Романова, Вера Константиновна

См. также: Вера Константиновна (герцогиня Вюртембергская)

Её Высочество Княжна Вера Константиновна<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Княжна крови Императорской
Рождение:	24 апреля 1906(1906-04-24) Павловск, Российская империя
Смерть:	11 января 2001(2001-01-11) (94 года) штат Нью-Йорк, США
Род:	Романовы
Отец:	Константин Константинович
Мать:	Елизавета Маврикиевна

Вера Константиновна (11 [24] апреля 1906, Павловск, Санкт-Петербургская губерния — 11 января 2001, Вэлли-Коттедж, около Нью-Йорка) — русская княжна императорской крови, младшая дочь великого князя Константина Константиновича и великой княгини Елизаветы Маврикиевны, правнучка императора Николая I.

Биография

Вера Константиновна была последним ребёнком в многодетной семье великого князя Константина Константиновича, родилась 11 апреля 1906 года. Её крёстной матерью была императрица Александра Фёдоровна. Раннее детство провела в подмосковной усадьбе Осташёво на берегу реки Руза.

В детстве она пережила большой шок, когда при ней от сердечной астмы в 1915 году умер отец. Позднее она вспоминала, что бросилась к маме с криком: «Mama, Papa hat kein Luft!»  (нем.) («Мама, папе нечем дышать!»). Потом все удивлялись, как она смогла открыть тяжёлые двери кабинета. После смерти отца в 1915 году вместе с матерью жила в Мраморном дворце до революции.

В 1918 году она вместе с матерью, братом Георгием и племянниками Всеволодом и Екатериной уехали из России в Швецию, затем в Бельгию, а после — в Германию. Там Вера Константиновна училась, занималась парусным спортом, состояла в немецком яхт-клубе «Ганза». В 1927 году умерла мать, Вера осталась жить в Альтенбурге у родственников. В 1930-е годы возглавляла многие эмигрантские мероприятия в Берлине, в особенности русские благотворительные балы. С 1936 года возглавляла берлинское Свято-Князь-Владимирское братство.

Без всяких осложнений правнучка российского императора всю войну провела в Германии, ведь её считали немкой. В конце войны она вместе с родственниками пешком пошла на запад, спасаясь от наступавших советских войск. В разорённом послевоенном Гамбурге, как представитель Красного Креста, она делила время между церковью и походами по больницам и госпиталям, лагерям для перемещённых лиц, приводила священников к умирающим.

В 1945—1951 гг. работала переводчицей в английском отделении Красного Креста, в 1951 переехала в Нью-Йорк. Жила в доме Толстовского фонда (основанного дочерью Льва Толстого — Александрой Толстой), сотрудником которого был сын её сестры Теймураз Багратион-Мухранский. Американское гражданство не приняла.

Династические споры

Княжна императорской крови Вера Константиновна никогда не признавала династических прав кирилловской ветви Романовых (потомков великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя императором) и в качестве почётного председателя возглавляла «Объединение членов дома Романовых». Кроме того, была почётной соратницей Российского имперского союза-ордена (начальник Ордена — Константин Веймарн) и почётным членом Высшего монархического совета (председатель Совета — Дмитрий Веймарн). Эти монархические организации считали её «легитимной наследницей российского престола», поскольку она абсолютно бесспорно по всем требованиям дореволюционного династического законодательства принадлежала к императорской фамилии.

Личная жизнь

Замужем не была, детей не имела.

Последние годы

Вера Константиновна в последние годы была единственной из Романовых, кто помнил дореволюционную жизнь и своих легендарных родственников. Она являлась живым воплощением лучших традиций Дома Романовых, пользовалась громадным почётом и уважением в кругах русской эмиграции. Часто останавливалась в доме Анны Смирновой-Марли (1917—2006) недалеко от православного Свято-Троицкого монастыря в Джорданвиле, США. В память о том, что её отец был попечителем всех военно-учебных заведений России, в том числе и кадетских корпусов, зарубежные кадеты приглашали её на все свои встречи и съезды.

Последние годы жизни провела в русско-американском доме престарелых, где и скончалась 11 января 2001 года. В отпевании приняли участие все иерархи Русской православной церкви за рубежом.

Похоронена на кладбище Успенского женского Новодивеевского монастыря в Нанует, Нью-Йорк.

Литература

• Гавриил Константинович (вел. кн.). [www.rummuseum.ru/portal/node/1563 В мраморном дворце : Из хроники нашей семьи]. — Нью-Йорк, 1955.
• Григорян В. Г. Биографический справочник. — М.: АСТ, 2007.
• Думин С. В. Романовы : Императорский дом в изгнании. — М.: Захаров-АСТ, 1998.
• Пчелов Е. В. Романовы : История династии. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004.

Ссылки

• [www.tyarlevo.ru/litsa/vera.php Княжна Вера Константиновна]. Церковь Спасо-Преображения. Тярлево. Проверено 20 апреля 2012. [www.webcitation.org/67gJJygYA Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Романова, Вера Константиновна

– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.