Романеска
Романе́ска (Romanesca) — остинатная гармоническая модель, которая широко использовалась в светской музыке преимущественно Италии и Испании, а также в других европейских странах, во второй половине XVI и в XVII веках. Происходит, по-видимому, от названия жанра испанской или итальянской танцевальной музыки в трёхдольном метре.
Термин впервые встречается в 1546 году в виуэльном сборнике испанского композитора Алонсо Мударры (Mudarra), где словом «романеска» названы вариации на чрезвычайно популярное в тогдашней Испании вильянсико Guárdame las vacas[1] (позже также в сборниках инструментальной музыки Л. Нарваеса, А. де Кабесона и многих других). Словом «Romanescha» названа анонимная пьеса (табулатура) в сборнике П.Фалеза «Carminum pro testudine liber IV» («Музыка для струнных инструментов. Книга 4»), опубликованном в том же 1546 году[2]. В Италии аналогичного рода композиции засвидетельствованы в сборниках лютневой и клавирной музыки Антонио ди Бекки (1568), Антонио Валенте (1576) и многих других старопечатных нотных сборниках, в рукописях Винченцо Галилея[3].
На удобную и простую гармоническую модель романески писали различные мелодии, как, например, Bella citella de la magiorana, которую упоминает испанский теоретик музыки Франсиско Салинас. Кроме того (подобно многим другим гармоническим остинато), романеска использовалась как основа вариаций, где разрабатывалась мелодически и фактурно. Знаменитый пример романески — анонимная английская песня (конца XVI? века) «Зелёные рукава» (Greensleeves). В Италии XVII века романески (вокальные и клавирные пьесы в двухдольном метре и гомофонной фактуре) писали Джулио Каччини (и его дочь Франческа), Сиджизмондо д'Индия, Адриано Банкьери, Клаудио Монтеверди, Джироламо Фрескобальди и другие композиторы.
В эпоху позднего Возрождения и раннего барокко, характеризующуюся быстрым развитием тонального мышления, практиковались также другие остинатные модели на основе кварто-квинтовой логики сопряжения трезвучий, в том числе весьма близкие романеске, но под другими названиями. Современные музыковеды не называют любое кварто-квинтовое остинато в раннебарочной музыке «романеской», а рассматривают романеску лишь как один из гармонических стереотипов раннетональной гармонии.
Напишите отзыв о статье "Романеска"
Примечания
- ↑ Вариант написания: Guarda me las vacas.
- ↑ См. ноты [digirep.rhul.ac.uk/items/1f0b3767-dc51-6e19-7d51-42ea5b18a10b/1/ здесь].
- ↑ В неопубликованной работе «Dubbi intorno a quanto io ho detto dell’uso dell’enharmonio» Галилей описывает романеску как вид многоголосной песни, в которой сопрано поёт "арию", в то время как остальные шесть-восемь голосов поют "гармонию" (I-Fn Gal.3).
См. также
Литература
- Apel W. Geschichte der Orgel- und Klaviermusik bis 1700. Kassel, 1967.
- Apfel E. Entwurf eines Verzeichnisses aller Ostinato-Stücke zu Grundlagen einer Geschichte der Satztechnik, III: Untersuchungen zur Entstehung unf Frühgeschichte des Ostinato in der komponierten Mehrstimmigkeit. Saarbrücken, 1977.
- Predota G. Towards a reconsideration of the romanesca: Francesca Caccini’s Primo libro delle musiche and contemporary monodic settings in the first quarter of the 17th century // Recercare, V (1993), pp.87–113.
Отрывок, характеризующий Романеска
Пьер встал и простился.Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
