Янг, Роланд

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Роланд Янг»)
Перейти к: навигация, поиск
Роланд Янг
Roland Young

В картине «Топпер возвращается» (1941)
Дата рождения:

11 ноября 1887(1887-11-11)

Место рождения:

Лондон, Англия

Дата смерти:

5 июня 1953(1953-06-05) (65 лет)

Место смерти:

Нью-Йорк, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актёр

Карьера:

1922—1953

Роланд Янг (англ. Roland Young; 11 ноября 1887, Лондон5 июня 1953, Нью-Йорк) — один из наиболее популярных второплановых актёров «золотого века Голливуда», номинант на премию «Оскар» за лучшую мужскую роль второго плана в картине «Топпер[en]». Ветеран Первой мировой войны[1].

Янг, по большей части комедийный артист, отличался уникальным самоироническим стилем[2]. Лысеющий, небольшого роста, он был рождён для комического амплуа: наиболее прославленными образами актёра в кино оставались богатый банкир Космо Топпер в трилогии фильмов, посвящённой этому персонажу, и дядя Уилли в знаковой «Филадельфийской истории».

Среди драматических ролей Янга выделяются доктор Ватсон в одной из первых экранизаций произведений Артура Конан Дойла «Шерлок Холмс[en]» (1922) и инспектор Блор в детективе «И не осталось никого» (1945) по роману Агаты Кристи «Десять негритят».

В ходе 30-летней актёрской деятельности Янг сыграл более 70 разнообразных киноролей[3]. За вклад в развитие киноиндустрии и телевидения он удостоился двух именных звёзд на Голливудской «Аллее славы»[4]. 5 июня 1953 года 65-летний актёр ушел из жизни во сне в своей квартире в Манхэттене[5].





Биография

Роланд Янг родился 11 ноября 1887 года в Лондоне, Англия, в семье общеизвестного городского архитектора[6]. Отец мечтал, чтобы сын пошёл по его стопам, посему большую часть детства и юности Роланд проводил в мастерской отца, где почерпнул определённые знания в области архитектуры и живописи[6]. Тем не менее, его не покидала мысль о том, что в жизни он хочет быть кем-то другим, нежели архитектором[6].

Окончив среднюю школу в городе Шерборн[en], Янг, невзирая на протесты отца, поступил в Лондонский университет, проучившись в нём вплоть до выпуска в 1909 году. Профессиональную актёрскую подготовку получил в престижной Королевской академии драматического искусства[6].

На театральной сцене дебютировал в 1908 году ролью в постановке «Найдите женщину» в лондонском театре Уэст-Энд[en], четыре года спустя блистал в роли Алана Джеффкоута бродвейском спектакле «Хиндл просыпается[en]» под руководством маститого театрального менеджера Энни Хорниман[en][6].

В 1917 году получил американское гражданство и был призван в ряды вооружённых сил США, воевал за страну на фронтах Первой мировой войны[1]. С окончанием военных действий женился на дочери сценаристки Клэр Каммер Марджори. В последующие несколько лет, разрываясь между родным Лондоном и Нью-Йорком, в 1922 году сыграл первую роль в кино, обернувшуюся для него крупным успехом — доктора Ватсона в одной из первых экранизаций произведений Артура Конан Дойла «Шерлок Холмс[en]»[1]. В самого Холмса перевоплотился Джон Берримор.

В конце 1920-х годов начал работать в Голливуде, подписал контракт с компанией Metro-Goldwyn-Mayer[1]. В её павильонах Янгом сыграны немаловажные роли в таких картинах, как «Дело об убийстве епископа[en]» (1930), «Госпожа Сатана[en]» (1930), «Новолуние[en]» (1930), «Муж индианки[en]» (1931), «Гвардеец» (1931) и других[1].

Середина 1930-х годов — наиболее успешный период в карьере Янга. На экран вышли прославленные ленты «Дэвид Копперфильд» (1935; здесь Янг создал образ злодея, что было для него крайне необычно), «Человек, который умел творить чудеса» (1936) и «Топпер[en]» (1937), роль в котором принесла актёру единственную в карьере номинацию на премию «Оскар»[1]. Состоятельного банкира Космо Топпера Янг позже сыграет ещё дважды — в сиквелах «Топпер отправляется в поездку[en]» (1938) и «Топпер возвращается[en]» (1941). В 1940 году сыграл одну из наиболее известных ролей в жизни — дядю Уилли в нашумевшей комедии Джорджа Кьюкора «Филадельфийская история»[1].

Переступив черту пенсионного возраста, Янг продолжал активно сниматься, с Корнелией Отис Скиннер[en] даже играл во многосерийной радиопостановке «Уильям и Мэри», где исполнял заглавную роль непутёвого мужа[2]. В 1945 году появился в образе инспектора Блора в детективе «И не осталось никого» по роману Агаты Кристи «Десять негритят»[1]. Тремя годами спустя женился на Пэйшенс Дукроз[1].

Последняя роль Роланда Янга — Джордж в испано-американской ленте «Тот человек из Танжера», премьера которой состоялась за месяц до кончины актёра. 5 июня 1953 года Янг скончался во сне в собственной квартире в Манхэттене[5]. Причина смерти так и не была установлена, вскрытие не проводилось[5]. Тело было кремировано, прах хранился у вдовы покойного[5].

Личная жизнь

Роланд Янг дважды был женат:

  • на Марджори Каммер (сентябрь 1921—октябрь 1940)
  • на Дороти Пэйшенс Мэй Дукроз (апрель 1948—5 июня 1953)

Детей у актёра никогда не было.

Избранная фильмография

Напишите отзыв о статье "Янг, Роланд"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [www.cinemasight.com/oscar-profile-113-roland-young/ Oscar Profile #113: Roland Young] (англ.). Cinemasight. Проверено 10 июля 2013.
  2. 1 2 [news.google.com/newspapers?nid=1350&dat=19530607&id=mUtQAAAAIBAJ&sjid=IA4EAAAAIBAJ&pg=1664,2478328 Roland Young, Best Known for „Topper“ Movies] (англ.). Toledo Blade (6 июня 1953). Проверено 10 июля 2013.
  3. [www.imdb.com/name/nm0950019/ Roland Young] (англ.). IMDB. Проверено 10 июля 2013.
  4. [projects.latimes.com/hollywood/star-walk/roland-young/ Roland Young] (англ.). Los Angeles Times. Проверено 10 июля 2013.
  5. 1 2 3 4 [news.google.com/newspapers?nid=2206&dat=19530607&id=uX4yAAAAIBAJ&sjid=p-oFAAAAIBAJ&pg=4481,3368438 Roland Young, Actor, is Dead] (англ.). The Miami News (6 июня 1953). Проверено 10 июля 2013.
  6. 1 2 3 4 5 [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=FB071EFC355F157A93C1AB1789D95F438185F9 The Story of Roland Young] (англ.). New York Times (23 декабря 1917). Проверено 10 июля 2013.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Янг, Роланд

Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?