностью лидирует в первом раунде, забивая удар за ударом и демонстрируя свою новооткрытую скорость и примесь стиля Аполло, да ещё и танцуя вокруг соперника. Во втором раунде Лэнг идёт в атаку, и Рокки полностью изменяет свою тактику, которая несколько смущает Аполло; он преднамеренно позволяет Лэнгу ударять его, насмехаясь над ним для того чтобы противник выдохся.

В третьем раунде Лэнг, который привык к быстрым победам, нокаутируя противников в ранних раундах боя, быстро расходует все свои силы, чтобы выиграть бой, но всё напрасно. Рокки, чувствуя, что положение меняется в лучшую для него сторону, начинает боксировать более активно и выбивает сбитого с толку и усталого Лэнга со своей разрушительной контратакой. Рефери начинает отсчитывать 10 секунд. После отсчёта Рокки подпрыгивает вверх от счастья, радуясь, что вернул себе титул чемпиона мира в тяжёлом весе.

Вскоре после боя Рокки и Аполло возвращаются в спортивный зал Микки для проведения третьего боя между ними. Однако на сей раз это был только матч дружеского спарринга. Фильм заканчивается в момент, когда два бойца одновременно начинают бой ударом.

В ролях

Сборы

  • США: 125 миллионов

Награды

Номинации на премии «Оскар» и «Золотой глобус» за лучшую песню «Eye of the Tiger». Номинация на премию «Золотая малина» за худшую новую звезду — Мистера Ти. Японская киноакадемия номинировала картину на свой приз как лучший иностранный фильм года.

Съёмки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • Сильвестр Сталлоне снизил содержание подкожного жира до 2-4 %, у обычных людей его содержание составляет 18-20 %.
  • На роль Клаббера Ланга (всего прошли пробы более 1200 человек) первым претендентом был бывший боксер-профессионал, один из сильнейших нокаутёров 70-х годов тяжеловес Эрни Шейверс. Шейверс пришел на спарринг со Сталлоне, получив от него указание не бить актёра. Сталлоне на протяжении нескольких минут «обхаживал» Шейверса со всех сторон, а тот терпел. Но, в конце концов, Шейверс не выдержал и ударил Сталлоне под рёбра. Тот согнулся от боли и с помощью помощников молча покинул ринг. Сталлоне после этого сказал, что «ты чуть не убил меня, я пошёл в мужской туалет и меня там вырвало».[1] В итоге Шейверс роль не получил.
  • Первым выбором Сталлоне в качестве заглавной песни картины была Another One Bites the Dust группы Queen.[2] Певец Джо Эспозито специально для фильма написал песню «Ты — лучший», но её также отклонил Сталлоне. Позднее композиция Эспозито звучала в фильме «Малыш-каратист» (1984).[3]
  • Боксёр Фрэнк Бруно в 1995-м году записал кавер-версию сингла Eye of the Tiger.[4]
  • При бюджете в 17 миллионов долларов картина в прокате США собрала 120 миллионов и еще 67 миллионов выручила за право использования на территории США.
  • Рост и вес героя Хогана объявили как 213 см и 177 кг, что не соответствует реальным 196 см и 138 кг.

Напишите отзыв о статье "Рокки 3"

Примечания

  1. Romano, Frederick V. (August 27, 2004). The boxing filmography: American features, 1920–2003. McFarland & Company. p. 171. ISBN 978-0-7864-1793-3.
  2. (October 19, 2012) «[www.guitarworld.com/interview-guitarist-jim-peterik-talks-tiger-and-new-pride-lions-album-immortal Interview: Guitarist Jim Peterik Talks 'Tiger' and the New Pride of Lions Album, 'Immortal']». Guitar World. Проверено March 29, 2014.
  3. Adam Carolla Show, 2008-04-09 interview.
  4. [www.frankbruno.co.uk/biography.html Биография Фрэнка Бруно на его официальном сайте]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Рокки 3

Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.