Роля-Жимерский, Михал

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михал Лыжвиньский
польск. Michał «Rola-Żymierski» Łyżwiński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Маршал Польши М. Роля-Жимерский</td></tr>

Министр национальной обороны ПНР
1945 год — 1949 год
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Константин Константинович Рокоссовский
 
Рождение: 4 сентября 1890(1890-09-04)
Краков, Австро-Венгрия
Смерть: 15 октября 1989(1989-10-15) (99 лет)
Варшава, ПНР
 
Военная служба
Годы службы: 19111918

19181953

Принадлежность: Австро-Венгрия Австро-Венгрия
Польша Польша
Звание: Подполковник
Командовал: Главнокомандующий Армии людовой (январь — 21 июля 1944)
Главнокомандующий Войска Польского
Сражения: Первая мировая война
Советско-польская война
Вторая мировая война
 
Награды:

Ми́хал Жиме́рский (польск. Michał Żymierski, настоящая фамилия — Лыжви́ньский, польск. Łyżwiński, псевдоним — Ро́ля, польск. Rola, 4 сентября 1890 — 15 октября 1989) — польский военачальник, маршал Польши, кавалер советского ордена «Победа».



Биография

Родился 4 сентября 1890 года в Кракове. В 1910 году поступил на юридический факультет Ягеллонского университета. В 1911—1912 — проходил службу в Австро-Венгерской армии в качестве вольноопределяющегося, сдал экзамен на офицера резерва. В 1914 году, с началом 1-й мировой войны, вступил в Польский легион в составе Австро-Венгерской армии. Воевал на Восточном фронте, дослужился до подполковника, был командиром полка.

В 1918 году, с образованием независимой Польши, вступил в польскую армию. В чине полковника командовал пехотной бригадой, затем дивизией. Участвовал в Советско-польской войне. После войны учился в военной академии во Франции. По возвращении из Франции был произведён в генералы. Служил в генштабе польской армии.

В 1926 году не поддержал военный переворот маршала Ю. Пилсудского и даже участвовал в военных действиях против сторонников маршала, за что военным трибуналом был приговорён к 5 годам тюрьмы и разжалован в рядовые. После освобождения в 1931 г. стал тайным членом Коммунистической партии Польши. В 1938 г. эмигрировал во Францию.

После оккупации Германией территории Польши вернулся в Польшу по заданию коммунистической партии, активно участвовал в движении Сопротивления. С мая 1943 года военный советник в Главном штабе Гвардии Людовой (в том же году ему вновь присвоено генеральское звание). Был известен под псевдонимом Роля; кроме того, использовал псевдонимы Завиша (Zawisza), Морский (Morski), Липский (Lipski). В январе 1944 в стал главнокомандующим Армии людовой, одновременно являлся руководителем ведомства национальной обороны в Польском комитете национального освобождения. Декретом Крайовой Рады Народовой от 21 июля 1944 1-я польская армия и Армия людова были объединены в Войско Польское, а Михал Жимерский назначен его главнокомандующим.

В 1944 — военный министр т. н. Люблинского комитета — фактически полностью подконтрольного СССР польского правительства. 3 мая 1945 года ему было присвоено звание маршала Польши. 9 июня 1945 года маршал Жимерский был награждён высшим советским полководческим орденом «Победа». В 19451949 гг. — министр обороны Польши. В 19461948 — председатель Государственной комиссии безопасности. В 19491952 — член Государственного совета.

14 мая 1953 года арестован по ложному обвинению и брошен в тюрьму. В 1955 году освобождён. В 1955—1967 гг. занимал пост вице-президента Польского народного банка. С 1971 года — почётный президент Союза борцов за свободу и демократию. В 19811986 гг. член ЦК Польской объединённой рабочей партии (ПОРП).

Михал Жимерский скончался 15 октября 1989 года в Варшаве. Похоронен на кладбище Воинское Повонзки.

Награды

Интересные факты

Псевдонимом Завиша (Zawisza) во время пребывания в подполье во время немецкой оккупации пользовался и маршал Эдвард Рыдз-Смиглы.

Напишите отзыв о статье "Роля-Жимерский, Михал"

Отрывок, характеризующий Роля-Жимерский, Михал

Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.