Рокфеллер, Джон Дэвисон (младший)
| Джон Дэвисон Рокфеллер-младший | |
| John Davison Rockefeller, Jr. | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Компания | |
| Должность | |
| Компания | |
| Должность | |
Джон Дэ́висон Рокфе́ллер-младший (англ. John Davison Rockefeller, Jr.; 29 января 1874, Кливленд, Огайо — 11 мая 1960, Тусон, Аризона) — крупный филантроп и один из ключевых членов известной семьи Рокфеллеров. Единственный сын бизнесмена и владельца Standard Oil Джона Д. Рокфеллера и отец пяти знаменитых братьев Рокфеллер. Джона Рокфеллера обычно называют «младший», чтобы отличить его от более знаменитого отца, известного как «старший».
Содержание
Бизнес-карьера
После окончания института Рокфеллер-младший присоединился к бизнесу своего отца (с 1 октября 1897 года) и начал налаживать процессы в только что открытом семейном офисе в штаб-квартире Standard Oil на 26 Бродвей. Он стал директором Standard Oil, а позже и директором компании Джона Моргана U.S. Steel, которая была основана в 1901 году. После скандала, связанного с тогдашним главой Standard Oil Джоном Дастином Арчболдчем (преемником Рокфеллера-старшего), который давал взятки двум известным конгрессменам, что было обнаружено медиаимперией Hearst, Рокфеллер-младший в 1910 году ушёл из обеих компаний и в попытке «отмыться» от финансовых махинаций начал активно заниматься филантропией[1].
Во время Великой депрессии он разработал и стал единственным инвестором огромного, состоящего из 14 зданий комплекса Рокфеллеровского центра, расположенного в географическом центре Манхэттена, в результате чего стал одним из крупнейших реальных владельцев недвижимости в Нью-Йорке.
В 1921 году он получил около 10 % акций Equitable Trust Company от своего отца, что сделало его крупнейшим акционером банка. Впоследствии, в 1930 году, банк объединился с Chase National Bank (в настоящее время JP Morgan Chase) и стал на тот момент крупнейшим банком в мире. Хотя после слияния пакет его акций был сокращён примерно до 4 %, он все ещё оставался крупнейшим акционером, что сделало известным этот банк как «Рокфеллер-банк». С 1960-х, когда его сын Давид стал президентом банка, и до сих пор семья Рокфеллеров сохраняет около 1 % акций банка[2].
Жена, дети
9 октября 1901 года Джон Дэвисон Рокфеллер-младший женился на Эбби Олдрич Грин, дочери влиятельного сенатора Нельсона Олдрича. Этот брак был воспринят как величайший союз капитала и политики. Более того, свадьба была основным социальным событием своего времени и одной из самых щедрых в позолоченном веке. Она была проведена в Aldrich Mansion на острове Род-Айленд, на неё были приглашены руководители Standard Oil и других компаний[3].
У пары было шестеро детей — дочь и пять братьев Рокфеллер:
- Эбби Рокфеллер Маузе (9 ноября 1903 — 27 мая 1976)
- Джон Д. Рокфеллер III (21 марта 1906 — 10 июля 1978)
- Нельсон Олдрич Рокфеллер (8 июля 1908 — 26 января 1979)
- Лоренс Рокфеллер Спелман (26 мая 1910 — 11 июля 2004)
- Уинтроп Рокфеллер (1 мая 1912 — 22 февраля 1973)
- Дэвид Рокфеллер (родился 15 июня 1915 года)
См. также
Напишите отзыв о статье "Рокфеллер, Джон Дэвисон (младший)"
Примечания
- ↑ Resignation from Standard Oil and U.S. Steel boards - see Ron Chernow, Titan: The Life of John D. Rockefeller, Sr., London: Warner Books, 1998. (pp.548-551)
- ↑ Largest shareholder in Chase Bank - see David Rockefeller, Memoirs, New York: Random House, 2002. (pp.124-25)
- ↑ Details of the 1901 wedding - Harr & Johnson, op.cit., (pp.81-5)
|
Это заготовка статьи о предпринимателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Рокфеллер, Джон Дэвисон (младший)
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
